Хроники ветров. Книга суда - Екатерина Лесина

Низкая мебель непривычных форм. Материал странный, похоже на отполированное до блеска черное дерево. Нет, здесь ему определенно не нравилось, и Вальрик повернулся, чтобы уйти куда-нибудь, где бы не настолько ощущалось присутствие смерти.

Девочка стояла у двери, внимательно наблюдая за ним. Простое платье, тонкие косички, белые сандалии… самый обыкновенный ребенок.

Если не считать того, что в этом месте нет жизни, и людей нет, и ее тоже быть не может. Вальрик закрыл глаза, сосчитав до десяти, если привиделось, то она исчезнет.

Не исчезла. Девочка улыбнулась и звонким голосом сказала:

— Привет. Я — Тора, а ты кто? У тебя кровь идет. Больно? Когда вся кровь вытечет, ты… выключишься, правильно говорить умрешь, если органическая материя.

— Ты кто? — Вальрик машинально вытер кровь. Наверное, он все-таки сошел с ума, откуда здесь взяться ребенку?

— Я — Тора, я же говорила, как меня зовут, а ты не сказал.

— Вальрик.

— Валь-рик… — Тора подошла ближе и требовательно дернула за рукав, — Наклонись. Взрослый, а глупый, кровь рукой не вытирают, платок должен быть. Или полотенце. Сядь, а то длинный слишком.

Вальрик послушно сел, даже если он и сумасшедший, а базы и девочки на самом деле не существует, то это очень уютное сумасшествие. Маленькие пальчики ощупывали рану, их прикосновение стирало последние следы привнесенной извне боли. Вальрик закрыл глаза.

— Если хочешь, то спи, — разрешила Тора. — Здесь безопасно.

Безопасно — значит тихо. Ни звона, ни гула, ни вялого раздражающего дребезжания невидимых колокольчиков. И свет мягкий, всегда один и тот же, без падения в темноту или взлета к ослепляющему сиянию.

— Спи, — детская ладошка погладила по щеке, — хочешь расскажу считалочку? Раз, два, три, четыре, пять… вышел зайчик погулять…

Вышел, это точно… погулять… в Империю… подвиг совершить. Ради чего? Ведь было же что-то, ради чего он решился на эту авантюру.

— Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет… — продолжила стишок Тора. — Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой.

Умирает, только не сразу, сначала его изучают, долго-долго, выворачивая сознание, раздирая тело и то, что осталось от души, а потом, поманив возможностью прекратить пытку, заставляют ползти… и дверь без ручки — очередной обман.

— Больше крови не будет, — пообещала Тора, голос пробивается сквозь медленные полусонные мысли. Нужно вставать и… ничего не нужно. Здесь он свободен и можно просто сидеть, прислонившись к стене, и дремать… или спать.

Вальрик проснулся от страха. Просто где-то за гранью сна мелькнула мысль, что стоит открыть глаза и окажется, что база ненастоящая, и Тора тоже — очередной эксперимент.

— Нет, — ответила Тора, она сидела тут же, поджав ноги, и розовым гребешком расчесывала волосы. — Я существую. База существует. А что такое Империя? Хочешь поиграем в вопросы? Будет интересно.

— Давай. — Вальрик поднялся, ощупывая голову — кровь не шла, но и ставшей уже привычной темной пленки не было. Странное место, странный ребенок.

— Я — не ребенок, — ответила Тора, вставая с пола, и распущенные волосы сами свились в косички. — Я — Тора и я здесь живу. Лови!

Вальрик едва успел поймать сине-красно-желтый мяч, который появился… а черт его знает, откуда он появился.

— Что такое Империя?

— Империя — это… государство. Страна. Достаточно? — Вальрик не совсем понимал правила игры, но Тора кивнула.

— Теперь твоя очередь. Спрашивай.

Вальрик бросил мяч, немного страшно — Тора выглядела очень уж хрупкой, не ударить бы ненароком. Но мяч она поймала и обеими руками прижала к груди.

— Спрашивай!

— Где я нахожусь?

— База номер тринадцать. Полигон. Держи!

И снова получилось поймать, мяч стал чуть тяжелее и ощутимо нагрелся. Интересная ожидается игра, но вопрос Торы привел в замешательство.

— Зачем ты сюда пришел?

— Я? Не знаю… случайно наверное. Хотел попасть в такое место, где нет… звук, свет, мир вокруг меняется, мне сказали, что если дойду до двери, если открою, то все вернется, как прежде. Я дошел, только там ручки не было, поэтом я… нашел другую дверь. Я не знаю, как получилось… а ты давно здесь?

— Всегда, — ответила Тора, поймав мяч. — Я здесь всегда, наверное, нужно говорить, была, но я же есть и дальше тоже. А время… времени нету.

— Так не бывает.

— Бывает. — Она смотрела внимательно, и Вальрику в этом взгляде чудилось ожидание, но знать бы чего ждет это… существо. Слова всплыли в памяти случайно. Он и забыл, что должен помнить…

— Синий орел тонет…

Молчание. Сине-желто-красный мяч замер в воздухе, едва-едва касается ладоней. Остановиться? Фразы лишены смысла, но они жгут изнутри и, преодолевая внезапную робость, Вальрик четко и ясно произнес:

— Шерсть и шелк врут. Дверь открывается снизу.

Тора кивнула и, протянув ладошки, сказала:

— Пойдем.

— Куда?

— Туда, где мир лучше слышно. Только ты, наверное, совсем не отдохнул. Жаль.

— Меня? — ее ладонь была теплой и даже чуть мокрой от пота. Ребенок, обыкновенный ребенок, пусть и говорит немного непонятно. Вальрик поднял Тору на руки и она, обняв руками шею, тихо сказала:

— Когда они говорят, все и сразу, тяжело слушать. И еще иногда больно.

Пускай, к боли он привык, а слушать мир, наверное, интереснее, чем играть в мяч.

Коннован

Шорохи… разные… опавший лист касается земли, капля дождя шелестит, сползая по выщербленному камню, чей-то шепот на грани слышимости, шаги по ковру… шепот и шаги реальны, я понимаю это какой-то гранью сознания и успеваю проснуться за мгновенье до того, как жесткая ладонь закрывает рот.

— Здравствуй, кисуля. Вот и свиделись. Я тебе письмо отправлял. Получила?

Колено на груди, холодное дуло прижимается ко лбу.

— Не дергайся, а то мало ли, палец соскочит и все…

Не вижу его улыбки, но знаю, что улыбается, ему нравится причинять боль. Ненавижу! Боюсь. Страх парализовывает… Игла в шею. Яд? Вряд ли, слишком быстрая смерть. Сердца, проглотив содержимое шприца, замирают, легкие останавливаются… не дышать… не жить. Закрыть глаза и обратно в сон, пусть навсегда, но лишь бы подальше отсюда.

— Потерпи, — уговаривает Серж. — Скоро пройдет, и мы поговорим. Ты же понимаешь, что по-другому никак, ты бы снова попыталась убежать, обмануть или даже убить.

Убить… я никого не могу убить, я даже пошевелиться не могу, хоть сердца, послушные словам Сержа, переваривают лекарства. Бьются. Медленно, тяжело, будто на груди гора, а там не гора, всего лишь колено, прижимающее к кровати.

Серж, точно прочитав мысли, убирает колено, и я получаю возможность дышать. Похоже, просто умереть от недостатка воздуха не получится.

— Ну не надо плакать. На этот раз я буду нежен, обещаю. Почему ты не отвечаешь? Слишком большая доза? Не рассчитал? Прости, я не хотел… точнее, хотел, но не молчания. Но мы подождем, правда? Мы не будем спешить. Тебе удобно? Вряд ли, ты ведь не видишь меня, а это невежливо не смотреть на того, кто с тобой разговаривает.

Серж поворачивает голову на бок, аккуратно укладывая на подушке. Не знаю, что более отвратительно, его прикосновения или собственная беспомощность.

— Моргнула, видишь, не все так и страшно. Скоро ты сможешь разговаривать, а часа через два — двигаться.

Пистолет совсем рядом. Я вижу рифленую рукоять, чувствую запах оружейной смазки, но взять… в трех сантиметрах от моей ладони. Три сантиметра и складка на покрывале… почему Рубеус ушел, он ведь обещал не уходить и обманул. Снова обманул.

— Думаешь о том, как убить меня? Попробуй.

Серж подвигает пистолет ближе, так, чтобы пальцы коснулись металла. Холодный, но этот холод остается извне, я всего-то и могу, что ощущать его.

— Как ты выжила? Впрочем, это ведь не важно, как, главное, что ты здесь. Они подсунули мне другую, красивая, но… трогать нельзя. Она тоже не любит боли. Никто не любит. Скажи, ты ведь думала обо мне, правда? У тебя есть любовник, но думала ты только обо мне, потому что ласки, они забываются, а вот боль — никогда. Тело помнит, каждую минуту… — покрывало скользит вниз, издевательски медленно, позволяя сполна осознать собственную беспомощность. — Красивая… там ты была другой, но это к лучшему, правда?

— Уйди, пожалуйста…

Первые слова, которые удается произнести. Серж улыбается и, наклонившись, шепчет.

— Уйти? Кисуля, я только пришел, а ты уже гонишь прочь. А поговорить? Неужели не интересно, как я здесь очутился?

— Дверь.

— Правильно, дверь. Дверь построить просто, главное, чтобы вела она туда, куда надо.

— Проблемы. Будут.

— А у кого их нет?

Покрывало на полу мятой грудой, и темнота не в состоянии прикрыть мою наготу, темнота больше не друг — сторонний наблюдатель, место, где скрываются шорохи и чужие голоса… почему же я продолжаю вслушиваться? Помощи жду? От кого? Темнота рассказывает о том, что замок пуст и надеяться я могу лишь на себя. Нельзя было спать… нельзя было верить, а я поверила.