Фараон Эхнатон (без иллюстраций) - Георгий Гулиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Теперь вы уверены? – спрашивает Шери.
– Да! – отвечают одновременно Нефтеруф и Сеннефер.
– В таком случае прочь всякие сомнения! Сильнее бейтесь, сердца! Станьте тверже, руки! Бьет час!
Шери говорит негромко, но кажется, что слушает его весь Кеми – от Дельты до Первого порога. А может быть, еще дальше. В нем бьется такое сдержанное, такое укрощенное им самим буйство, что невольно возвышает над сонмом обыкновенных людей. Именно таким представлял себе Нефтеруф главного противника фараона…
– Я напьюсь его крови, – подтверждает свое неукротимое намерение бывший каторжник. – Я все равно не удержусь, как бы меня ни отговаривали!
– А мы и не отговариваем, – говорит Шери.
– Это хорошо! Это хорошо!
На улице раздались негромкие голоса. Кто-то постучался в дверь. Ка-Нефер мигом вскочила со своего места и кинулась вниз. Шери улыбнулся едва заметно.
– Явился, – сказал он. – Маху держит слово.
Шери сказал это, не выглянув на улицу. Даже не повернув головы
– Вот опустились носилки… Вот выходит грузный Маху. Рабы помогают ему войти в дверь. Не узка ли она для него?..
Не успел Шери произнести последнее слово, как Маху появился самолично. Он пропустил в комнату Ка-Нефер, но не перешагнул порога Так и остался там.
Шери медленно оборотился к нему. Не вставая. Между тем как Нефтеруф и Сеннефер почтительно склонили головы.
Маху сопел. Как обычно. Одет обыденно. Даже невзрачно. Но украшения – дорогие. Бусы – из сердолика. Золотые и серебряные перстни на пальцах. Меч на бедре в золотой оправе.
Молча оглядел комнату. Ничего не говоря. И неясно, каково настроение его перед великим часом.
Он сказал:
– Вы обсудили это?
И указал пальцем на кусок папируса.
– Да, – ответил Шери.
– Нефтеруф готов для дела?
– Да, готов.
– А ты, Сеннефер?
– И я.
– И ты, Шери?
– Что за вопрос?
– Спрашиваю, – значит, так надо.
– Готов и я.
– И Ка-Нефер?
– И я тоже, твоя светлость.
Задавая вопросы, Маху становился все более торжественным. Голос его звучал все более уверенно.
– Слушайте меня все! – Маху поднял руку. – Слушайте внимательно. Не пропускайте ни единого слова мимо ушей своих. – Что-то жестокое, что-то радостное, невообразимо мрачное и вместе с тем высокое нарастало в нем, отражаясь в его взгляде, в его голосе, на его челе. – Так слушайте же: его величество… правитель Верхнего и Нижнего Кеми…
Бам! Бам! Бам! Бам! – это стучат сердца. Нет, невозможно слушать Маху: душа не выдержит! Скорее, скорее, Маху!..
– Его величество умер!
– Что? – Шери встал. – Что ты сказал, Маху?
Остальные словно языки проглотили. Ка-Нефер припала к стене. Чтобы не упасть.
– Он еще теплый, – со злорадством сказал Маху. И, для вящей убедительности заглядывая каждому в глаза, продолжал: – Кийа безутешна. Она рыдает. Она в отчаянии Эйе молчит, как молчите вы.
Шери пробормотал:
– Он умер?.. Он умер сам?
– Да. Схватился за сердце. Хотел что-то сказать, но в горле заклокотала слюна. Он был мокрый от пота. И бледен, как папирус. И когда к нему наклонилась Кийа…
Эпилог
Не так давно в парижском Лувре я приметил знакомое лицо. Еще издали. Где я видел его раньше?..
Вот оно все ближе, все ближе…
Да, это был он!
С глубокой раной на лбу. Разбитый на несколько частей кем-то и снова кем-то заботливо собранный. Такой бледный, такой гипсовый…
Он смотрел на дверь. Будто напуганный. Глаза у него чуть навыкате. Шея вытянута…
Так его величество Эхнатон предстал еще одним своим ликом. И я вспомнил слова доктора Хасана Бакри, которые сказал он мне в каирском музее у огромного бюста фараона: «Теперь вы его будете встречать очень часто». И верно: я вижусь с ним в разных городах и разных книгах. Словно с живым…
Да, фагаон скончался в тот день. Неожиданно для друзей. Неожиданно для врагов. Но Кеми продолжал жить. И жил еще очень долго. Правда, последующие века – скорее по инерции.
А в начале нашей эры некогда страшный для соседей своих Кеми лежал совершенно обессиленный. Как бы в полусне. Во прахе.
И многие спрашивали себя: где сила его? Где вышколенный грозными фараонами народ? И был ли он вообще? Спрашивали, хотя все еще стояли исполины Джосера, Хуфу, Хефрена!
Прежнее величие его покрылось страшным слоем небытия А пылинки вселенной – Эхнатон и Нефертити – смешались с пылью пустыни. Имена их были преданы анафеме после того, как Амон-Ра снова воцарился на своем блистательном троне, а жрецы его заняли подобаюшее положение. Оставленный на волю ветров и песков, Ахетатон исчез, словно бы его и не сушествовало на свете. Более того: Эхнатон и Нефертити оказались лишенными даже вечных жилищ – своих могил, приличествующих их сану. То есть произошло нечто такое, что не укладывалось в сознании египтянина, случилось наихудшее, что могло ожидать смертного в Кеми. И мы нынче гадаем, кому принадлежит полуистлевший скелет: Эхнатону, Семнех-ке-рэ или кому-нибудь другому?..
Но, как бы то ни было, пятимиллионный народ – прямой наследник древних египтян – продолжал жить. С трудом помня свое прошлое. Не пытаясь заглянуть в будущее.
Достаточно было в 641 году появиться на берегах Хапи трехтысячной аравийской коннице Амру, чтобы бесповоротно сгинула эпоха, хотя и отдаленно, но все-таки связанная с великим Кеми. И в стране прилежных писцов не нашелся скриб, который, бесстрашно подводя черту, написал бы неизбежное в таких случаях слово:
КонецАгудзера–Каир– Москва
1964–1968
Приложение.
Из рассказов моих друзей
…И он же – Нефер-Хеперу-Ра Уен-РаВот что рассказал мне наш известный египтолог профессор Ю. Я. Перепелкин:
– … Вы смеетесь, а я спрашиваю: что есть археология в ряду других наук? Тоже наука? Неоспоримо. Как дважды два – четыре? Вроде бы и – да, и – нет. Нам, египтологам, далеко ходить за странными примерами и не надо. Извольте…
В начале нашего века в Долине царей – близ Фив – был обнаружен тайник. Здесь, под землей, был установлен саркофаг. На саркофаге – как обычно это было принято у древних египтян – надписи, надписи… Много надписей. Из этих надписей мы узнаем, что люди, похоронившие того, кто лежал в саркофаге, думали, что похоронили царя Наф-Хуру-Ра, он же – Эхнатон и он же – Нефер-Хеперу-Ра Уен-Ра… Верно, это супруг повсеместно знаменитой царицы Нефертити, как называют ее на университетских скамьях, а точнее – Нафтиты, а еще точнее – Нефрэт…
Кроме саркофага, в тайнике находился катафалк царицы Тии – матери Эхнатона, точнее – Ахнаяти, а еще точнее – Эхнайота.
Итак, в тайнике только два имени: царицы Тии – на катафалке и четырех заупокойных кирпичах – и царя Наф-Хуру-Ра – на саркофаге. Значит, царь был погребен здесь после его безвременной кончины?
Мумия сильно испорчена водами, проникшими в тайник. Однако четко выделялся затылок, как и на его скульптурных изображениях. Все могли убедиться также в том, что и таз соответствует описаниям (широкий, почти женский), и рост небольшой, и конечности тонкие… Словом, настоящий Эхнатон, настоящий Ахнаяти, Эхнайот. О чем и свидетельствует надпись! Надпись на саркофаге. Археология как бы говорит: да, здесь лежит Эхнатон, Ахнаяти, Эхнайот!
Но вот является медицина – и рушится явное. Медицина утверждает: нет, это не Эхнатон, ибо, судя по суставам, этому всего двадцать три – двадцать четыре года. Сколько же было лет Эхнатону, когда он умер? Лет тридцать пять. Это вполне вероятно, если учесть, что он мог воцариться лет семнадцати, а царствовал он столько же. Куда же девать разницу в десять с лишним лет?
Суставы, выходит, против Эхнатона. Суставы за то, чтобы мумию приписать фараону Сменхкара, точнее – Семнех-ке-рэ. А надпись в тайнике гласит: здесь почиет Эхнатон. И люди, захоронившие мумию, видимо, не сомневались в том, что это – Эхнатон. Именно Эхнатон… Умерший на радость своим врагам…
Я понимаю, что ни у вас, ни у меня не возникает мучительная дилемма: археология или медицина? Но в случае с мумией, найденной в тайнике, где имеется вывеска «Эхнатон», вдруг встает вопрос: медицина или археология? На чьей стороне правда?
Какова, по-вашему, альтернатива?
Или ее нет вовсе?
Тогда позволительно спросить: что же есть?
Исторические рассказы
Фараон и воры
Вот небольшая история, почти в том виде, как сообщил ее фиванский писец, «весьма ловкий пальцами» Хемаус-Инени. Свиток его папируса, покрытый письменами за четырнадцать веков до нашей эры, был обнаружен египетским археологом Абд-эль-Даудом.
Шел четвертый год правления живого божества Аменхотепа Четвертого, более известного под именем Эхнатона – жизнь, здоровье, сила!
Вскоре после того, как великий Нил вернулся в свои пределы, к землепашцу Тхутинахту явился его друг Певеро.
Был этот Певеро и высок, и костляв. На висках у него треугольные впадины. Под глазами два углубления. Взгляд его блуждал, точно взгляд одержимого. Можно было подумать, что его преследуют стражники номарха, у которого Певеро состоял чеканщиком по золоту, серебру и меди.