Английский язык с Г. Уэллсом "Человек-невидимка" - H. Wells

“And after three years of secrecy and exasperation (и после трех лет скрытности и раздражения), I found that to complete it was impossible — impossible (я понял, что завершить исследование невозможно — невозможно).”

“How (почему)?” asked Kemp.

“Money (деньги),” said the Invisible Man, and went again to stare out of the window (сказал Невидимка, снова подошел к окну стал глядеть в него).

He turned around abruptly (он резко обернулся).

“I robbed the old man — robbed my father (я ограбил старика, ограбил своего отца).

“The money was not his, and he shot himself (деньги были не его, и он застрелился).”

mountain [`mauntIn], infinite [`InfInIt], secrecy [`sJkrIsI]

“And I worked three years, and every mountain of difficulty I toiled over showed another from its summit. The infinite details! And the exasperation! A professor, a provincial professor, always prying. ‘When are you going to publish this work of yours?’ was his everlasting question. And the students, the cramped means! Three years I had of it —

“And after three years of secrecy and exasperation, I found that to complete it was impossible — impossible.”

“How?” asked Kemp.

“Money,” said the Invisible Man, and went again to stare out of the window.

He turned around abruptly.

“I robbed the old man — robbed my father.

“The money was not his, and he shot himself.”

Chapter 20 (глава двадцатая)

At the House in Great Portland Street (в доме на Грейт-Портленд-cтрит)

For a moment Kemp sat in silence (с минуту Кемп сидел молча), staring at the back of the headless figure at the window (глядя в спину безголовой фигуры у окна). Then he started, struck by a thought, rose (затем он вздрогнул, пораженный какой-то мыслью, встал), took the Invisible Man’s arm, and turned him away from the outlook (взял Невидимку за руку и отвел его от окна; outlook — вид, перспектива; наблюдательный пункт).

“You are tired (вы устали),” he said, “and while I sit, you walk about (я сижу, а вы ходите; to walk about — расхаживать, прогуливаться). Have my chair (садитесь на мой стул).”

He placed himself between Griffin and the nearest window (Кемп расположился между Гриффином и ближайшим окном).

For a space Griffin sat silent, and then he resumed abruptly (некоторое время Гриффин сидел молча, затем внезапно продолжил):

headless [`hedlIs], resumed [rI`zjHmd], abruptly [q`brAptlI]

For a moment Kemp sat in silence, staring at the back of the headless figure at the window. Then he started, struck by a thought, rose, took the Invisible Man’s arm, and turned him away from the outlook.

“You are tired,” he said, “and while I sit, you walk about. Have my chair.”

He placed himself between Griffin and the nearest window.

For a space Griffin sat silent, and then he resumed abruptly:

“I had left the Chesilstowe cottage already (я уже покинул дом в Чезилстоу),” he said, “when that happened (когда это случилось). It was last December (это было в декабре прошлого /года/). I had taken a room in London, a large unfurnished room in a big ill-managed lodging-house (я снял комнату в Лондоне, большую комнату без мебели в огромном плохо управляемом =запущенном доме; lodging-house— дом с меблированными комнатами для сдачи в наем; tofurnish— снабжать; доставлять, предоставлять; отделывать, оснащать, обставлять /мебелью/, меблировать) in a slum near Great Portland Street (в трущобном квартале рядом с Грейт-Портленд-стрит). The room was soon full of the appliances I had bought with his money (эта комната скоро заполнилась аппаратами, которые я купил на его /отцовские/ деньги; tobuy; toapply— применять, использовать, употреблять); the work was going on steadily, successfully, drawing near an end (работа продолжалась непрерывно, успешно, приближаясь к завершению). I was like a man emerging from a thicket (я был как человек, выходящий из чащи; thicket— чаща, заросли, дебри), and suddenly coming on some unmeaning tragedy (и неожиданно столкнувшийся с бессмысленной трагедией). I went to bury him (я поехал похоронить отца).

“My mind was still on this research (мой разум все еще был поглощен этим исследованием), and I did not lift a finger to save his character (и я палец о палец не ударил: «не поднял и пальца», чтобы спасти его репутацию). I remember the funeral (помню похороны), the cheap hearse (дешевый катафалк), the scant ceremony (убогий /погребальный/ обряд; scant— скудный, недостаточный), the windy frost-bitten hillside (продуваемый холодным ветром склон холма), and the old college friend of his who read the service over him (и старого отцовского приятеля из колледжа, который отпевал его) — a shabby, black, bent old man with a snivelling cold (жалкий, черный, согнутый старик с насморком; snivel— сопли, насморк; cold— простуда; насморк).

December [dI`sembq], London [`lAndqn], funeral [`fjHn(q)rql], hearse [hq:s], ceremony [`serImqnI]

“I had left the Chesilstowe cottage already,” he said, “when that happened. It was last December. I had taken a room in London, a large unfurnished room in a big ill-managed lodging-house in a slum near Great Portland Street. The room was soon full of the appliances I had bought with his money; the work was going on steadily, successfully, drawing near an end. I was like a man emerging from a thicket, and suddenly coming on some unmeaning tragedy. I went to bury him.

“My mind was still on this research, and I did not lift a finger to save his character. I remember the funeral, the cheap hearse, the scant ceremony, the windy frost-bitten hillside, and the old college friend of his who read the service over him — a shabby, black, bent old man with a snivelling cold.

“I remember walking back to the empty house (помню, как я возвращался в пустой дом), through the place that had once been a village (через место, бывшее некогда деревней) and was now patched and tinkered by the jerry builders into the ugly likeness of a town (а теперь было кое-как перестроено и залатано в безобразное подобие города; patched— с заплатами, залатанный; сделанный на скорую руку; сделанный неуклюже, непрочно; totinker— чинить кое-как, на скорую руку; подремонтировать; jerrybuilder— строительная фирма, выполняющая строительные работы на низком уровне /с нарушением технологии и из некачественных материалов/; неквалифицированный рабочий). Every way the roads ran out at last into the desecrated fields (дороги уходили в изрытые поля; everyway— во всех направлениях, в разные стороны; todesecrate— оскорблять, осквернять) and ended in rubble heaps and rank wet weeds (и обрывались среди груд булыжников/щебня и густом сыром бурьяне; rubble— бут, булыжник, щебень; rank— буйный, богатый /о растительности/). I remember myself as a gaunt black figure (помню, как я, худая темная фигура), going along the slippery, shiny pavement (шел по скользкому блестящему тротуару), and the strange sense of detachment I felt from the squalid respectability (и странное ощущение я испытывал среди отвратительной респектабельности; squalid— жалкий, убогий; отвратительный, гадкий; respectability— респектабельность, почтенность), the sordid commercialism of the place (и омерзительного торгашества этого места; commercialism— меркантилизм, торгашеский дух).

“I did not feel a bit sorry for my father (я ничуть не жалел своего отца). He seemed to me to be the victim of his own foolish sentimentality (он казался мне жертвой собственной глупой чувствительности). The current cant required my attendance at his funeral (всеобщее лицемерие требовало моего присутствия на его похоронах; current — текущий, общеупотребительный, имеющий хождение; cant — лицемерие, ханжество), but it was really not my affair (но в действительности это не было моим делом = этомаломенякасалось).

desecrated [`desIkreItId], gaunt [gLnt], commercialism [kq`mq:SqlIz(q)m]

“I remember walking back to the empty house, through the place that had once been a village and was now patched and tinkered by the jerry builders into the ugly likeness of a town. Every way the roads ran out at last into the desecrated fields and ended in rubble heaps and rank wet weeds. I remember myself as a gaunt black figure, going along the slippery, shiny pavement, and the strange sense of detachment I felt from the squalid respectability, the sordid commercialism of the place.

“I did not feel a bit sorry for my father. He seemed to me to be the victim of his own foolish sentimentality. The current cant required my attendance at his funeral, but it was really not my affair.