Желтая линия - Михаил Тырин

— Нет, это женщина, — вздохнул Щербатин. — Это просто моя женщина. Сегодня ее лишили холо и разлучили со мной.

— Ты бросишь все ради одной женщины? Я не могу этого понять. Ты говоришь очень странные вещи.

— Я и сам не могу себя понять.

— Такие люди есть, — неожиданно произнес Варп. — Я видел их за городом. Они бежали за поездом, надеясь облизать выброшенную тарелку. Ты хочешь спрятать среди них свою женщину?

— О, черт… — Щербатин сокрушенно покачал головой. — Вообще-то, я говорил не о таких людях. Я думал, что… — Он махнул рукой и замолчал.

Мы стояли молча, слушая, как звенят капли. Щербатин угрюмо глядел перед собой. Он надеялся, что Варп приоткроет для него новые потайные стороны жизни, но никаких подобных сторон не оказалось. Да и не могло быть. Полный тупик.

— Ивенки, — сказал Варп, и это было так неожиданно, что мы вдрогнули. — Вы же настоящие ивенки, как и я, как и миллионы наших братьев, оставшихся там… Забудьте о том, что ваша душа когда-то принадлежала солдатам железной орды. Вы ивенки — и телом, и духом, и вы точно так же вкушаете листья тха, как и весь наш народ. Стыдитесь, что в такое время алчность закрыла вам глаза и связала руки. Тысячи наших женщин погибают под огнем танков, а вы заботитесь о безвестной дочери чужого народа? Неужели нет более достойного дела?

— О чем ты говоришь? — насторожился Щербатин.

— Мы не одни. Мы вместе со своим народом, который знает о нас и ждет наших действий. Мы — его посланники здесь. Каждый сам по себе, но мы связаны тайными узами, мы — невидимая армия. Нас становится больше с каждым днем. Они сами привели нас в свой мир и продолжают приводить. Враг вошел в нас, но мы убиваем его в себе. Наши женщины рожают новых воинов, и все они скоро будут здесь. Мы можем сжигать их города, мы можем душить их голыми руками и заливать их улицы кровью. Мы сильнее, чем они. Здесь каждый пятый — старик, а мы молоды. Нам дано все, что нужно для победы, — сила, воля, ненависть, любовь, храбрость. Мы ивенки! Когда вымрут и замолчат эти огромные города — лишь тогда мы сможем вернуться в свои дома. Но сейчас время войны. Каждый — поодиночке, каждый сам за себя. Растворитесь в море иноплеменников. Пока мы — крошечные огоньки, но вскоре мы сольемся в страшный пожар, который выжжет дотла эти дьявольские миры.

Варп замолчал. Оказалось, все это время он говорил с закрытыми глазами, он был где-то далеко. Наверно, на Водавии. Мы ждали, что он опять заговорит, однако он молчал. Перед нами стоял самый настоящий ивенк, даже измятая роба не портила облик воина болот.

— Что это значит? — осторожно произнес Щербатин. — Ты хочешь, чтобы мы что-то сделали? Подожгли дом или взорвали очередной звездолет…

— Я должен повторить, чтобы быть понятым? — спросил в свою очередь Варп.

— Нет, не нужно повторять. — Щербатин с недоумением посмотрел на меня.

— Нам лучше уйти, — сказал я.

— Пожалуй, да.

— Подождите. — Варп открыл глаза. — Мне нет дела до ваших проблем. Но, ломая их порядок, вы служите своему народу. Для этого я вам кое-что дам. Идите за мной…

Мы удивленно переглянулись и последовали за Варпом. Он отвел нас в самый низ здания — туда, где начинались лестницы в подземку. Некоторое время мы кружили по темным подвальным закоулкам. Наконец Варп сунул руку в щель между плитами и вытащил сверток.

— Это все, что я могу сделать для вас. Больше никогда не приходите ко мне. Каждый — сам по себе. У каждого свой путь.

Щербатин открыл сверток. Там лежало короткое плазмовое ружье — поцарапанное, с пятнами грязи и ржавчины. Щербатин присвистнул, он не ожидал такого подарка. Да и я тоже.

Варп ушел, не сказав нам больше ни слова. Через минуту мы оказались на улице, где дул ветер и сыпала холодная водяная пыль.

— Он сумасшедший? — спросил я.

— Не думаю. Он настоящий ивенк. Хитро придумано, нечего сказать. Бывшие солдаты влезают в чужое тело и становятся врагами сами себе. Странно, что мы не стали такими же убежденными борцами. Что-то помешало.

— Он же сказал, алчность.

— Ну, алчность — не худший из пороков.

— А я думаю, что его разум просто оказался очень примитивным и не смог противостоять второму «я». Он подчинился полностью — от пяток до макушки.

— А мы с тобой, выходит, высокоорганизованные?

— Надеюсь, что так. Интересно, сколько звездолетов он взорвет, пока его не прижмут?

— Все-таки странно это, — покачал головой Щербатин. — Очень странно. Не верю я, что он совсем один. Не так-то просто взорвать транспорт. Где он, например, берет взрывчатку? Я всерьез думал, что есть какая-то организация, ивенкское подполье…

— Подполье мы уже видели, Щербатин.

Он задумался на минуту, потом усмехнулся:

— Хоть этот парень и псих, а порой говорил здравые вещи. Среди того бреда, который варится в его голове, есть нечто бесспорное.

— Например?

— Ивенки действительно сильнее. Почему, ты думаешь, Цивилизация до сих пор не задавила этих дикарей? Они сильнее. Это диалектика жизни. Бастионы империй держатся на порядке, здравомыслии, опыте предков… И всегда на рабском труде. Варвары противопоставляют этому дерзость, безрассудство, отрешенность от догм — молодость, одним словом. И, как правило, молодость побеждает. Сколько великих цивилизаций рухнуло под копытами варваров?

— Не знаю, не считал. Думаешь, ивенки развалят все это хозяйство?

— А чем черт не шутит?

— Ну буду молиться за их удачу. Но сам не вмешаюсь.

— Да, Беня, и вообще иди домой. У меня еще есть дела, а ты будешь только мешать.

— Я, пожалуй, погляжу, как тебя пристрелят. А потом воспою твой подвиг в стихах.

— Ну, если так, тогда пошли.

Трудно представить более безотрадную картину, чем ночь, опустившаяся на окраины Цивилизации. Мы брели по узкой улочке, втиснутой между огромными и безжизненными, как скалы, домами. В окнах мерцал тусклый свет, но он не оживлял картину, а наоборот, угнетал, словно пламя свечей в усыпальнице.

Я думал, что пора бы нам успокоиться, вернуться домой, уснуть — и будь, что будет. Завтра, похоже, нас ждут сюрпризы, но это только завтра. Сорвали злость — и ладно. Надо ведь как-то жить дальше.

— Я подделаю божью милость, — сказал вдруг Щербатин.

— Это еще как?

— Не знаю. Надо пользоваться служебными возможностями. Я подделаю ей разрешение иметь ребенка и жить со мной. На первое время этого хватит, чтобы затыкать рот соцнадзору. Потом родится ребенок — не убьют же они его!

— А если убьют? Нет, проще — отберут и поместят в казенное учреждение.

— Ты, Беня, как всегда, держишься оптимистом, — с досадой проворчал Щербатин. — Не стану я тебя слушать. Вообще, иди домой.

— А ты куда с ружьем собрался?

— Я в больницу. Черт, ну где же вход в подземку?

Мы добрались в больницу только под утро. Она располагалась на другом конце гигантского города, а поезда ходили очень редко. Кроме того, она по виду ничем не отличалась от трудовой казармы, и найти ее среди сотен таких же серых зданий-громад оказалось невероятно трудно.

Но мы ее все же нашли. Она и внутри мало чем отличалась от казармы — те же полутемные коридоры и помещения, полные спящих людей. Только запах здесь стоял совсем уж дрянной.

— Бедная девочка… — едва слышно пробормотал Щербатин.

Обойти полтора десятка этажей и тысячи кроватей было нам не под силу. Щербатин нервничал. Он надеялся найти Лиссу быстро, пока ее не забрали на процедуру.

— Где врачи? — негодовал он. — Где дежурные? А если кому-то станет плохо?

— Здесь всем плохо. Всем и всегда.

На одном из верхних этажей мы наткнулись на какого-то служителя. Сонный, отчаянно зевающий, он брел по коридору, держась за стену. Скорее всего вышел по нужде. Щебатин тут же сгреб его за грудки.

— Мне нужно найти одного человека, — сказал он. — Это женщина, ее привезли вчера вечером.

— Где я буду искать, их тут тысячи! — попробовал возмутиться санитар, но Щербатин его встряхнул, а затем любезно подсказал:

— В инфоканале.

— У меня доступа нет!

— Сейчас будет, — пообещал Щербатин и ткнул ему в лицо ружье, которое до этого прятал под накидкой.

— Ой! — пискнул санитар.

— Быстро веди к терминалу! — рявкнул Щербатин.

Мы поднялись на этаж и вошли в небольшую тускло освещенную комнату, очевидно, какое-то рабочее помещение. У одной стены стояли в ряд четыре терминала, у другой — две сдвинутые кровати. На них спали, скорчившись в три погибели, сразу несколько человек.

— Шико, просыпайся, — испуганно забормотал наш санитар. — Вставай, к тебе пришли.

Поднялся какой-то всклокоченный субъект, протер глаза и изумленно уставился на нас. Щербатин уже спрятал оружие, но его физиономия была пострашней, чем наконечник плазмового ружья.

— А ну, подъем! — скомандовал он, сдергивая Шико с кровати. Тот ошалело хлопал глазами и даже не пытался возражать. По одежде было видно, что мы важные господа, и перечить нам пока не решались.