«Если», 2011 № 02 - Журнал «Если»

— Ты его любишь.

— Да я могу убить его в любой момент. И именно так я и поступлю, если ты не переместишь портал.

— Я тебя остановлю, — мягко предупреждает шимп.

— Это ведь так просто. Всего-навсего перемести портал, и мы оба получим то, что хотим. Или же можешь настоять на своем, но тогда попробуй согласовать твою потребность в материнском влиянии с моей твердой решимостью свернуть этому гаденышу шею. У нас впереди еще долгий полет, шимп. И ты можешь обнаружить, что меня не так легко вычеркнуть из уравнения, как Кая и Конни.

— Ты не можешь закончить миссию, — произносит он; почти нежно. — Вы это уже пытались.

— А речь идет не об окончании миссии. Лишь о ее незначительном замедлении. Твой оптимальный сценарий больше не обсуждается. Теперь портал может быть завершен только одним из двух вариантов — или ты спасаешь Остров, или я убиваю твой прототип. Твой ход.

Анализ затрат и результатов для этого предложения весьма прост. Шимп может провести его мгновенно. Однако он молчит. Молчание затягивается. Готова поспорить, он ищет какие-нибудь другие варианты. Обходной путь. Он подвергает сомнению исходные предпосылки сценария, пытаясь решить, всерьез ли я говорила и могут ли настолько отличаться от реальности все его книжные представления о материнской любви. Может быть, анализирует историческую статистику внутрисемейных убийств, отыскивая лазейку. И такая лазейка вполне может отыскаться. Но шимп — не я, это более простая система, пытающаяся понять более сложную, и это дает мне преимущество.

— Ты будешь мне должна, — произносит он в конце концов.

Я едва не взрываюсь от хохота:

— Что?

— Или я расскажу Диксону, что ты угрожала его убить.

— Валяй.

— Ты ведь не хочешь, чтобы он знал.

— Мне все равно, будет он знать или нет. Может, ты думаешь, что он попытается в отместку убить меня? Думаешь, я потеряю его любовь? — Я выделяю последнее слово, растягиваю его, чтобы показать, насколько это нелепо.

— Ты потеряешь его доверие. А здесь вам нужно доверять друг другу.

— О, конечно. Доверие! Самый что ни на есть долбаный фундамент этой миссии.

Шимп молчит.

— В плане гипотезы, — добавляю я через некоторое время, — предположим, что я соглашусь. Что именно я тебе буду должна?

— Услугу, — отвечает шимп. — Которую ты мне окажешь в будущем.

Мой сын, ни о чем не подозревая, парит на фоне звезд. Его жизнь брошена на чашу весов.

Мы спим. Шимп неохотно выполняет небольшие коррекции траекторий мириадов строительных роботов. Я устанавливаю будильник так, чтобы просыпаться каждые две недели, сжигая еще толику своей жизненной свечи — на случай, если враг попытается устроить какую-нибудь подлянку. Но сейчас он, похоже, ведет себя прилично. DHF428 прыгает нам навстречу в эти стопорные моменты жизни, нанизанные, подобно бусинам, на бесконечную нить. Производственный узел в поле зрения телескопов все больше смещается вправо: обогатительные фабрики, резервуары и заводы нанороботов — там рои «фон Нейманов» размножаются, пожирают и перерабатывают друг друга в обшивки и электронные схемы, буксиры и запчасти. Самая совершенная кроманьонская технология мутирует и пускает метастазы по всей Вселенной, подобно бронированной раковой опухоли.

И, уподобляясь занавесу между этим и нами, мерцает радужная форма жизни, хрупкая и бессмертная, немыслимо чужая, которая превращает все, чего мой вид когда-либо достиг, в грязь и дерьмо простым трансцендентным фактом своего существования. Я никогда не верила в богов, вселенское добро или абсолютное зло. Я верила только в одно: есть то, что работает, и то, что не работает. Все остальное лишь дым и зеркала, реквизит для манипулирования работягами вроде меня.

Но в Остров я верю, потому что не обязана в него верить. Его не нужно принимать на веру: он вырастает прямо по курсу, его существование — эмпирический факт. Я никогда не познаю его сознание, никогда не узнаю подробности его возникновения и эволюции. Но я могу его видеть: массивный, ошеломляющий, настолько нечеловеческий, что он просто обязан быть лучше нас, лучше всего, чем мы когда-либо можем стать.

Я верю в Остров. Я поставила на кон своего сына, чтобы спасти Острову жизнь. И я убью его, чтобы отомстить за его смерть.

Пока еще могу убить.

За все эти миллионы зря потраченных лет я наконец-то сделала нечто стоящее.

Финал приближается.

Прицельные сетки сменяются в визире одна задругой, гипнотически нацеливая перекрестье на мишень. Даже сейчас, всего за несколько минут до зажигания, расстояние уменьшает нерожденный портал до невидимости. Момента, когда невооруженный глаз сможет увидеть цель, не будет. Мы вонзаем нить в игольное ушко слишком стремительно: оно останется позади быстрее, чем мы это осознаем.

Или, если коррекции нашего курса окажутся сбитыми хотя бы на волосок — если наша траектория длиной триллион километров отклонится более чем на тысячу метров, — мы будем мертвы. Даже не успев это понять.

Приборы показывают, что мы летим в мишень. Шимп сообщает, что мы нацелены точно. «Эриофора» падает вперед, бесконечно толкаемая сквозь пустоту своей магически смещенной массой.

Я переключаюсь на картинку, передаваемую автоматическими камерами с места стройки. Это окно в историю — даже сейчас задержка во времени составляет несколько минут, — но прошлое и будущее с каждой секундой мчатся навстречу друг другу. Новенький портал, темный и зловещий, висит на фоне звезд — огромный зияющий рот, созданный для поглощения самой реальности. Фоны, обогатительные фабрики и сборочные линии собраны в стороне вертикальными колоннами — их работа завершена, полезность выработана, всеобщее уничтожение неизбежно. Мне их почему-то жаль. Всегда жаль. Мне хотелось бы собрать их, взять с собой, использовать на очередной стройке, но законы экономики действуют повсюду, и они гласят, что дешевле использовать инструменты один раз, а потом выбросить.

Похоже, этот закон шимп принимает ближе к сердцу, чем можно было ожидать.

По крайней мере, мы пощадили Остров. Я хотела бы остаться здесь на какое-то время. Первый контакт с действительно чужим разумом — и чем мы обменялись? Дорожными сигналами. О чем размышляет Остров, когда не умоляет пощадить его жизнь?

Я подумывала о том, чтобы об этом спросить. Проснуться, когда временная задержка уменьшится от чрезмерной до всего лишь неудобной, придумать какой-нибудь простейший язык общения, способный передать истины и философию разума, превосходящего все человечество. Какая детская фантазия. Остров существует далеко за пределами гротескных дарвиновских процессов, сформировавших мою плоть. Здесь не может быть ни общения, ни встречи разумов.