От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Иван ФИРСОВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Замерить глубину!
— Минуту назад лотовый доложил, на марке двадцать пять саженей!
— По эскадре сигнал: «Отбой тревоги! Стать на якорь по способности! Командам ужинать!» — скомандовал Ушаков. Тут же распорядился подозвать к борту крейсерское судно «Панагия». Когда судно подошло, прокричал в рупор командиру корсарского отряда лейтенанту Глези.
— Держитесь ближе к берегу, чтоб турки ненароком не проскользнули к нам! Смотреть дозор крепко! Появится неприятель, давать пушку!
Ночь прошла спокойно, но в предрассветном тумане юркнул турецкий кирлангач. Видимо, шкипер имел задачу разведать, сколько судов и каких вражеских, потому что мгновенно турецкий кирлангач повернул к берегу, направляясь к стоявшему посредине бухты линейному кораблю.
— Урусов множество, не счесть, — испуганно таращил глаза капитан кирлангачи, сверкая белками, — я успел насчитать два десятка.
— Какая сатана принесла этих шайтанов, — перебегал с борта на борт капитан корабля, пинал ногами спавших на палубе матросов. — Спускать все шлюпки! Вызвать все гребные каюки! Завозить якорь! Наша судьба зависит от крепостных пушек! Тянуться к берегу!
С крепостной стены в сторону русской эскадры, стоявшей далеко в море, нехотя рявкнула пушка.
«Ишь черти, дают знать, что нас обнаружили. — Ушаков взглянул на ванты. На них лениво, едва шевелились колдуны. — Покуда хоть какой ветерок, а там, гляди, и он стихнет. Попыток не убыток».
— Поднять сигнал! С якоря сниматься, к бою изготовиться!
Повторился вчерашний сценарий. Только-только корабли успели сняться с якорей и поставить паруса, как опять штиль завис над морем, и течение относило корабли в море. Вновь пришлось становиться на якорь, высылать в дозор корсарские суда.
Наступившее затишье оказалось на руку туркам. Линейный корабль и фрегат медленно удалялись под крепостные стены и вскоре приткнулись к отмели. После полудня потянуло свежим ветром от норд-веста. Флагман поднял сигнал сниматься с якоря, следовать «поспешно» к неприятелю. Но турки искали спасения чуть ли не на берегу. Об этом поведала очередная запись Данилова в журнале эскадры.
«…Оные суда тянутся далее в бухту, а с корабля и фрегата свозят груз уповательно за мелкостью рейда, дабы ближе подойти к берегу под свою крепость; в 2 часа ветр опять сделался противный, но я, пользуясь остановкою течения, от прежнего ветра лавировал с выгодою и в 6 часов подошел не в дальнем расстоянии от крепости, с которой по мне выпалено из пушки с ядром, однако за дальностию было без действия, для апробации бросил из единорога бомбу в неприятельские суда, которая не долетела, тогда со всех неприятельских судов и с крепости открылся по нас жестокий огонь, но ядра не доставали; и я вошел в бухту и ближе, сколько было возможно к кораблю и прочим судам неприятельским, за тихостью ветра и за неизвестностью глубины рейда…»
Какой грамотный моряк станет рисковать судном, заведомо зная, что под водной гладью может скрываться погибель. «Не зная броду, не суйся в воду».
— Сигнал по эскадре! Отдать якоря! Спустить шлюпки для промеру глубин! — запестрели флаги семафора на «Александре Невском».
«…Для промеру глубин послал шлюпки, — продолжал запись флаг-офицер, — но турецкая кирлангич, подходя к оным, выстрелами своими препятствовала, но ядрами с моего корабля оную отогнали, и по наступившей темноте ночи я с эскадрою притянулся завозами еще ближе и в 11 часов стал на якоря на 9 саженях глубины.
1 числа месяца июня. С полуночи.
В 4 часа по рассвете увидел я, что неприятельские суда все продвинулись под крепость, вплоть к берегу, а корабль выгрузился, так что видно были и пушки с одной стороны верхнего дека сняты и оными умножены по берегам батареи, около судов расположенные, по промеру ж в сию ночь около берега оказалось глубина весьма отмелиста, почему я отменил далее входить под парусами.
Того же месяца 1 числа. С полудня.
Предприняв в ночь атаковать их, приказал в 8 часов тянуться далее завозами в бухту и кораблям стать против судов на шпринге, фрегатам двум занять крепость и двум — батареи, в 11 часов притянулась вся эскадра на место в ближнюю к неприятельским судам дистанцию, и в 12 часов приказал я лечь на шпринг и бить неприятеля. Тогда начали палить от нас: бросать ядрами, бомбами, бранскугелями, неприятель же с крепости и со всех кораблей и береговых батарей производил жестокую по нас пальбу, бросал бомбы и карказы, которые, не долетая, лопались на воздухе, ядра же перелетали через наши суда. С корабля и против судов, укрывая себя при темноте ночной, пальбы никакой не произведено и огня совсем не было видно. Бранскугели наши, видно было, ложились по берегам и на оных горели, равно и бомбы рвало на берегах, близ батарей их.
Того же месяца 2 числа. С полуночи.
В час пополуночи, видя, что темнота ночная скрывает от нас суда их, и сберегая мачты кораблей своих от повреждения для дальнейших предприятий, приказал прекратить бой, вскоре после чего умолк и неприятель, потом с эскадрою оттянулся я прочь на довольную дистанцию и стал на якоря. В 4 часа на рассвете с неприятельской крепости со всех батарей и судов по нас произведен жестокий огонь, но за дальностью ядра не доставали и, заметил я, что всю ночь усилены были батареи их, поставлены на выгоднейших местах, почему я и оставил дальнейшее предприятие к нападению, довольствуясь наведением страха…»
Быть может, припомнил флагман немудреную поговорку и решил, что «игра не стоит свеч». Известно, противостояние деревянных судов против каменных бастионов крепостных стен бессмысленно. Одержать верх возможно лишь высадив десант, но и это не всегда приносило успех. Ушаков не располагал ни десантом, ни временем.
5 июня, «в 4 часа, вошедши на севастопольский рейд, при соединении ко флоту лег с эскадрою на якорь. И тем вояж окончен благополучно», — собственноручно дописал флагман и поставил свою роспись. Для истории.
Накануне, находясь с эскадрой на траверзе татарской деревни Ялт, Ушаков получил тревожное сообщение, посланное Потемкиным с курьером. «Я имею известия из Константинополя о приготовленных там двумя англичанами брандерах, посредством которых турки, предполагая истребить наш флот, отправляют их со второю дивизиею флота своего. Другой умысел турецкий состоит в наполнении зажигательными веществами одного кирлангича, подсылкою оного во флот под видом продажи фруктов с тем намерением, чтобы сие судно, остановясь между кораблями, зажгло их ночью.
Хотя я уверен, что в. п. всю осторожность на такой случай наблюдаете, но тем не менее предписываю вам предохранить себя от подобного обмана, для чего не допуская все таковые суда к флотилии близко, свидетельствовать и чрез то воспрепятствовать к приведению в действие злого умысла».
Потемкин имел неплохих лазутчиков и агентов в столице Османской империи. Знал он доподлинно, что и англичане, и французы, а вместе с ними и прусский посланник являются постоянными посетителями и совета мудрейших, Дивана и всегда они желанные гости в Буюк-Дере, дворце высокочтимого султана Селима III. Но светлейший князь совершенно не знал, какой переполох в турецкой столице наделали первые вести из приморских городов, после появления там Севастопольской эскадры.
Как водится, раньше всех узнали об этом торговцы на столичном базаре, и сразу же взлетели цены на хлеб.
Посредством придворной челяди, обитательниц гарема и одновременно донесений из Синопа, Самсуна, Трапзонда слухи и страхи подвластных достигли ушей высокочтимого султана Селима.
— Каким образом и по какому праву, вопреки воле Аллаха, — бросал обвинения, гневно раздувая ноздри возмущенный султан склонившемуся перед ним великому визирю, — гяуры царицы наводят ужас на моих верных подданных! Мои паши и улемы шлют со всех концов Анатолии и даже из Анап, корабли неверных безнаказанно пленят и жгут наши торговые суда, изничтожают всюду наши хлебные закрома и другое добро! — Султан подбежал к веранде и отдернул шелковую занавесь. В бухте перед дворцом полукругом расположилась на якорях турецкая эскадра, в десяток вымпелов.
— А перед моими глазами эти бездельники спокойно предаются увеселениям и не подумывают о нашем спокойствии!
Великий визирь молчал, покорно склонив голову, сохраняя относительное спокойствие. Он знал, в чью сторону метал гром и молнии султан. Капудан-паша Гуссейн был его сверстником и любимым из всех приближенных в окружении повелителя.
— Повелеваю без промедления флоту нашему отыскать возмутителей нашего спокойствия и проучить их, навсегда отвадить от берегов наших!
С капудан-пашой великий визирь вел разговор по-деловому:
— Что еще не хватает вам, султан гневается, мало, что уже летят головы у нерадивых мастеровых на верфях?
