Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

«Надо всю эту молодежь, – пишет Будберг о харбинских формированиях, – собрать и засадить в самые тяжелые условия службы и работы и настоящей духовной дисциплины; тогда через год из них может получиться нечто надежное и устойчивое…» Ничего, кроме критики, конечно, не вызывают у него и планы наступления в Приморье: «Какой может быть поход без обоза, без средств связи, с несколькими старыми пушками и с ничтожным количеством боевых припасов? Чтобы спугнуть и прогнать большевиков, этого, быть может, и не надо, но для того, чтобы прочно овладеть Уссурийским Краем, нужно сначала подготовить и обеспечить эту операцию…»

А что думал по этому поводу адмирал Колчак? «Устройство застав на железной дороге, осмотры поездов (в чем более всего обвиняли Семенова и Калмыкова. – А.К.) я считал необходимыми, – рассказывает он, – но считал невозможным оставлять это дело в руках самочинно действовавших отрядов. Заставы и осмотры поездов были необходимы для предупреждения проезда агентов противника самочинно [58], но действовавшие отряды, формально преследуя эту же цель, на самом деле фактически преследовали цели мести за то, чтó лица, действовавшие в этих отрядах, испытали и наблюдали сами ранее со стороны советской власти и большевиков при преследовании их самих». А масштабы формирований, которые намеревался произвести адмирал, заставляют увидеть за ними весьма длительный (хотя, быть может, все-таки и не годичный, как у Будберга) период подготовки и отнюдь не дают оснований заподозрить Колчака в поспешности: «Отдельные отряды, кроме Семенова и Калмыкова, должны были объединиться в один корпус; численность корпуса считалась тысяч в 20 (двадцать) человек, причем 15000 должны были составлять действующую часть, а 5000 быть на охране дороги… Пока же я поставил своей задачей боевую подготовку, строевое обучение ипр. подчиненных мне отрядов и занялся этой работой и созданием флотилии на [реке] Сунгари».

Оснований для подобного оптимизма и подобных планов было, однако, совсем немного. «В самом Харбине, – дает беспристрастную оценку реально существовавших сил адмирал, – были отряды полк[овника] Орлова до 1000 человек и отряд полк[овника] Маковкина из китайцев до 400 человек, верстах в 200–300 на ст[анции] Эхо от Харбина, формировался добровольческий артиллерийский отряд и, наконец, формировался отряд охранной стражи Восточно-Китайской ж[елезной] д[ороги] под командованием ген[ерала] Самойлова…» Несоответствие планов и наличных войск особенно подчеркивается значительным числом китайских наемников, составлявших, по оценке Колчака, чуть ли не треть всех сил. К самóй идее привлекать на русскую службу иностранцев Александр Васильевич, по-видимому, относился вполне благожелательно – известно его воззвание к югославянам, находившимся в Сибири в качестве военнопленных австрийской армии («Я, адмирал Колчак, в Харбине готовлю вооруженные отряды для борьбы с большевиками и немцами… Я обращаюсь к вам, сербские воины, помочь мне в предстоящей борьбе с шайками большевиков, позорящих мою Родину»)… однако вербовка китайцев выглядела совсем уж отчаянным шагом. На этом безрадостном фоне невольно привлекал внимание отряд Семенова, истекавший кровью в боях против численно превосходившего противника. Однако как раз с Семеновым сотрудничества у адмирала Колчака не получилось…

Об отношении Колчака к семеновским заставам на железной дороге и самочинным реквизициям мы уже знаем. Не способствовала сотрудничеству и вражда между отрядами, которые видели друг в друге каких-то конкурентов (а Орлов немедленно по появлении в Харбине адмирала принял «колчаковскую» ориентацию). Не забудем и еще об одном: ведь согласно рассказу Григория Михайловича, в феврале Колчак обуславливал свое участие в борьбе наступлением момента, «когда родина позовет его», и теперь Семенов должен был испытывать немалую обиду, поскольку «позвала» Колчака вовсе не «родина», а всего лишь князь Кудашев в содружестве с какими-то неведомыми англичанами, в то время как призыв его, Атамана Семенова, первого пошедшего в бой, – не был услышан!

Личная неприязнь вообще играет в политике и на войне значительно бóльшую роль, чем обычно принято думать; однако у Александра Васильевича для недоверия к Атаману были и причины, намного более серьезные. Есаул Семенов успел приобрести репутацию «японской марионетки»… хотя вопрос этот далеко не столь однозначен, как считал в свое время адмирал Колчак и как слишком часто считается до сих пор.

Атаман – прагматик и хитрец – интуитивно нащупывал наиболее безопасную линию поведения, не будучи вправе давать каких бы то ни было обещаний, и пока пользовался японской (так же, как и англо-французской) помощью просто за изъявление союзнических чувств. Но и политическая линия самóй Японии в тот момент далеко не отличалась определенностью. В ее правящих кругах сторонникам военного вмешательства в русские дела противостояли не менее влиятельные противники, а планы армейского командования варьировались от охраны жизни и безопасности своих соотечественников, проживавших в Приморьи, до крупномасштабной «интервенции».

Военные профессионалы из японского Генерального Штаба, в силу самóй специфики этого учреждения, разумеется, приступили к разработке возможных операций вскоре после большевицкого переворота, ставя задачу (ноябрь 1917 года) «защитить японских подданных, проживающих в стратегических пунктах Северной Маньчжурии (полоса отчуждения КВЖД? – А.К.) и Приморья». К февралю 1918-го задачи расширились – «умиротворить указанный район и защитить граждан Приморья, придерживающихся умеренных политических взглядов, помочь осуществлению их стремления к независимости», – хотя территория предполагаемой «интервенции», как видим, еще невелика. В феврале же в аналогичном документе впервые заходит речь о Семенове: «оказать помощь казачьим войскам, находящимся в районе Читы, в очищении Забайкалья от большевиков». Наконец, незадолго до появления в Харбине Колчака цели формулировались так: «Японская императорская армия должна обеспечить мир на Дальнем Востоке путем оккупации ряда стратегических пунктов на российской территории к востоку от оз[ера] Байкал и в полосе КВЖД, а также посредством поддержки умеренных русских группировок; осуществить необходимые приготовления к операциям против России (возможно, подразумевается РСФСР. – А.К.) и Германии, которые могут возникнуть в будущем». Сопоставление этих документов как будто приводит к заключению о постепенном развитии экспансионистских настроений у военных; но колебания японских политиков были намного более серьезными.