Клуб избранных - Александр Овчаренко

– Хорошо помню! Это на моих глазах было.

– Исполнители вроде из Питера были?

– Да не вроде, а точно из Питера. Я когда в кустах лежал, слышал, как они о Питере разговор вели.

– А чем перед своей безвременной кончиной занимался Аскольд?

– Да ничем: бандит – он и есть бандит!

– Не скажи! Чем-то он заслужил такое пристальное внимание своих криминальных коллег из Питера.

– Может, рынок не поделили? – предположил Смоляков

– Ага! Станут тебе питерские из-за какого-то рынка мараться! – вмешался доселе молчавший Быкадоров. – Здесь должно быть что-то более весомое!

– Сейчас узнаем! – уверенно произнёс Смоляков и стал кому-то названивать по сотовому. Через минуту он отключил телефон, и, довольный результатом, поведал окружающим, что Аскольд перед смертью около года «крышевал»[80] Тарский нефтеперерабатывающий завод. – Фактически он был его руководителем, директор имел только право подписи финансовых документов, – уточнил Смоляков.

– Откуда тебе об этом известно? – поинтересовался Быкадоров.

– Эх, Вовка! Если бы ты с местными «ментами» столько, сколько я водки выпил, ты бы не то знал!

– А кто сейчас завод «крышует»?

– Никто! – громко перебил спорщиков Пахом и указал пальцем на монитор. – Вот, полюбуйтесь: последняя коммерческая неудача господина Кроха – Тарский нефтеперерабатывающий завод имени Серго Орджоникидзе, который является одним из основных предприятий нефтяного холдинга «Чёрное Золото»!

– Значит, он Аскольда «завалил», – подытожил Смоляков.

– А был ли взрыв в головном филиале актом мести? Может, очередной передел собственности? – предположил Пахом.

– Если так, претендент должен был обозначиться задолго до теракта, а его не видно, – упорствовал Смоляков.

– Не видно, потому что мы в этом направлении не «копали», – заявил Быкадоров.

В это время в комнату ворвался последний «охотник» – голубоглазый крепыш Пугачаускас.

– Есть! – с порога заявил он. – Есть выжившие! Вернее, один выживший: мужчина примерно тридцати лет в момент взрыва беседовал с местным предпринимателем Авериным. Получилось так, что Аверин закрыл его своим телом, и мужчина уцелел. Правда, он сейчас в коме…

– Да-а, с паршивой овцы – хоть шерсти клок, – пробормотал Быкадоров.

– Ты о чём? – поинтересовался, оторвавшись от монитора Пахом.

– О Скотче, точнее, об Аверине. Жил грешно и умер смешно. Хоть какая-то польза от рэкетира.

Пахом решительно встал из-за стола, и, машинально погладив выбритую до блеска голову, громко обратился к присутствующим:

– Итак, бойцы невидимого фронта! Внимание! С сегодняшнего дня сосредотачиваем усилия на «Чёрном Золоте»! Мне нужно знать всё: какие дела и делишки водились за этой организацией, кто и кому перешёл дорогу, кто заказал и кто исполнил теракт! Постарайтесь разговорить в неофициальной обстановке оставшихся в живых сотрудников холдинга! На похоронах потолкайтесь среди родственников погибших: не исключено, кто-нибудь в сердцах и проговорится. Быкадоров – за тобой кладбище! Пугачаускас, продолжай «окучивать» больницу. Уточни, что связывало выжившего при взрыве мужчину с Авериным, почему он находился в момент взрыва в холдинге, ну и вообще, что он за «птица»! Кстати, не забудь проверить, по какому вопросу Аверин «прощупывал» холдинг. Вряд ли его приглашали на Совет директоров! Смоляков и я работаем с сотрудниками холдинга. Всё ясно? Если вопросов нет, тогда «по коням»!

Через пять минут группа Пахома оперативно «рассыпалась» по городу.

Что бы ни говорили и ни судачили, а жизнь бандитская – яркая, но короткая. Живёт, например, в каком-нибудь провинциальном Шишкогорске Васька Штырь – криминальный авторитет районного масштаба. Живёт по своим бандитским законам: грабит честных и не очень честных граждан, «крышует» частные предприятия, а на вырученные деньги пирует в местном третьесортном ресторане, пользуется услугами дам полусвета, и чувствует себя при этом хозяином жизни. И всё вроде бы у Васьки «схвачено»: в районе его боятся, районная администрация «на зарплате», и «менты» есть прикормленные, местные бизнесмены покорно несут «дань», а адвокаты круглосуточно стоят на защите его гражданских прав.

Но как ни хитрит, ни лукавит Штырь, не заливает страх водкой, а конец его беспутной жизни близок. Чувствует это Васька, оттого и просыпается среди ночи в холодном поту, оттого и сидит он до утра полуголый на кухне, опрокидывая в себя стакан за стаканом дорогого пойла, а, протрезвев, жертвует на церковь деньги большие, добытые путём неправедным. Словно цирроз в печень, въедается в Ваську страх. Чудится Ваське смерть, то в фуражке милицейской, то в пиджаке малиновом. Поэтому и ласкает Васька каждую ночь у себя под подушкой рукоятку старого, но безотказного «ТТ». Ждёт Васька, надеется, что минует его чаша сия, что участок, им на кладбище купленный, зарастёт бурьяном да чертополохом. Да только зря он на русское «авось» надеется! Уже сострогали гробовых дел мастера ему «бушлат деревянный» и обелиск гранитный, на котором Васька во всей своей бандитской красе изображён, отполирован. Осталось только дату смерти выбить. Ну, да за этим дело не станет. Судьбу не обманешь!

Судьба – она не фраер, и сыграть с ней краплёной колодой никому не удавалось!

Ходят под Штырём десятка два уголовников рангом пониже, которые «шерстят» ларьки, пьют дармовую дешёвую водку, «трахают» малолетних шалав и мечтают занять Васькино место. С каждым днём разрастается в их душах, словно опухоль, раковая жажда денег и власти. Всё чаще и чаще косо они посматривают на своего бригадира.

– Ох, подведёт нас этот гэпэтэушник под монастырь! Повяжет нас «уголовка» с таким бригадиром всех до одного. Надо что-то делать! – шепчется за его спиной «братва». И вот однажды Санька Ганс и Венька Шкет, находясь у Штыря в гостях, прямо за столом, щедро уставленным выпивкой и закуской, двумя выстрелами в грудь хлебосольному хозяину, быстро и незамысловато решают эту проблему. После чего, старательно уничтожив отпечатки своих пальцев, не торопясь, покидают квартиру.

У самого порога Ганс вдруг останавливается: «Слышь, братэло, а «лопатник»-то[81] мы у него не проверили! Зачем добру зря пропадать! – говорит он Шкету и деловито возвращается в комнату. Остановившись рядом с неостывшим трупом хозяина квартиры, Ганс вскидывает правую руку и делает один точный выстрел. Пуля попадает Шкету в кадык, и тот, захлёбываясь обидой и собственной кровью, сползает по стене коридора на пол. После чего Ганс стирает с пистолета свои отпечатки пальцев и вкладывает в ещё тёплую ладонь Штыря.

Ещё не выветрилась из квартиры пороховая гарь, а Судьба в лице седого камнереза уже выбила на памятнике Штыря, а заодно и на скромном могильном камне Шкета, по восемь одинаковых цифр. Не знали Штырь со Шкетом, что так фишка ляжет: родились они порознь, в разное время, а умерли одинаково, от одной руки, в один и тот же день.

После пышных похорон Штыря братва устроила в местном ресторане не менее пышные поминки, на которых Ганс, ставший во главе бригады, сильно горевал по поводу безвременной кончины «правильного пацана Штыря» и клеймил позором покойного Шкета, позволившего поднять руку на своего товарища.

Вот такая она – жизнь бандитская: яркая, да короткая, как пистолетный выстрел! Короче её разве что воровское счастье!

Похороны авторитета – событие особое, достойное кисти художника. На время похорон прекращаются «разборки», отменяются «забитые стрелки», забываются (временно) обиды. По не писаным, но строго соблюдаемым правилам, даже непримиримые враги обязаны мирно сидеть за поминальным столом. Завтра, после похорон, они могут сойтись в смертельной схватке, но сегодня будут скорбеть вместе со всеми, поднимая в память об усопшем рюмку за рюмкой, и искоса поглядывая друг на друга.

Скотч не был мелким воришкой, Скотч был воровским авторитетом, поэтому хоронили его всем воровским миром. Пышно хоронили! Для этого «кореша» покойного обложили местный бизнес дополнительной данью. Местные «олигархи» поохали, почесались, но заплатили, утешая себя тем, что если бы каждый месяц рэкетиров и прочую сволочь отстреливали, то они, пожалуй, нашли бы деньги, чтобы этих кровососов закопать глубже.

Гроб покойному справили дорогой: из красного дерева с серебрёными ручками, кипейно-белым позументом и массивными кистями. Для прощания арендовали помещение давно пустующего местного драмтеатра. Сценарий похорон был неоднократно отработан на практике, поэтому всё происходило по уму: во дворе драмтеатра скорбящую «братву», среди которой мелькали «правильные пацаны» почему-то одетые в белые рубашки, встречали два распорядителя из числа мошенников на доверии, имеющих приятную внешность и на момент похорон ещё не объявленных в розыск. В траурно убранном зале под печальную музыку Шопена в почётном карауле возле гроба покойного стояли уважаемые люди, покрытые скорбью и многочисленными татуировками. Два чудом оставшихся в живых телохранителя Скотча, с повязанными на левых рукавах траурными лентами, были призваны обеспечивать порядок в зале, но так как никто буянить и не думал (для этого есть поминки), грустно слонялись по залу с каменными лицами.