Отраженная угроза - Михаил Тырин

Затем просто отдыхал на диване, листал какие-то старые журналы. И при этом чувствовал, как внутри его всё размякает, будто мороженое на огне.

«А ты говорил, я не смогу нормально жить, – вспомнил он свой сон и слова покойного двойника. – А я живу, и жить мне нравится».

Ему казалось, что разговор был на самом деле. Может, потому, что всё сказанное подражателем больно зацепило Сенина, так больно, что он до сих пор не мог забыть. А кроме того, по логике вещей, разговор с двойником был разговором с самим собой. И вполне мог считаться настоящим, реальным.

К вечеру он отогнал от себя мысли, которые роились вокруг темным облаком и застилали солнце. Всё было хорошо. Всё, наконец-то, было хорошо.

Через день Элиза научилась доверять ребенка мужу. Настолько, что, выйдя по каким-то делам к соседям, оставила Сенина следить за малышом.

Сенин сидел возле кроватки и пытался заинтересовать его погремушками. Ребенок интересоваться отказывался. Сенин думал о временах, когда Эрик научится говорить, слушать, понимать, задавать вопросы. Сколько интересных вещей тогда удастся ему рассказать!

Потом мальчонка начал ворочаться и выронил изо рта соску, которая скатилась прямо на пол. Сенин хотел было отдать ее обратно, но вовремя одумался и положил на тумбочку.

Соска лежала, выставив напоказ глянцевый резиновый бок, а на боку блестела хрустальная капелька детской слюны. Сенин смотрел на нее и не понимал, почему не может оторвать взгляд. Он как будто силился что-то вспомнить.

Он вспомнил. Это была ложка с остатками слюны подражателя, которую Валенски старательно запаковывал в контейнер для образцов.

И тут внутри словно что-то пошевелилось.

Сначала просто пошевелилось. А в следующий миг Сенина как будто пробило насквозь током.

– Черт меня подери… – только и смог выговорить он. Он взял соску и приблизил к глазам. Естественно, ничего не увидел, кроме всё той же капельки детской слюны.

– Черт меня подери… – повторил он упавшим голосом.

До прихода жены он спрятал соску в чистый конверт, а затем нашел бумажку с распечаткой – ту самую, которую очень давно Валенски подарил ему на память. Она была цела – лежала среди старых документов. И цифры еще не стерлись – те самые, может, роковые, а может, заветные: «два-два-девять-восемь». Число подражателя.

Сенин судорожно потряс головой. На миг появилось отвратительное наваждение: словно стены его дома зарастают белесой паутиной.

Он дождался Элизы, бросил ей: «Я возьму машину» и выскочил на улицу.

– Сенин, что с тобой опять? – крикнула она ему вслед, но ответа не дождалась.

Он знал, где ближайшая большая клиника, но еще не представлял, как будет разговаривать с персоналом. Поэтому на всякий случай надел полицейскую форму с новеньким орденом – это в ряде случаев помогает общению.

Пока ехал, старался вообще ни о чем не думать. Но это не удавалось. Вся та мешанина событий, от которой он с таким трудом отстранился, выбралась из закоулков сознания и радостно набросилась, как стая голодных птиц-падальщиков.

Он приехал в больницу совершенно вымотанным, хотя всего лишь крутил руль.

В приемном отделении он показал старую распечатку и спросил:

– У вас делают такие анализы?

Девушка с живыми любопытными глазами повертела клочок в руках.

– Ну, конечно, это же интрогенное сепарирование. А вы…

– Где лаборатория?

– Простите, а…

– Спасибо, я найду, – бросил Сенин и торопливо зашагал к лифту: он и сам увидел указатель «Лаборатория интрогенного разделения».

В лаборатории он застал молодого человека с усталым лицом, который сидел, подперев щеку рукой, и уныло глядел в монитор.

– Мне нужно сделать точно такой же анализ, – объявил Сенин, показав распечатку. Затем достал конверт с соской. – Вот образец.

– В каком смысле? – искренне удивился лаборант. – Вы кто? Мы не выполняем заказы частных лиц.

– Если нужно, я заплачу, сколько требуется.

– Вы не понимаете. Мы принимаем материал на анализ только по специальному направлению. И такого направления у вас, смею думать, быть просто не может.

– У меня нет никакого направления. – Сенин пытался быть спокойным и убедительным. – Но мне срочно нужен этот анализ. Поймите, это чрезвычайная ситуация.

– Но почему вы пришли с образцом, а не ваш врач?

– Мой врач тут ни при чем. Ситуация связана с закрытым правительственным проектом. – В этот момент Сенин очень понадеялся на свою форму. – Неожиданно открылись обстоятельства, которых никто не ожидал. Срочно нужен результат.

Лаборант был растерян.

– Странно. Почему тогда вы пришли к нам, а не в соответствующее ведомство? И кстати, документы…

– Потому что мне некогда действовать через ведомства. – Потеряв терпение, Сенин начал повышать тон. – Просто вы оказались ближе всех!

– Но как мне проверить ваши полномочия? – не унимался лаборант.

– К черту полномочия! Просто поверьте моему слову – слову капитана полиции. Не будьте тупоголовым идиотом, из-за вашего упрямства кто-то может ответить жизнью!

«Ну, я и врать здоров…» – подивился Сенин. С огромным облегчением он заметил, что парень, кажется, начал сдаваться. Возможно, просто испугался слов «кто-то может ответить». Ответственности боятся все.

– Ну… – Лаборант нерешительно протянул руку к кассете, в которой выстроились в строй не меньше сотни пробирок. – Давайте ваш образец. Посмотрим, что там такое. Но я должен буду сообщить…

– Да сообщай, родной, сообщай, куда хочешь! Только дело сделай.

– Да, я сделаю. Только, знаете, подождите в коридоре. Здесь вам не положено находиться…

Спор с лаборантом немного растормошил Сенина. Но, оказавшись один в коридоре, он снова погрузился в какую-то вязкую пучину, состоящую из обрывков старых нехороших чувств. Сразу сдавило грудь, навалилась депрессия.

«И что теперь? – думал он. – Что, если пацан окажется „мочалкиным“ выродком? Что с ним делать прикажете? Сообщать в „Русский космос“, в правительство?»

Перед глазами быстро нарисовалась картина: в доме появляются чужие люди, кладут мальчонку в какой-нибудь чертов контейнер и увозят. Если ему позволят жить, то только на Евгении, в карантинной зоне. В вечной мерзлоте, где маленький человечек не выживет. Элиза, конечно, полетит с ним. Вместо солнечного земного рая в уютном домике – проклятая обмороженная планета, где Сенина еще помнят. И помнят не самым лучшим образом. Да и сам Сенин ничего не забыл, а это будет еще похуже…

«Не хочу, – думал он, мучительно кусая губы. – Не дам ей жить рядом с собой. Когда же эта проклятая грибница оставит меня в покое? Ну, сколько же можно жрать меня живьем?!»

И снова ему мерещились клочки живой паутины в углах. И опять возвращалось омерзение, от которого он успел отвыкнуть.

«Как там Элиз говорила: личиком в подушку. Три минуты, и конец. Господи, что ж я делаю, о чем думаю… А что мне еще делать? Я лучше сам жить не буду, чем позволю этой мерзости здесь плодиться. И нечего тут раздумывать… Значит, судьба у меня такая».

Открылась дверь, показался лаборант со свежей распечаткой. Сенин ощутил, как его сердце куда-то рухнуло.

– Вот… – растерянно сказал парень. – Ничего особенного не вижу.

Сенин схватил листок. Лаборант заметил, что у него трясутся руки, и на лице юноши мелькнул почти испуг.

Первым желанием было немедленно впиться глазами в мелкие цифры, увидеть, сравнить… Но Сенин сдержался. Он не знал, что с ним будет, если окажется, что числа совпадают. Лучше в этот момент быть одному.

Он скомканно поблагодарил лаборанта и быстро пошел по коридору. Тот что-то крикнул вслед, но Сенин не реагировал. Он жил сейчас только одной мыслью.

Он сел в машину, несколько раз глубоко вдохнул. «Вот теперь можно», – мысленно сказал он себе.

И только тогда поднес распечатку к глазам. Нашел таблицу, похожую на штрих-код, просмотрел цифры. Потом еще раз. И еще раз.

– Так, – сказал он вслух. – Так, значит. Всё ясно…

После этого включил двигатель и вырулил на шоссе.

Через полчаса он был дома. Тихо открыв дверь, поднялся в детскую комнату. Элиз была здесь, она играла с ребенком.

– Примчался, – сказала она. – Сумасшедший. Побудь здесь, мне на кухню надо.

– Очень хорошо, – сказал Сенин, оставшись наедине с малышом.

Тот смотрел на него внимательными черными глазами.

– Ты уж прости меня, – сказал Сенин, опускаясь на колени перед кроваткой. – Прости, крошка. Представляешь, полчаса назад папка тебя чуть ли не убить хотел. За что тебя убивать? Ты же просто ребенок. Мой ребенок. Мой сын. Мой, а не его. Всё, что он сделал, – мое. По праву, а не по наследству, понимаешь? Ничего ты не понимаешь…

В комнату заглянула Элиз. Улыбнулась и тихо закрыла дверь, решив, что муж наконец-то осознал себя отцом.

– А знаешь, у меня ведь для тебя даже наследство есть, – продолжал Сенин, вспомнив про ящик с камнями шанко. – От тезки тебе досталось. Вся его жизнь будет у тебя в руках, представляешь? Ты только сбереги, а еще лучше, продолжи…