Нет причин умирать - Хиллари Боннэр

Смерть Парсонса, кажется, действительно могла оказаться самоубийством. Джослин Слейд и Крейг Фостер, по словам Ника, были убиты жестоким и загадочным ирландцем. Смерть Джеймса Гейтса все еще оставалась неясной, хотя Келли был почти уверен, что его тоже убили, возможно, по приказу Паркера-Брауна. Коннелли, скорее всего, был отправлен на тот свет Паркером-Брауном и ирландцем. А молчание Ника в ответ на отцовское обвинение в убийстве Моргана склоняло Келли к мысли, что это последнее убийство совершил его сын.

От этих мыслей голова была готова взорваться. Келли было плохо. Он сидел, уставившись в пустоту, отчаянно пытаясь привести свои мысли в порядок. Телефон звонил еще несколько раз, но Келли продолжал его игнорировать.

Ночью ему не удалось нормально выспаться. Лишь урывками впадал он в тревожный сон.

Утром, чувствуя себя по-прежнему отвратительно, он решил все-таки проверить свой автоответчик, хотя и сомневался, что ответит на оставленные сообщения.

Несколько было от Маргарет Слейд:

«Джон, дело сдвинулось с мертвой точки. Мы тоже планируем внести наш вклад, постараться сделать так, чтобы дело не замели под ковер. Мы собираемся обратиться в парламент в конце недели – хотим предать это гласности. Мы хотим объявить, что требуем публичного расследования. Газетам уже известно, что что-то происходит. Ведь пошли слухи, не так ли? Нил Коннелли уже явно рассказал местному репортеру в Шотландии – теперь он, мол, считает, что его сына убили и что, возможно, это не единственная жертва. Со мной уже пытались связаться „Гардиан“, „Сан“, „Мейл“, „Миррор“, но я пока что дала отпор, потому что я хочу знать, что вы собираетесь делать. Пожалуйста, перезвоните мне».

«Джон, где вы? Мне кажется, что нет такой газеты в нашей стране, которая мне не звонила. Джон, наверное, самое время действовать».

«Джон. Пожалуйста, позвоните мне».

«Джон, если сегодня вечером вы не позвоните, мне придется попытаться уладить все самой. Я собираюсь начинать давать интервью».

Келли тупо уставился на телефон. Он знал, что ему надо перезвонить Маргарет Слейд. Она не заслужила того, чтобы ее так неожиданно бросили. Но он чувствовал, что просто не может этого сделать. Он не может рассказать ей о том, что узнал. Пока не может. Но что самое худшее – у него было ужасное чувство, что, пока он не сделает что-нибудь, пока не расскажет Карен Медоуз все, что Ник рассказал ему, пока не продаст собственного сына, – правда никогда не выйдет наружу, даже если семьи действительно добьются публичного расследования.

На его телефоне также было несколько сообщений от Карен Медоуз:

«Я надеюсь, что ты дома, Келли. Мне доложили, что ты исчезал. Пожалуйста, подойди к телефону. Ты мне все еще нужен в этом деле. Ты и представить себе не можешь, какую стену воздвигнула армия, чтобы помешать нам добраться до правды. Одно я могу сказать тебе точно: наше расследование – это только начало».

Последний звонок был от Дженифер:

«Я оставила сообщение и на твоем мобильнике, Джон. Я думала, ты собирался зайти к нам. У меня есть кое-какие новости».

Он выключил автоответчик, выдернул телефон из розетки и несколько минут сидел, уставившись в пустоту. Наконец он встал, пошел в ванную и вытащил пакетик нурофена, который всегда был у него в шкафчике. Затем он поднялся наверх и обыскал кухонный шкаф, где хранились все остальные лекарства. Он нашел немного парацетамола, еще нурофен, но самое лучшее – на три четверти полную бутылочку снотворных таблеток, которые прописали Мойре, когда она только начинала болеть. И в кармане его куртки все еще были остатки убойных болеутоляющих, которые ему дал полицейский доктор. Он собрал все это в кучу и положил в плетеную корзиночку на столе, которую Мойра использовала под хлеб. Затем он пошел к другому шкафчику на кухне, который служил ему баром. Келли знал, что алкоголик, который просто избегает встреч со спиртным, чтобы не пить, вряд ли достигнет желаемого результата. Он ни разу еще не соблазнился тем спиртным, которое держал дома. Келли всегда думал, что не надо лишать гостей возможности выпить только потому, что хозяину пить небезопасно. Он порылся в своем баре и в самой глубине нашел нераспечатанную бутылку «Гленморанджи», который – повод для смеха – был любимым солодовым виски Ника. И Келли, когда он пил.

Он достал из шкафчика бутылку, нашел подходящий стакан, взял корзиночку с лекарствами и направился в гостиную. Он включил радио. На «Классик-FM» играло что-то из Моцарта, хотя он и не знал точно, что именно. Он включил звук на полную катушку. Хотелось заглушить собственные мысли.

Он задвинул шторы на окнах, что выходили на улицу, сел в свое любимое кресло, откинулся и попытался расслабиться. Второй раз за последние три дня он приготовился умереть. Но только на этот раз он убьет себя сам.

На столике рядом с креслом лежали ручка и блокнот, и на какую-то долю секунды Келли задумался – не написать ли что-то вроде письма. Но ему было абсолютно нечего сказать. И наконец, когда Келли был так близок к смерти, он понял, почему только двадцать пять процентов самоубийц оставляют прощальную записку, – статистика, которая раньше всегда казалась ему странной.

Несколько секунд он просто сидел и слушал музыку, надеясь, что она поможет отключиться. Затем он выпрямился в своем кресле, открыл бутылку «Гленморанджи» и начал наполнять виски стеклянный бокал, который стоял рядом на столике. Он наполнил бокал до краев. Затем взял бутылек со снотворными таблетками Мойры, высыпал их на ладонь и пересчитал. Двадцать. Наверняка хватит. Он взглянул на другие таблетки на столе. Можно выпить еще и парацетамол, чтобы уж быть уверенным, но он решил начать со снотворного.

Он положил в рот две таблетки, взял стакан и приготовился запить их большим глотком виски.

Затем в дверь позвонили. Инстинктивно Келли поставил стакан. Потом снова взял его. Кто бы ни находился за дверью, это не имеет никакого значения, сказал он себе. В любом случае это скорее всего его сторожевые псы из полиции, и ему совсем не хотелось встречаться с ними. Он будет просто продолжать делать то, что собирается. Он не мог придумать ни одной причины, почему ему стоило бы оставаться на этом свете.

В дверь снова позвонили. Келли набрал в рот виски и проглотил. Первая пара таблеток исчезла в его горле. Он уже было взял еще две, как она начала звать его через почтовый ящик.

– Джон, Джон, ты там? Мы беспокоимся за тебя. Я звонила и звонила тебе. Открой дверь, Джон.

Черт, подумал Келли. Это была Дженифер. Человек, которого он никогда не мог не заметить. Однако он по-прежнему не собирался открывать дверь. Но он все-таки поставил стакан с виски и высыпал таблетки обратно на стол.

Дженифер продолжала кричать через почтовый ящик:

– Джон, я говорила тебе, что у меня есть новости. Хорошие новости. Паула снова беременна, Джон. У нее будет девочка. Она делала снимок, и у нее будет девочка. Вторая внучка мамы, и так скоро после ее смерти. Как будто это было так задумано, Джон. Разве это не чудесно?

Келли схватился руками за голову. Она, разумеется, болела. Но она болела уже три дня подряд, с тех пор, как его единственный сын пытался его убить.

– Джон, Джон.

Голос ее стал более печальным, видимо, она уже перестала надеяться, что он дома. По крайней мере на то, что он откроет дверь. Он слышал, как ящик захлопнулся. Он представил себе, как она разворачивается и медленно плетется по тропинке через маленький садик, расстроенная тем, что не смогла поделиться своими новостями, и все еще волнуясь за него.

Вдруг Келли вскочил на ноги и выбежал из гостиной, почти не соображая, что делает, действуя словно на автопилоте. Он распахнул входную дверь как раз в тот момент, когда она выходила из ворот на тротуар.

– Дженифер, – сказал он.

Она повернулась с улыбкой, но улыбка сразу же исчезла, как только она увидела его лицо.

– Боже мой, Келли. Что же с тобой случилось?

– Да я резко затормозил и ударился головой о ветровое стекло, – быстро соврал он. – Это все из-за дурацкого «вольво». Ненавижу его.

Она снова улыбнулась.

– Прости, – продолжал он. – Я валялся в кровати, мне не очень-то хорошо.

– Я не удивляюсь. О господи, Джон, ты уверен, что ты в порядке? Ты здесь совсем один. Ты был у врача?

– Да. Был. У меня все нормально. Я просто устал и немного болею. Вот и все.

Она кивнула:

– Джон, ты слышал, что я говорила?

– О Пауле? Да. Это действительно замечательная новость, Дженифер.

Он понял, что действительно так считает. Это замечательная новость.

– Они хотят назвать ее Мойрой. В честь мамы. Ей бы это понравилось, да?

– Да. Ей бы это понравилось. – Келли чувствовал, что его глаза стали влажными.