«Если», 2003 № 08 - Геннадий Прашкевич

— А вы его уже испытали? — голос осла был негромким и почти лихорадочным. — Оно плавает?

Поросята переглянулись.

— Собственно говоря, Профессор… нет, не испытали. Собственно говоря, нас больше интересовал возможный аспект недостающего звена. Ну, вы знаете. Великая Пустыня… возможность, что где-то еще есть…

Они умолкли. Неподвижный взгляд осла, казалось, впитывал слова, как махровое полотенце.

— Значит, оно не испытано, — изрек осел, закатывая продолговатые печальные глаза. — Следует заняться этим теперь же, не правда ли? Разумеется, было бы непростительным оптимизмом полагать, что кто-нибудь сам додумается до такой очевидной вещи.

В глазах поросят застыл ужас.

— Но, Профессор…

— Немедленно.

— Да, Профессор.

Слейд с тревогой наблюдал, как они отпирают дверцу.

— Что он имеет в виду? Плаваю ли я? — спросил человек, но поросята только шикнули в ответ.

— Ничего не говори, ладно? — шепнул поросенок пониже. — Все будет в порядке. Предположительно, — добавил он. — Может, ты и плаваешь, если уж на то пошло.

Слейд не назвал бы эти слова самыми успокаивающими из всех, какие ему довелось услышать за свою жизнь. Но дискутировать на эту тему не решился. Коли они отпирают клетку, значит, он выйдет наружу, а если он не сумеет удрать от двух поросят и дряхлого осла, значит, он не тот человек, каким себя считает.

От дневного света он почти ослеп и, пока беспомощно моргал, услышал медвежьи голоса.

— Шеф, — пробурчал один.

— Вы! — В голосе осла, когда он обратился к медведям, вне всякого сомнения не прозвучало ни намека на колебания или страх. — Арестуйте этих двоих. Они богохульники и нечестивцы. И закуйте в цепи человека, я не хочу, чтобы особь сбежала.

Воспрепятствовать им Слейд не мог. «Следовало бы предвидеть, — попрекнул он себя, когда браслеты защелкнулись у него на лодыжках, а обруч — на шее. Цепи были новенькие, блестящие и вспыхивали веселыми искорками. — Ну, во всяком случае, от меня ничего не зависело».

Медведи провели его через подобие поселка, как ему показалось. Во всяком случае, на деревьях лепились странные хлипкие сооружения, в некоторых стволах виднелись маленькие (в смысле «миленькие») выкрашенные дверцы, хотя краски были странноватые: ярко-красные, и желтые, и ядовито-зеленые — и все такие, черт бы их побрал, лоснящиеся… Даже самый оголтелый абстракционист в гневе своем никогда не насиловал основные цвета с подобной яростью.

Поляна кишела животными. В основном это были медведи, некоторые бродили без дела, другие сидели на задних лапах, погрузив носы в горшки. Кое-где он заметил кроликов — огромных кроликов с тяпками и вилами на плечах. Они переговаривались во всю силу своих писклявых голосов. Был момент, когда его вместе с конвойными чуть было не затоптало нечто полосатое и невероятно быстрое, и Слейд даже предполагать не захотел, что это могло быть.

Шли они долго, в полном молчании и наконец вышли из леса в окруженное горами иное пространство. Осел возглавлял процессию, да так стремительно, что остальные еле успевали за ним. Оба поросенка пребывали в тоске, медведи угрюмо ворчали, а Слейд давно понял, что ему лучше держать язык за зубами. Вообще-то более унылой прогулки ему не доводилось совершать со времен школьных каникул в горах Уэльса.

Полчаса они карабкались вверх по крутой каменистой тропе, которая вывела их к узкому ущелью, на дне которого между высокими острыми камнями металась и шипела речка. Через ущелье был перекинут подвесной мост, ветхий и шаткий. Осел остановился.

— Теперь мы увидим, — изрек он.

Даже медведи явно занервничали.

— Нам что — идти по этим дощечкам, шеф? — пробурчал один.

Осел ухмыльнулся.

— Только до половины, — ответил он.

И вот тут в сознание Слейда словно провалилась монетка. У него не было никакого ключа, кроме непонятного слова:

— Пухапалочки, — сказал он.

Осел медленно поднял голову.

— Значит, я не ошибся, — произнес он медленно. — Так и есть. Ты отродье Мальчика. Вы понимаете, что это означает? — спросил он у двух поросят, которые, трепеща от страха, вжимались спинами в каменный обрыв. — Конечно, нет. Называете себя учеными, исследователями, творите такие хорошенькие фантазии о далекой стране по ту сторону раскаленных песков, о зачарованном месте, где ребенок и его медведь продолжают свои вечные игры.

Поросята ничего не поняли — а Слейд и подавно, — но осла это, видимо, не трогало.

— Говорящий человек, решили вы, — продолжал он, устремив взгляд на белые брызги пены, взлетающие над камнями внизу. — Как чудесно! Возможно, настанет день, когда удастся выучить говорить всех человеков, и тогда они смогут занять свое место во вселенском братстве разумных существ. Идиоты! — вздохнул осел, так растянув грудь, что между его шеей и плечом возник шов, из которого высунулся крохотный завиток чего-то белого. — Вы смеетесь над ними (кивок в сторону стражников), когда знаете, что они на вас не смотрят, вы называете их медведями с опилками вместо мозгов и повторяете древние наветы, которые выучили у ног своих дедушек. Но ни единый медведь не мог бы и помыслить о том, чтобы якшаться с отродьем Мальчика или повернуться спиной к Миленькому. И потому я скажу, — добавил он, и его черные глаза-пуговицы внезапно запылали яростью: — Миленькое может вас простить, но я не прощу. Никогда.

— Извините меня… — вклинился Слейд.

Осел обернулся к нему (шестиэтапный маневр в узком пространстве перед мостом).

— Ну?

— Простите, что вмешиваюсь, — сказал Слейд, — но сделайте одолжение, объясните, о чем, собственно, речь? Видите ли, я понятия не имею, о чем вы тут говорите.

Осел уставился на него, потом рассмеялся.

— Знаешь, — сказал он, — я чуть было тебе не поверил. Какая тонкая ирония крылась бы в том, что отродье Мальчика забыло Повесть. Разумеется, это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А кроме того, ты уже доказал, что знаешь Слово.

— Вы про «пухапалочки»? Но я же понятия не имею, почему я сказал так. Вроде как чихнулось, клянусь честью.

— Оно у тебя в крови, это слово, — торжественно ответил осел. — Ты есть то, что ты есть. Но скажи, ты правда не знаешь Повести?

— Давным-давно, — сказал осел, прежде чем река прокопала долину, жил еще один человек, который разговаривал совсем как ты. Он был еще детеныш, Мальчик, но животные, обитавшие в лесу, не только щадили его, они даже приняли его к себе как равного. Я знаю, что поверить в это почти невозможно, — добавил он в сторону сердито заворчавших медведей, — но так гласит Повесть. Мальчик разговаривал. И не только. Животные слушали то, что он им говорил, так как он научил их Слову «Миленький». Он и никто другой. И это мальчик одел тогдашнего медведя в его щегольскую красную курточку и облек тогдашнего поросенка в нелепое одеяние. Он постановил, что Тигра должен прыгать, а Кролик будет его укрощать. Он решил, что мать будет Кенгой, а ее малыш — Ру. Все, чем мы являемся, даже любовь медведей к меду и ворчанию, мы получили от него. Он был нашим богом. Он дал нам Слово «Миленький».