Прах и пепел - Анатолий Рыбаков

— Ты — помпотех, получаешься старшим, объяви последний приказ командира.

Шоферы дали залп из винтовок, постояли молча возле холмика. Ветер хлопал полами шинелей, снег забивался под воротники.

Саша вдруг подумал, что Березовский предчувствовал свою гибель, хотел перед смертью выговориться, потому и был так откровенен вчера.

— Передаю последний приказ командира роты, — сказал Саша, — двигаться на восток, в город Пронск, никуда больше нам не пробиться. Перед войной от Пронска до деревни Грязное прошел грейдер, дорога твердая. По пути есть деревни, будет где обогреться. Распоряжения к маршу командир нам отдал. В головной машине поеду я, поскольку знаю дорогу.

— Капитан на юг пошел, — сказал Байков, — бойцы его говорили.

— Да, на юг, это верно, но они пешие, пошли лесами, а нам нужна дорога, — ответил Саша.

— А над дорогами «мессера» летают, — настаивал Байков, — надо и нам выбираться лесом, в пешем порядке.

— А машины немцам оставить? — возразил Халшин.

— Сжечь их можно — не достанутся, — не уступал Байков. — Выехал Стрельцов — обстреляли, командир роты выехал — убили. А колонной разве проберешься?

— Стрельцов ехал днем, — сказал Саша. — Как погиб командир, вы видели. Несчастный случай. На капитане и его бойцах были ушанки, полушубки и валенки, а у нас — пилотки, шинели и сапоги. Замерзнем. Сегодня тридцатое ноября, мороз — двадцать два градуса, а завтра уже декабрь. Бросать сорок машин, когда есть шанс выбраться, считаю неправильным. И потому еду.

— На погибель нас тянешь, Панкратов, — сказал Чураков.

Но вместе с остальными шоферами пошел к колонне.

В машине Проценко оказался пробитым радиатор. Нового нет, паять некогда. Проценко барахло свое перетащил в Сашину машину, поедет с ним.

Хоть с трудом, но без лопат прошли километров семь, выехали из леса на открытое место. Дорога была обозначена телеграфными столбами, и, несмотря на вьюгу, ехать стало легче. Справа показалась сожженная деревенька, вроде бы безлюдная, а может, прячутся люди в погребах или еще где-то.

Порывшись в своем вещевом мешке, Проценко вытащил шапку-ушанку, надел, пилотку засунул в мешок.

— Откуда? — спросил Саша.

— В городе возле госпиталя купил, у меня еще одна есть, хочешь?

Врет, конечно. Выпросил шапки на вещевом складе.

— Мне не надо, — отказался Саша, — отдай Овсянникову, а в деревню приедем, поговори, может быть, соберут старые шапки.

Заднее стекло кабины занесло снегом, ничего не видно. Саша посадил за руль Проценко, а сам, открыв дверцу кабины, встал на подножку, смотрел назад. Сквозь пелену метели он едва различал огоньки фар, вроде бы пять машин идут, а дальше ничего не разберешь, но останавливаться нельзя, надо прокладывать колею.

— Закрывай дверь, — сказал Проценко, — кабину застудишь.

Это верно. И все равно Саша снова открывал дверь, смотрел. Снег падал все гуще, вьюжило сильнее, но столбы, хоть и с порванными проводами, стояли на своем месте, обозначали дорогу.

В третьем часу ночи подъехали к полустанку. Он был пуст, шлагбаум открыт, будка цела, но тоже пуста. Машины перебрались через переезд. Ни огонька, ни жилья, ни человека. И телеграфных столбов на этой стороне нет.

Куда ехать? Саша знал, что деревня Грязное совсем близко от железной дороги, километрах в двух, не более, и если стоять спиной к переезду, то деревня справа. Но где поворот, где съезд, ночью, да еще в метель, разве найдешь?

— Поищем вокруг, — сказал Саша, — должен же кто-то быть у шлагбаума.

На землянку натолкнулся Халшин, позвал Сашу. Была она занесена снегом, но видны ступеньки вниз, и труба торчит.

Постучали раз-другой. Вышел высокий костлявый мужик в тулупе и валенках, на голове — треух, оказался путевой обходчик. С 24 ноября поездов нет ни с Михайлова, ни с Павельца. Ну а они с женой уйти не имеют права. Служба.

— Немцы тут были?

— Нет, не были, аэропланы ихние летают, это есть.

Саша переступал с ноги на ногу, замерзли ноги в сапогах, и уши мерзнут, как ни натягивай пилотку.

— Тут до войны дорогу строили, грейдер прошел, знаете?

— Как не знать. На нем и стоите.

Саша огляделся.

— Ни канав, ни материала.

— Канав тут не копали, материал не завозили, а грейдер прошел, это точно.

— А вешки?

— Может, упали, вишь, пурга какая. Блинов Яков Трофимович в Грязном живет, смотритель дорожный, должен за этими вешками глядеть.

— Где поворот на Грязное?

— С километра два проедете, и направо.

— В Пронск по грейдеру ездят?

— Нет, от Грязного своя дорога в Пронск, санная, ляском. Грейдер — место открытое, а ляском поспособнее, тем более привык народ, потому как…

— Ладно, дед, садись в переднюю машину, показывай дорогу.

— Чего ее показывать, два километра проедете, и направо.

— Вот и покажешь, садись, садись!

— Погоди тогда, тулуп-то я на исподнее накинул, сунул босы ноги в валенки, оденусь, бабу предупрежу.

Согнувшись, обходчик нырнул обратно в землянку.

На переезде замелькали огоньки, подошла пятерка Стрельцова. Саша всех отослал с проводником в деревню, велел оставить на повороте одну машину, чтобы показать дорогу следующим пятеркам. Сказал Проценко: будешь за квартирьера, а сам на полуторке Халшина остался дожидаться остальных машин.

— Потерпи, Николай, как первые машины подойдут, отправлю тебя в деревню, на другую пересяду.

Халшин сидел молча. Воротник шинели поднят, обвязан шарфом почти до глаз, и пилотка натянута на лоб, перебирал ногами: мерзли. И у Саши мерзли ноги, руки, продрог, хоть и надел под гимнастерку свитер и шею обмотал шарфом.

Наконец подъехал Байков с тремя машинами, его четвертая… Где пятая?

— А черт его знает, — недоумевал Байков. — Последним Журавлев ехал. Отстал, видно, нагонит.

Был Байков в шапке-ушанке, в валенках, наверно, из дому везет, запасливый.

— Ты что же, не видел, сколько машин за тобой? — нахмурился Саша.

— Интересно! Как я мог видеть? Ты с шофером едешь, а я за рулем, на затылке у меня глаз нету. Не потеряется Журавлев, не маленький!

— Подбирать за тобой машины никто не обязан! Ты отвечаешь за свою пятерку. Может быть, Журавлев с дороги сбился! Изволь вернуться и разыскать его.

— Наверно, — усмехнулся Байков, — поеду я в пургу. Нашелся тут начальник — от сохи на время.

— Пожалеешь.

— Не пугай, не пугай, не таких видали!

Саша положил руку на кобуру.

— Поедешь?

Байков посмотрел на кобуру, на Сашу, молча пошел к машине, тронулся, но не развернулся, а поехал вперед. Вот сволочь!

— Зря вы его, гада, не пристрелили, — сказал Халшин.

— А кто его машину потом поведет? — возразил Саша. Но ощутил свое бессилие. Он не командир, подчиняться ему не обязаны. Ладно, лишь бы довести колонну до Пронска.

Уже начинало светать, когда подъехал Чураков со своей пятеркой.

— Журавлев тебе не попадался? — спросил Саша.

— Стоит на дороге, зажигание отказало, бросил его Байков, гнида! Я посмотрел, поковырялся, трамблер надо менять, подойдет техничка, сменит. Журавлев нас и задержал, стали его объезжать, одна машина в кювет съехала, едва вытащили.

— Не в трамблере дело, — сказал Саша. — Не захотел ты выручить Журавлева — он из пятерки Байкова, а с ним вы полаялись. Оба вы засранцы.

— Ты меня не обзывай! — крикнул Чураков, наступая на Сашу.

— Но, но, потише! — Халшин загородил Сашу. — Так тебе врежу, что мослов не соберешь.

— Считай! — истерично выкрикнул Чураков. — Считай машины! Видишь, пять! За них и отвечаю. А чужие не навешивай на меня.

— Уезжайте! — махнул рукой Саша.

Уже совсем рассвело, когда подошли машины Гурьянова и Мешкова Юрия Ивановича, с техничкой и с машиной Журавлева.

— Пока Журавлев нас дожидался, у него радиатор прихватило, пришлось паяльной лампой отогревать, — объяснил Гурьянов, — вот и задержались.

Саша спросил у Тони, как Овсянников.

— Спит, слава Богу, думаю, довезем.

— Приедете в деревню, узнайте, нет ли там больницы.

Саша въехал в деревню Грязное последним. Уже был день, сумрачный, холодный, падал не переставая снег. Проценко подсел в кабину, доложил: люди накормлены и отдыхают, деревня большая, машины разъехались по улицам и проулкам, прижались к домам, к заборам, сверху их сразу не увидишь, к тому же запорошены снегом.

Проценко отвел Сашу на его квартиру. Хорошая, теплая изба, старики хозяева, сноха, внуки. Встретили вежливо, но не сказать, что приветливо. Сашу это удивило — в других деревнях к ним относились сердечнее.

Саша разулся, подержал ноги возле печки, согрелся немного, сменил носки, похлебал горячих хозяйских щей и отправился к смотрителю дороги Блинову. Хотелось спать, падала голова, но пересилил себя.

Блинов оказался угрюмым мужиком, сказал, что стройматериалы завезли только до деревни Дурное, лежат на обочинах, а вешки, может, и попадали, третий день метет. Дорогу можно определить по канавам, до них отсюда километров десять.