Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел - Филип Фармер

А на самом деле вы далеко опередили свое время. Вы отвергли предрассудки и варварство своих дней настолько, насколько вообще можно отринуть культуру своего века. Вы были исключительным человеком, и я глубоко чту вас за это. И вы никогда больше не услышите от меня таких слов.

Она снова поколебалась немного, а потом спросила:

— Скажите, а это правда, что на смертном одре вы раскаялись?

Лицо француза побагровело. Он сделал гримасу и ответил:

— К сожалению, мисс Галбирра. Я и в самом деле заявил, что сожалею о‘ своем богохульстве и неверии, и попросил прощения у доброго Бога. Я, который был отчаянным атеистом с тринадцати лет! Я, который ненавидел толстых, омерзительных, лоснящихся от жира, вонючих, невежественных ханжей и паразитов — попов! И их бесчувственного, беспощадного, жестокого Бога! Но вы не знаете, вы не ведаете ужасов адского пламени и вечного проклятия! Откуда вам знать, каково это — ощущать, как ужас перед адом пронизывает тебя до костей, захлестывает с головой! Он ведь был заложен в нас с детства, его вбили в нашу плоть, в наши кости, в самые потаенные глубины наших мозгов!

А поэтому, когда я узнал наверняка, что умираю от комбинации омерзительнейшего заболевания с буколическим именем сифилис и удара по голове балкой, то ли сброшенной мне на голову врагом, то ли упавшей на меня случайно, то я, который любил, повторяю, любил все человечество… и особенно женщин… На чем я остановился?

Ах да! Зная наверняка, что я скоро умру, и ослепленный страхом перед дьяволом и вечными пытками, ожидавшими меня, я поддался своей сестре, этой беззубой суке, иссохшей злобной монахине, а также моему доброму, даже слишком доброму другу Ле Бре, и сказал: да, я каюсь, я спасу свою душу, и вы можете возрадоваться, моя добрая сестра и мой добрый друг, что я, наверное, попаду в чистилище, но вы своими молитвами спасете меня из него, ведь правда?

А почему бы и нет? Я был напуган так, как никогда не бывал напуган в жизни, и все же я не был убежден, что и в самом деле достоин вечного проклятия. У меня были некоторые сомнения, поверьте мне. А кроме того, ну какой вред от покаяния? Если Христос действительно готов спасти меня, причем совершенно бесплатно, заметьте, а рай и ад и в самом деле существуют, то я буду идиотом, если не попытаюсь спасти мою паршивую шкуру и бесценную душу.

С другой стороны, если после смерти человека все сущее превращается в пустоту, в ничто, то что я теряю? А свою сестру и этого суеверного, но добросердечного Ле Бре я могу осчастливить при жизни.

— Он написал пылкий панегирик после вашей смерти, — сказала Джилл. — И предисловие к «Путешествию на Луну», которое он издал через два года после вашей кончины.

— А! Я надеюсь, он не изобразил меня святым? — вскричал Сирано.

— Нет, он дал вам отличную характеристику благородного, но не так чтобы очень святого человека. Однако другие писатели… что ж, у вас наверняка было много врагов.

— И кто же попытался очернить мое имя и репутацию, когда я умер и уже не мог защитить себя? Кто эти свиньи, эти трусы?

— Не помню, — ответила Джилл. — Да и какое это сейчас имеет значение, верно? Кроме того, лишь немногочисленные ученые знают имена этих очернителей. К сожалению, для большинства людей вы лишь романтичный, хвастливый, остроумный, трогательный, немного донкихотствующий герой пьесы одного француза, написанной в конце XIX века[58].

Довольно долго существовала версия, что вы были безумны, когда писали «Путешествие на Луну» и «Путешествие к Солнцу». Это произошло потому, что ваши книги подверглись жестокой цензуре. Со временем церковные боссы так искромсали ваш текст, что многое вообще потеряло всякий смысл. Но затем текст был восстановлен, насколько это было возможно, и к тому времени, когда я родилась, на английском языке был опубликован очищенный и восстановленный вариант.

— Я счастлив это слышать! Я знал из того, что говорил Клеменс и другие, что я превратился в литературного олимпийца, уж если не в Зевса, то по меньшей мере в Ганимеда-чашеносителя в рядах небожителей. Но ваше насмешливое замечание, что я суеверен, очень больно меня ранило, мадемуазель! Вы верно заметили, что я верил, будто Луна на ущербе притягивает костный мозг животных. И сказали, что это дикая чушь. Отлично. Я принимаю это. Я ошибался вместе с миллионами других людей своего времени, и Бог знает с каким числом живших до меня.

Но это малюсенькая безобидная ошибка. Кому мешает, кому может навредить обладание столь глупым представлением? Суеверием и величайшей ошибкой, которая доставила многие несчастья миллионам человеческих существ, была чудовищная, варварская вера в колдовство, в способность некоторых людей творить зло с помощью заговоров, чар, черных котов и дьяволов, взятых в союзники. Я написал письмо против этого невежественного и жестокого предрассудка, вернее будет сказать, против этого общественного института. Я доказал, что гротескные судебные приговоры, жуткие жесточайшие казни и пытки, обрушенные на безумных или невинных людей во имя Бога и воины со Злом, сами были квинтэссенцией Зла.

Ну, верно, письмо, о котором я говорю, «Против колдунов», не было опубликовано при моей жизни. И по очень веской причине. Меня самого бы подвергли пыткам и сожгли заживо. Но письмо ходило среди моих друзей. Это показывает, что я вовсе не таков, каким вы меня выставили. Я опережал свое время, хотя, конечно, я не был единственным человеком, оказавшимся в столь тяжелой ситуации.

— Мне это известно, — сказала Джилл. — И я уже один раз извинилась. Хотите, чтоб я извинилась еще раз?

— Не обязательно, — ответил Сирано. Широкая улыбка сделала его лицо почти красивым. Или, во всяком случае, привлекательным, несмотря на огромный нос.

Джилл подхватила за ручку свой грааль и сказала:

— Как раз время ужинать.

Джилл знала кое-что о человеке по имени Одиссей, поскольку время от времени ей приходилось слышать о нем всякие россказни. Говорили, что он появился здесь совершенно неожиданно, вроде бы из ниоткуда, когда объединенные силы Клеменса и короля Иоанна отбивали нападение интервентов, стремившихся овладеть метеоритным железом. Именно он убил меткой стрелой вождя нападавших, что вызвало панику среди прочих вражеских офицеров; благодаря этому оборонявшиеся получили преимущество, которое и привело к их победе.

Одиссей с Итаки хвалился, что он и есть исторический Одиссей, который послужил основой образа мифологического героя, созданного Гомером. Он был одним из тех греков, кто воевал под стенами Трои, хотя и уверял, будто реальная Троя находилась вовсе не там, где она располагалась по мнению ученых. Ее местонахождение было совсем другим — на берегу Малой Азии, но гораздо южнее.