Хроники ветров. Книга суда - Екатерина Лесина

— И-извините.

— В данном случае извинения не уместны. У тебя было полчаса на то, чтобы собрать необходимые вещи. Десять минут ты потратил на жалобы и игру в прятки, и вместо того, чтобы заниматься делом. Твоя мать вынуждена была бегать за тобой. Поэтому извинения просить будешь у нее.

— Да, Карл. Я понял, — Дэка рукавом вытер нос. — Но ты же обещал…

Карл опустился на колени, так, чтобы глаза были на одном уровне, сказал:

— Если у меня получится выжить, то я исполню обещание. А если не получиться… выберешь себе другого учителя, только с умом выбирай и думай, чему хочешь научиться. И еще, у Кхитара будет копия одной книги, очень интересной книги, еще одну дам тебе, станешь старше — прочти обязательно.

— Обещаю. Карл… а ты тоже хороший.

И Дэка, вихрем сорвавшись с места, выбежал из лаборатории.

— Хороший… тоже мне, нашли фею… — Карл поднялся с пола, чересчур уж раздраженно отряхнул колени и сказал. — С этим разобрались. Теперь, что касается тебя, Фома. Спускать тебя вниз смысла нет, без капсулы и лекарств и двух дней не протянешь.

— А здесь?

— А здесь скоро будет жарко. Точнее, «здесь» скоро перестанет существовать. И ты вместе с ним, равно как и я, если останусь. Черт, больше двух тысяч лет прожил, а умирать все равно обидно. — Карл подошел к шкафчику и нарочито медленно принялся переставлять на стол запаянные колбы. — И дом терять тоже обидно, только-только привыкать начал. Мы вообще тяжело к чему-то привыкаем.

Выбрав одну с полупрозрачным содержимым цвета жидкого золота, он осторожно срезал когтем верхушку.

— Если объединимся, то шанс появится, хоть призрачный, но все-таки… Хельмсдорф крепче, да и Ветер признал Рубеуса, меня восточный так не слушается… новое поколение, мы приказывать привыкли, они разговаривают. Не понимаю.

Тонкая игла втягивала вязкую жидкость, заполняя прозрачное брюхо шприца золотом.

— Поэтому придется там стоять. Следовательно, Саммуш-ун скорее всего обречен. Ты извини, что так вышло, я надеялся их развести, удержать… хотя бы пару месяцев, чтобы нормально подготовиться. А он взял и прострелил голову. Не могу судить, сам бы с удовольствием, да Марек разозлиться.

Фома не понимал, о чем речь, но в медленных выверенных движениях Карла чудилась угроза.

— Ты один здесь останешься. Если повезет… очень сильно повезет, то Саммуш-ун не пострадает. А не повезет, тогда… с Мертвым ветром лучше не встречаться. Это, — заполненный тягучей желтой жидкостью шприц лег на исписанную стопку бумаг, — безболезненный уход. Уснешь и все. Куда колоть значения не имеет… жаль, что книгу дописать не успел, когда нет финала, всякий стремится по-своему сделать, но что готово, то я перепечатал, копии сделал.

— Зачем?

— Чтобы не пропало. Авось кто-нибудь и поймет что-нибудь. Ты извини, мне еще об остальных позаботиться надо, как-никак сюзерен. — Карл резко приложил правую ладонь к виску. — К пустой голове, конечно, не принято, но… за давностью лет. Удачи.

— И тебе тоже. — Фома попытался повторить жест, кажется, получилось, во всяком случае, Карл серьезно кивнул и ответил:

— Здравия желаю. Только… если поймешь, что конец, лучше яд, чем сайвы.

Шприц с полупрозрачным золотом остался лежать на тумбочке. А может прямо сейчас? Чего тянуть? Но Фома отогнал неприятную мысль и, взяв очередной чистый лист, написал:

«Близость смерти заставляет людей, да и не людей, иначе смотреть на жизнь. Или возможно, я лишь сейчас начинаю видеть то, что существовало всегда. У меня есть выбор и время. я счастливый человек, потому как у многих нет и этого».

Глава 11

Вальрик

Снова зал. Стеклянный потолок и нервозная, переливающаяся многими оттенками темнота. То лиловая, то черная, то нежно-синяя, будто вот-вот растает, выпуская на волю солнца, и снова черная. Смотреть на эти переливы неприятно, моментально начинает кружиться голова.

Под стеклянным куполом та же растянувшаяся агония: пятна крови на полу, отпечаток ботинка, скомканная салфетка под стулом. На серых панелях созвездия огней, синие, желтые и красные… почти все красные. Тревожно.

В центре зала стеклянная труба и витая лестница, уходящая куда-то вверх, где в черно-лиловых переливах неба тускло поблескивала стальная паутина.

— Туда, — Тора указала на ступеньки. — Лифт не работает, но нужно наверх, там первый пост и… лучше слышно. Только я тебя здесь подожду.

— Почему?

— Больно слушать, как они все… даже через границу больно, а ты снимешь, — в словах Торы послушался упрек. — Зачем тебе туда?

Вальрик посадил Тору на кресло, серо-черная обивка, высокая круглая спинка и широкие подлокотники, обтянутые материей. Кресло чересчур велико для нее, и Тора выглядит совсем уж ребенком. Поправила съехавший носок, разгладила складки на подоле платья и только после этого сказала:

— Ты все сам поймешь, нужно только подняться, сесть и слушать.

— Долго?

— Как сумеешь. Они и здесь злые, но когда мало, то интересно, а там, извне, их много… наверное, как раньше, когда барьера не было, только я не знаю, кто их слушал. Я бы не смогла. И ты не сможешь. На.

В руках Торы появился мяч.

— Возьми.

Горячий и неимоверно тяжелый, с трудом получается удержать в руках, и на мяч не похож, скорее на звезду, раскаленную, ощетинившуюся синими лучами.

— Ты ведь оружие искал, — ответила Тора. — Бери. Только аккуратнее, оно нежное. И боли не любит.

— А как…

— Понятия не имею. — Тора соскользнула с кресла и, дернув себя за косичку, извиняющимся тоном произнесла. — Это наверху быть нужно, а я не могу.

Ступеньки чуть проседали под ногами, и поначалу Вальрику казалось, что нити, поддерживающие конструкцию, не выдержат его веса, и вся лестница рассыплется рваным ожерельем. Но ничего не происходило, виток за витком, для верности прижимаясь локтем к холодному стеклу цилиндра.

Звезда почти остыла. На руке следами прикосновения лучей остались пузыри ожогов и царапины. Правильно, любому оружию нужна кровь. Хотя, какое это оружие, синий сгусток света, который с каждым шагом теряет вес, того и гляди взлетит с ладони к бурлящему чернотой небу.

Осталось немного, тонкие нити паутины разлетались, разрастались, трансформируясь в воздушные мосты-галереи, и Вальрик остановился перевести дыхание.

— Раз, два, три, четыре, пять… — голос тонул в тишине, а зал — в сумраке. Сверху не рассмотреть, ждет ли его Тора или исчезла. Вернуться? Или дойти до конца.

Мост качнулся под ногами. А дальше куда? Вперед, к подсвеченной белыми огнями площадке.

Коннован

Я стояла под душем, глотая струи горячей воды, было ли жажда побочным действием препарата, или же перенесенного стресса, но пить хотелось неимоверно. И вымыться, лучше бы содрать шкуру, чтобы ни следа, ни запаха, ни памяти о чужих прикосновениях.

Ни вкуса крови на губах. Может, именно оттого, что помню, насколько горькая, и хочется пить. Лучше бы коньяк или что-нибудь покрепче, а я глотаю горячую воду, пытаясь унять запоздалую дрожь.

Теперь все будет в порядке. Серж умер, а я жива. И буду жить, буду счастлива и… просто буду счастлива. По запотевшему зеркалу катятся капли воды, и выходит, будто мое отражение, то, что под пленкой влаги, плачет. А я нет, больше не буду. Я выжила.

Стук дверь. Наверное, пора выходить, а выбираться из горячих лап водяного зверя немного страшно — вдруг не вся грязь смылась, не вся ушла? Мягкое полотенце успокаивает раздраженную кожу.

— Я одежду принес. И оружие.

У Рубеуса до того странное выражение лица, что мне становится не по себе. Зачем оружие?

— Ты… ты оденься сначала.

Одеваюсь. Прочные штаны из мягкой кожи, рубашка — ткань плотная, неприятно жесткая, а вместо пуговиц — завязки у ворота. Пояс со стальными заклепками, высокие сапоги и куртка. Самый обычный походный костюм, но я ведь не собираюсь никуда идти.

— Ты красивая, — говорит Рубеус. — Даже в этом ты красивая.

— Объясни.

В его ладонь въелись крупицы пороха, запах оружейной смазки и точильного камня. Коготь сколот и на запястье широкий след точно от ожога. Рубеус не пытается обнять, не пытается отстраниться, будто ему все равно… неправда, я вижу, что не все равно, наверное, просто не время сейчас.

— Не время, — соглашается он, прикасаясь губами к ладони. — Никогда не время и теперь тоже. Я вещи собрал, деньги, лекарства на всякий случай. Еды.

— Зря. Никуда я не пойду.

Его лицо сложено из резких прямых линий, их интересно изучать, линии-брови, линии-скулы, линия-подбородок, резкие, жесткие, того и гляди порезаться можно. А линии-губы мягкие…

Перехватывает руку, легонько сжимая в кулаке.

— Коннован, пожалуйста… тебе нужно уйти, здесь не безопасно.