Испанские репортажи 1931-1939 - Илья Эренбург

Когда коммунисты решили организовать 5-й полк, они надеялись набрать тысячу дисциплинированных бойцов. Генеральный штаб считал эти надежды необоснованными и называл 5-й полк 5-м батальоном. Как известно, 5-й полк дал республиканской армии не 500 и не 1000, но 120 тысяч бойцов. Бывший монастырь в рабочем квартале Мадрида Куатро Каминос был колыбелью республиканской армии. Когда один отряд неожиданно для всех отбил атаку марокканцев, впервые было произнесено слово «армия».

Армии, однако, еще не было. Сражались несколько прекрасных батальонов. Кругом по-прежнему были храбрые, но недисциплинированные люди. Слово «колонны» заменили словом «дивизии», но дивизий еще не было. Родились политические комиссары. Их роль была нелегкой: они строили армию среди военных неудач, среди политических интриг в тылу, встреченные недоверчиво, зачастую недружелюбно. Я помню первые собрания на фронте, горячие, сбивчивые речи, тщетные призывы к [328] дисциплине. Комиссары обращались к гражданской совести каждого бойца, и далеко за полночь затягивались беседы, споры, увещевания. Походные печатни в грузовиках выбивали листовку «Азбука бойца», наставления, как окапываться или как укрываться от авиации. Десятки фронтовых газет расширяли горизонт бойца. Показались кинопередвижки, и в прифронтовых деревнях бойцы переживали драму Чапаева. В его ошибках они узнавали свои. Можно сказать, что в первую зиму войны одним из самых влиятельных комиссаров в республиканской армии был Фурманов. Начались военные занятия. Комиссары родились до армии: они убедили дружинников, что армия необходима.

Армия училась на своих неудачах. Нужно было обеспечить тайну военных операций. Противник был заранее предупрежден о наступлении в Каса-де-Кампо, о наступлении на Уэску, о второй Сарагосской операции. Жизни тысяч бойцов были расплатой за беспечность. Армия насторожилась, и операции под Теруэлем, переход через Эбро застали противника врасплох. Несогласованность действий авиации, артиллерии и пехоты сказались в Брунете, под Уэской. На Эбро эти недочеты оказались устраненными. Страх перед вражеской авиацией, преувеличенные надежды на свою авиацию долго парализовывали республиканскую пехоту. Неудачное наступление возле Балагера весной этого года показало бойцам, что авиация не решает исход боя, и на Эбро они в свою очередь показали это неприятелю. Неподготовленность пехоты сказалась в дни мартовского отступления. Во всех частях начались усиленные занятия, и армия, форсировавшая Эбро, готовилась к этой трудной операции свыше двух месяцев.

Новые полководцы вышли из народа. Модесто был прежде пильщиком, Листер – каменотесом, Кампесино – десятником на строительных работах, Дуран – композитором, Тагуэнья – физиком, Мера – каменщиком. Это все молодые люди – командующему дивизией Дурану двадцать девять лет, а командующему корпусом Тагуэнье – двадцать пять лет.

Командующий армией Эбро Хуан Модесто – сын андалусского рабочего. Он мыл бутылки на винном складе, потом пошел на лесопилку. Он не читал газет, увлекался футболом. Он рассказывает: «Я видел много несправедливого и задумался…» Доктор, работавший на лесопилке, [329] как-то дал ему газету «Пролетарский голос», и Модесто стал коммунистом. В первые дни войны он набрал батальон. Когда он взял в плен первого марокканца, он сам не мог поверить в такую удачу. Он мне говорил теперь на Эбро, что тот день был для него самым радостным в жизни. Он командовал частями на Хараме, у Брунете, под Теруэлем. Дважды был ранен. Это веселый андалусец. В Мерте, когда всеми овладело отчаяние, он шутил, пел песни – он ни на минуту не сомневался в победе. Между двумя боями он сидел над книгами. Его палатка на Эбро – рабочий кабинет. Это уже не тот Модесто, которого я знал в Мадриде и который шумно радовался, взяв в плен одного марокканца. Это командир мощной армии, человек с огромным военным опытом.

Кампесино – это подлинный Чапаев Испании, с лицом араба, страшный, храбрый до безрассудства, хитроумный и наивный. Прекрасный организатор, талантливый стратег. Его жизнь – роман приключений, Он пас овец; служил на флоте; записался в иностранный легион; был анархистом, сражался против марокканцев, а потом помогал им в их борьбе за независимость; сидел в тюрьмах; сочинял коммунистические прокламации. В начале войны он дрался в сьерре. Они сами там мастерили ручные гранаты. Он разбил итальянцев под Бриуэгой. Тогда армия еще жила партизанщиной. Каждая бригада старалась набрать побольше боеприпасов, оружия, грузовиков. Помню, как Кампесино боялся сказать мне, сколько он взял итальянских пулеметов: «Ты в газете пишешь… скажу, а потом отберут пулеметы». Это было давно. Кампесино все тот же: хитрые, горячие глаза, борода, столь неожиданная в Испании, фантастические истории. Но методично, изо дня в день он занимается со своими бойцами, и враг теперь боится имени Кампесино, его части слывут непобедимыми, бойцы его любят трогательной любовью. Один сказал мне: «Это не просто командир, это Кампесино». Он всегда позаботится, чтобы было сало, горох, чтобы бойцов разместили на отдых в спокойные деревни. Война для этого поэта также большое, сложное хозяйство.

Я знал Дурана до войны. Он был одним из лучших композиторов Испании. В двадцать семь лет его жизнь разломалась. На Северном вокзале Мадрида в июльский день он пытался связаться с железнодорожниками Вальядолида и Бургоса. Он стал во главе моторизованной [330] колонны, которая сражалась возле Толедо. В Аранхуэсе, после толедского разгрома, он собрал деморализованных бойцов и вдохнул в них волю к победе. Он забыл о музыке и только на отдыхе, если попадается дом с пианино, два-три часа играет, не отрываясь. Он стал прекрасным командиром и в боях за Валенсию показал свои качества; несмотря на численное превосходство, противник был остановлен.

Я мог бы рассказать о судьбе других командиров, но при всей разности этих людей мы увидели бы одно: за два года люди, весьма далекие от военного искусства, стали настоящими командирами. За ними стоят настоящие бойцы.

На Эбро я не мог отвязаться от невольных сопоставлений: то и дело я вспоминал первые недели войны, ту тайгу, на которой вырос город. Против Испанской республики сражаются две сильные империи. Никогда дотоле фашистская авиация не была столь многочисленной -и активной, как на Эбро. Итальянские моторизованные части обновлены и пополнены. Немцы, командующие фашистскими дивизиями, – люди большого опыта, проделавшие мировую войну. Наконец, у противника вдвое больше пехоты. Однако семь наступательных операций, предпринятых фашистами на Эбро, не дали им решающих успехов. Теперь мы можем с уверенностью сказать, что пехота фашистов сражается хуже республиканской. Никто не станет отрицать боевых качеств, проявленных фашистами в Толедо, возле Мадрида, в Бельчите. Это были солдаты иностранного легиона, офицеры регулярной армии, марокканцы. Это были, наконец, добровольцы – рекете и фалангисты, которые знали, за что они дерутся. Потом на помощь им пришла итальянская пехота, но и она не решила исхода войны. Фашистам пришлось призвать крестьян и рабочих. Конечно, они окружили мобилизованных унтерами, преданными Франко. Немецкие инструкторы обучали новобранцев. Фашисты создали большую хорошо организованную армию. Она обладает всем, кроме духа.

До недавнего времени у республиканцев был только «дух». Древние религии обычно так представляли рождение человека: в глиняного истукана вдувают душу. Фашисты не могут вдохнуть душу в свою армию: вместо политических комиссаров у них фельдфебели, а вместо слова – палка. Тот «дух», о котором я говорил, – [331] сознание, воля к победе у республиканцев постепенно облекались плотью. В одном из последних номеров газеты «Джорнале д'Италиа» помещена корреспонденция с фронта Эбро. Итальянский журналист пишет: «Напрасно некоторые нетерпеливые обозреватели упрекают военное командование. Ликвидировать красных, укрепившихся на правом берегу Эбро, нелегко, ибо мы имеем дело не с оравами дружинников, но с крепкой, превосходно обученной армией».

Сегодня, во вторую годовщину начала обороны Мадрида, мы видим, что не напрасно пролилась кровь лучших сынов испанского народа. Итало-германские бандиты надеются теперь взять Испанию измором. Они сговариваются с «героями» Мюнхена. Но на беду им, на счастье всем честным людям, помимо дипломатов, посредников, лондонского комитета и Лиги наций, на свете еще есть молодая испанская армия.

Париж, 6 ноября 1938

Большое сердце

Тяжело теперь в Европе. Стыдно за людей. Разбойников с большой дороги называют «сторонниками мира». Их тупые кровожадные лица показывают на экранах, и зрители аплодируют. Палачи открывают приюты для сирот. Предатели читают доклады о морали, а трусы гордо дефилируют, осыпаемые цветами.

В этом мире зверства и лжи не все предали и не все сдались. Миллионы людей борются за человеческое достоинство. Есть чувства, которые красят человека, и есть люди, которые красят землю. Я хочу рассказать об этих чувствах, об этих людях.