«Если», 2003 № 08 - Геннадий Прашкевич

Из-за него, — продолжал осел, — все, что мы говорим, делаем и представляем собой, неправильно, пусть самую чуточку, но неправильно. Из-за него Сова не может грамотно написать собственное имя. Из-за него мы верим, будто северный полюс — это палка, воткнутая в землю. Мы прекрасно знаем, что такое северный полюс на самом деле, но должны верить — или же погибнуть страшной смертью за ересь. Из-за него мы должны сидеть на стульях, которые нам никак не подходят, за столами, не соответствующими нашему телосложению; мы вынуждены носить одежду, которая нам ни к чему, есть пищу, которая медленно нас отравляет. Да способен ли ты вообразить, — осел буквально взвыл, — до чего МУЧИТЕЛЬНО не есть ничего, кроме чертополоха? И всю нашу жизнь пребывать в состоянии какой-то жуткой пародии из-за того, чему он научил нас и называл Милым. Это был Мальчик, говорящий человек. И вот почему, — закончил осел, глядя на Слейда с такой ненавистью, что тот спрятал лицо в ладонях и отвернулся, — вот почему нельзя допустить, чтобы человеки когда-нибудь снова заговорили…

Если только, — продолжал он смягчившимся голосом, — они не поплывут.

Слейд отнял ладони от глаз.

— Простите? — переспросил он.

Вздох осла вырвался из самого его брюха.

— Так написано, — сказал он просто. — Был момент, когда Мальчик рассердился на Первого Осла и сбросил его с этого моста в бездну. Но, упав в реку, осел не утонул, он проплыл под мостом на спине, задрав вверх все четыре ноги, а Мальчик поглядел на лоно вод, и — внемлите — было это очень Миленьким. И потому Мальчик пощадил осла, первого в моем роду; и с тех пор мы поклялись, что попади отродье Мальчика в наши копыта, мы окажем ему точно такое же милосердие, не больше и не меньше.

— Ладно, — сказал Слейд, поглядев на глубокую заводь прямо под мостом. — Я не против. Ну, и как мы это обставим? Хотите, чтобы я прыгнул, или предпочтете столкнуть меня? Оба способа меня устроят, решать вам…

— Нет! — перебил высокий поросенок. — Мы не можем этого допустить. Он — одушевленное существо, Профессор; у него есть разум и, не исключено, сердце. Как знать, не имеют ли души все человеки вообще? И вы не можете…

— Да нет, все в порядке, — попытался вмешаться Слейд. — Я ничего против не имею. Собственно говоря…

— Богохульник! — Осел поскреб копытами каменистую землю, с презрением глядя на поросенка. — Как у тебя язык поворачивается говорить подобное? Неужели ты не видишь его, это непотребство…

— Никакое он не непотребство! — закричал поросенок пониже. — Он… провалиться мне, он, по-моему, миленький. Да вы только поглядите, — добавил он, когда все остальные животные, включая второго поросенка, уставились на него в немом ужасе, — вы только посмотрите на его прелестное личико. На его забавные лапки в ямочках. И как очаровательно вздернут его носик…

— Довольно! — Осел теперь совсем обезумел от ярости. — Больше ни единого слова! Медведи, сбросьте это… это животное с моста.

— Нет!

— И ты тоже? — простонал осел, когда высокий поросенок загородил от медведей своего коллегу. — Ну, в таком случае и этого сбросьте. Обоих. Когда соблаговолите, — добавил он раздраженно, заметив, что медведи застыли в нерешительности. — Действуйте же!

Медведи продолжали смотреть на осла.

— Но, шеф… — начал один из них.

— Что такое?

— Поросят нельзя кидать с обрывов, шеф. Так не годится.

— Поросята тоже миленькие, — заявил второй медведь. — По правде говоря, поросята очень даже миленькие.

— Дозволено ли мне будет сказать, что я ничего против не имею? — попытался вмешаться Слейд, но его никто не слушал.

Осел принялся хлестать хвостом с такой силой, что тот вдруг оторвался. Один из медведей торопливо приделал его на место.

— Я тоже думаю, что он миленький, — промямлил стражник.

— Да что вы такое несете! — взвыл осел. — Вы же слышали, что оно говорило, какими непотребствами сыпало? Как вы можете оставить жизнь подобному существу? С обрыва его, и немедленно! Если вы оба не хотите отправиться туда же!

— Может, я все-таки прыгну сам, а вы все останетесь здесь? Таким образом…

С быстротой, какой Слейд никак от него не ожидал, осел ринулся в атаку и с разгона опрокинул высокого поросенка на веревку, служившую перилами. С леденящим душу «йи-ик!» поросенок зашатался и свалился вниз.

— О Боже, — закричал его друг, — ты убил Пятачка! Ах ты су…

Осел ринулся на него, но этот поросенок сделал точный шажок влево, так что осел проскочил под веревкой и слетел с моста. Но в то мгновение, когда он уже исчезал под мостом, осел захлестнул хвостом ногу второго поросенка и стащил его за собой. Оба они падали вместе, и их крики слились в единый вопль ужаса, который внезапно оборвался. Медведи подскочили к веревке и перевесились через нее, то ли пытаясь схватить падающих, то ли торопясь занять место в первом ряду. Но результат был единственно возможным, независимо от их намерений: мост всколыхнулся, накренился под тяжестью, и они соскользнули под веревку в бездну. Секундой позже Слейд услышал громкий всплеск.

Он подождал, пока мост не перестал покачиваться, потом осторожненько ступил на него и поглядел вниз. Он смотрел, как течение увлекало всех пятерых животных к бешено клокочущим порогам. И все они прыгали по волнам на спине, задрав ноги вверх. Они выглядели…

…Они выглядели очень миленькими.

Шел ли он неделю, три недели, три месяца — Слейд не знал и знать не хотел. Если его мучил голод, он находил орехи и ягоды. Если его мучила жажда, то даже посреди Великой Пустыни он отыскивал удобные водопои и оазисы с положенными пальмами стандартной высоты и стандартным размером отбрасываемой тени. Его это ничуть не удивляло.

За пустыней начиналась другая страна. Там он тоже наткнулся на говорящих животных, и все они были пушистыми, мягонькими, все были милыми. За этой страной лежала другая страна, а за этой еще одна — все чуть-чуть разные и все по сути одинаковые. Он прошел через страну, где животные не только разговаривали, но еще и пели — там имелись пантера, медведь, питон и множество до чрезвычайности надоедливых обезьян, но никто ему особенно не обрадовался. Когда он наконец добрался до моря, то повстречал говорящих дельфинов, говорящих китов и даже говорящего краба, на которого сумел наступить, прежде чем тот слишком уж разошелся. Всюду, где бы ни ступала его нога, разговаривали все и вся, черт бы их побрал. Кроме людей. Люди были бессловесными. Бессловесными до идиотизма. И это тоже было понятно.

В один прекрасный день много месяцев или лет спустя он шел по пляжу, озаренному ярким солнцем. Он был совсем один — ни единой говорящей чайки или болтливой касатки вокруг. Когда солнце поднялось выше, он огляделся в поисках укрытия от полуденного жара. И случайно заметил, что из берегового обрыва торчит небольшой круглый выступ. Под выступом было почти прохладно, Слейд лег на спину и провел часа два с закрытыми глазами. Он дремал, пока солнце не покинуло зенит и легкое изменение температуры не подсказало ему, что пора двигаться дальше.