Экспедитор - Константин Георгиевич Калбанов

— Прошу, милостивые государи, — передал я стопку листов. — Порой бывает скучно, вот и рисую. Имею склонность к этому с детства.

Появившийся было в глазах Марии блеск тут же пропал, сменившись разочарованием. На лице Лизы мелькнуло раздражение, злость, разочарование и осуждение одновременно. Не спрашивайте, как она умудрилась поместить всю эту гамму чувств в одно мгновение, но ей это удалось.

— И с таким талантом рисовать для лубка⁈ — возмутился Вадим, когда в его руках оказался уже третий рисунок.

Кто бы сомневался, что возлюбленного сестрицы возмутит небрежение явно имеющимися способностями. Ну и такой момент, что ему подобное пока не под силу.

— Весь мой талант заканчивается на карандаше. Краски мне, увы, не даются, — возразил я.

— Вы просто не пробовали. Вам не хватает образования в этой области и техники, а это дело наживное. Главное, что у вас не просто потенциал, а талант. И это не громкие слова, — горячо возразил Рощин.

Угу. Прямо талантище. Вообще-то, режим аватара плюс абсолютная память, благодаря чему я, когда рисую или черчу, превращаюсь практически в робота. А человеку никогда не сравниться в точности с машиной.

— У меня множество талантов, Вадим Петрович, и рисование не относится к самым любимым. К примеру, тот же лубок мне нравится куда больше. Пусть там рисунки и попроще, зато с их помощью можно рассказывать занятные истории. Кстати, сударыни, ваши портреты можете забрать. Не считаю себя вправе оставлять их у себя, коль скоро вы их уже видели. — Я сделал паузу и, улыбнувшись, добавил: — Я себе ещё нарисую.

Ответом на это был дружный смех, а Осипов потребовал, чтобы я восстановил несправедливость и нарисовал его портрет, ибо чем он хуже девиц. Вадим вновь прошёлся по необходимости моего обучения изобразительному искусству.

Но я опять сумел отбояриться, попросив Лизу сыграть на клавесине. Увы, но фортепиано приобрести довольно сложно, а сестра хорошо играла, поэтому я приобрёл этот старинный инструмент. Брал с рук, но даже такой образец обошёлся мне по бешеной цене боевого коня.

В ходе вечера я успел сунуть в руку Марии записку, которую она молча спрятала, не подав виду. Бог весть чего она там себе подумала, но к амурным делам это никакого отношения не имело. Я решил, что пришла пора заканчивать балаган и по-настоящему озаботиться безопасностью как самой великой княжны, так и моей собственной. Опять же, бить морды московской гопоте на ночных улицах поднадоело, заботы с каретным двором подошли к своему логическому завершению, а значит, пришла пора придумать что-нибудь новенькое.

Правда, затея получается куда масштабнее. Буду надеяться, что не успеет наскучить до её завершения. Хотя для этого и всей жизни не хватит, а потому есть риск в какой-то момент бросить всё к Бениной маме. Ну, будем надеяться, что я не настолько безответственный. Впрочем, там потребуется столько всего, что вряд ли мне успеет наскучить.

А в записке я указал адрес одного из доходных домов в стороне от центра и время встречи, попросив никому об этом не сообщать. От охраны она, конечно, не открестится, но это и не важно. Главное, что те не будут знать, с кем именно у неё встреча. Всё же существовал незначительный шанс того, что на меня выйдет наш с Марией общий недоброжелатель. На данном этапе мнимый разлад с Долгоруковой никак не мешал моему плану. А потому пусть идёт, как идёт…

К нужному дому я подъехал вечером следующего дня. Квартиру снял один дворянин из потерявших себя и обретающихся на дне. Он не видел причин отказываться от приработка, а я в том, чтобы лишний раз светиться. Так, на всякий случай. Вот и помогли друг другу. Сам он там, ясное дело, не обитал, оплатил аренду на год вперёд и передал ключи мне…

— Хруст, остаёшься в бричке. Дымок, со мной, — распорядился я, выходя из экипажа на задах нужного дома.

Вошли мы через чёрный ход, ключами от которого я так же обзавёлся. Далее по лестнице на второй этаж. Достаточно высоко, чтобы никто не заглядывал в окна, и в то же время низко, чтобы выпрыгнуть. Дую на воду, ага.

Мария прибыла к назначенному сроку минута в минуту. Оставила охрану на улице и вошла в парадное. Я видел в окно, как один из компаньонов пытался ей что-то втолковать, но не преуспел в этом и был вынужден подчиниться. Так что перед дверью квартиры она оказалась в одиночестве. Илья впустил её, принял плащ, так как на улице моросил весенний дождик, и мурмолку, после чего предложил пройти в гостиную.

— Здравствуйте, ваше высочество. — Я в подобающем официальном поклоне поцеловал ей ручку.

— Пётр, — растерянно произнесла она.

Похоже, встреча не оправдывала её ожиданий. Неужели она полагала, что это будет тайное свидание? В смысле оно, конечно, тайное, но Мария Ивановна явно вкладывала в него совершенно иной смысл. Хм. Надеюсь, я всё же ошибаюсь. Там, где начинаются романтические бредни, зачастую отсутствует здравый смысл. А мне этого не надо. Вот совсем. Категорически.

— Ваше высочество, я просил вас о встрече, чтобы…

— Пётр, или мы говорим на «ты», как друзья, или ты продолжаешь дуться и держишься официально, и тогда нам не о чем говорить.

— Мария Ивановна, эмоции дурной советчик. А личные хотелки вредят делу. Поэтому я прошу вас о небольшом одолжении. Давайте, вы для начала выслушаете меня, и если после моего вступления решите, что дальнейший разговор не имеет смысла, мы разойдёмся и оставим всё как есть.

— Говори, Пётр.

Она села на стул, откинулась на спинку, скрестила руки на своей рельефной груди и положила ногу на ногу. Хм. Штанина юбки-брюк мундирного платья весьма эффектно обтянула крутое бедро, а моё воображение дорисовало остальную картину. Правда, это единственный приятный момент. Если я правильно помню, это классическая поза отрицания. А значит, Долгорукова изначально настроена более чем скептически к любым моим предложениям.

— Итак, для начала. Я прекрасно понимаю, что ваш поступок относительно меня и Голицыной, пусть и болезненная, но всё же шпилька, а не нечто серьёзное. А потому моя реакция явилась, мягко говоря, неадекватной.

При этих словах Мария опустила ногу, выпрямилась и развела руки, словно хотела сказать: «А я о чём?» То есть откровенная враждебность чуть отступила. Надеюсь, дальнейшее ещё больше растопит лёд.

— Причина такого поведения в том, что незадолго до этого я