Последний танец Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Она содрогнулась и опустилась на табурет в темной холодной комнате.

Через несколько дней поредевшая свита присоединилась к ней вместе с остатками мебели. Ее аналой, переносной алтарь и старое распятие были установлены в импровизированной молельне. Немногочисленные личные вещи, в том числе миниатюры членов ее семьи и драгоценные старые письма, пережившие обыск, появились как друзья, готовые утешить ее.

Ее двор теперь стал совсем маленьким: Джейн Кеннеди, Элизабет и Барбара Керл, Жиль Мобрэй, ее главный эконом Эндрю Мелвилл, Бастиан Паже и его жена, Уилл Дуглас, ее старый портной Бальтазар, не менее старый камердинер Дидье, врач Бургойн, аптекарь Жак Жерве, хирург Пьер Гурион и отец Депре. Все ее «уличные слуги», в том числе конюхи и кучер, были уволены. Она больше не могла выходить на улицу.

Все эти люди теснились в комнатах восьмиугольной башни; некоторые из наиболее смелых слуг попытались исследовать другие помещения замка и сообщили, что на другой стороне двора есть много пустых покоев.

– Вот в чем дело. – Мария поняла, что это значит. – Они предназначены для тех, кто приедет судить меня.

Через неделю после ее прибытия Паулет вошел в комнату.

– Мадам, теперь вам придется ответить за ваши злодеяния, – с торжествующим видом произнес он. – Вы предстанете перед нашими лордами, которые допросят вас. Заранее советую раскаяться в ваших преступлениях и попросить прощения до официального приговора.

Мария смотрела на него, чрезвычайно довольного собой. Сама она осталась сидеть.

– Вы относитесь ко мне, как к ребенку, который должен признаться родителям в своих шалостях, чтобы его не отшлепали, – сказала она. – Мне не в чем признаваться.

У него отвисла челюсть, а лицо исказилось от гнева.

– Да вы…

– Будучи грешницей, я действительно виновата в том, что часто оскорбляла своего Творца, и я молю Его о прощении, – перебила она. – Но как королева я не испытываю никакой вины, за которую могла бы держать ответ перед кем-либо на этой земле.

– Королева! – фыркнул он.

– Поскольку я никого не оскорбляла, то не собираюсь просить прощения; я не ищу его и не приму от кого-либо из живущих.

Он сердито покачал головой:

– Гордыня, мадам, гордыня! Вы утопаете в гордыне!

После его ухода Джейн обратилась к ней.

– Боюсь, вас заставят дорого заплатить за эти слова, – сказала она.

– Мои слова теперь не имеют никакого значения. «Акт о безопасности королевы» с самого начала был предназначен для того, чтобы погубить меня. В самом деле они не имеют законного права допрашивать или судить меня. Но они держат мое тело в заключении и так или иначе покарают его.

Двенадцатого октября небольшая делегация лордов, включавшая Паулета, посетила Марию в ее покоях. Они пришли объявить о том, что она уже знала, просто глядя из окна: в Фотерингей прибыли члены королевского суда в сопровождении двух тысяч солдат. Ей придется ответить на обвинение в заговоре против Елизаветы. Ее будут судить как «особу, которая будет или может претендовать на корону сей державы». Наказание было следующим: во-первых, навсегда лишить ее права на корону Англии, а во-вторых, предать ее смерти.

– Вы знаете, что не имеете законного права судить меня, – спокойно сказала Мария. – Я правящий монарх, и никто не вправе осудить меня, кроме другого монарха. Будет ли ваше судебное заседание состоять из королей и королев других стран? Если да, то я приветствую их. Если нет, я отказываюсь признать его.

Паулет с ухмылкой протянул ей письмо:

– Королева повелевает вам явиться в суд.

– Королева не может повелевать мною. Я не ее подданная. – Мария быстро прочитала письмо и вернула его Паулету. – Я не подвластна законам Англии.

– Нет, подвластны! – отрезал лорд-канцлер Томас Бромли. – Вы жили под их защитой и, следовательно, обязаны признавать их.

Мария тихо рассмеялась:

– Я прибыла в Англию, надеясь получить помощь от Елизаветы, а вместо этого меня заключили в тюрьму. Английские законы не обеспечили мне защиту и не принесли никакой пользы; к тому же никто из англичан не удосужился объяснить мне их смысл. Должно быть, они очень странные.

– Ваши королевские прерогативы не дают вам никаких преимуществ в Англии, – сказал Сесил. – А если вы не придете на суд, это не будет иметь никакого значения. Вас просто будут судить in absentia[26].

– Даже так? – пробормотала она. – Меня осудят, даже если я не явлюсь на суд? Как ловко вы поворачиваете законы в свою сторону! Я умоляла о том, чтобы меня выслушали. Двадцать лет я просила о возможности поговорить с Елизаветой и ответить на вопросы перед свободным парламентом. Но предстать перед тайным трибуналом… чего вы так боитесь, о чем могли бы узнать другие люди?

Сесил, который на самом деле страшился ее аргументов и упрямства, едва не вышел из себя:

– Не беспокойтесь, ваши слова услышат во всей Англии, и они станут известными. Вы еще пожалеете, что они не остались в тайне!

Сэр Кристофер Хаттон неожиданно вмешался в дискуссию. Мария видела, как состарился этот красавец с тех пор, как приехал в Шотландию на крещение ее сына. Крещение…

– Если вы не придете на суд, то люди подумают, что вы скрываете постыдные вещи. Если вы невиновны, вам нечего страшиться. Но, избегая суда, вы навсегда запятнаете вашу репутацию.

– Я предпочту тысячу раз умереть, чем признать себя подданной королевы Англии в каком бы то ни было отношении, – ответила Мария. – Таким образом, я не могу подчиниться английским законам без ущерба для себя, моего сына, короля Якова, и остальных суверенных монархов. Я не признаю законов Англии; я не знаю и не понимаю их. Что касается суда, то я нахожусь в одиночестве и лишена советников и представителей. Все мои документы и записи были отобраны, поэтому я даже не могу подготовиться к собственной защите. Это вы можете использовать мои бумаги против меня, я лишена права пользоваться ими для защиты.

– Суд по обвинению в государственной измене не предусматривает советников для обвиняемого, – сказал Бромли.

– Достаточно, – заключил Сесил. – Выслушайте слова, с которыми королева обращается лично к вам. Она предвидела ваши возражения и упрямство. «Вы разными способами планировали лишить меня жизни и погубить мое королевство, ввергнуть его в кровопролитие».

Мария ахнула. Слова были простыми, грубыми и больше походили не на обращение одного монарха к другому, а на обращение хозяина к непокорному рабу.

– Никакого приветствия? – спросила она.

– Нет. Ни приветствия, ни титулов.

Поистине обращение хозяина к рабу.

– «Я никогда не совершала злоумышленных действий против вас, – продолжал Сесил. – Напротив, я заботилась о вас и охраняла вашу жизнь так же ревностно, как и мою собственную».

Мария указала на тесную, темную комнату.

– Вот как она заботится обо мне? – спросила она.

– «Ваши вероломные деяния будут доказаны перед вами и станут очевидными. Однако я хочу, чтобы вы держали ответ перед дворянами и пэрами этого королевства, как если бы я сама присутствовала на суде. Таким образом, я требую и повелеваю вам держать ответ перед судом, ибо меня известили о вашем высокомерии, – прочитал Сесил. – Ведите себя откровенно, и вы удостоитесь большей милости от меня».

Он поднял документ и медленно повернул его, чтобы все могли видеть. Мария посмотрела на обращенные к ней лица.

– Это собрание уже осудило меня и заранее приговорило к смерти, однако я заклинаю вас обратиться к своей памяти и помнить о том, что мир больше, чем Англия! – воскликнула она. – Напомните об этом вашей королеве!

Когда они ушли, Мария позвала Джейн.

– Пожалуйста, принеси мне теплую повязку, – попросила она. – У меня ужасно разболелась голова.

– Простите, но я невольно подслушивала, – сказала Джейн.

Мария улыбнулась:

– Так и было нужно. Мне бы хотелось, чтобы Елизавета сама услышала мои слова вместо искаженного повторения.

– Они вели себя очень грубо.

– Да, как и предполагалось. Ты же понимаешь, Джейн, что они не позволят мне остаться в живых. Я знаю это и готова к этому. – Мария со вздохом откинула голову, и Джейн положила ей на лоб согревающую повязку. – Молюсь о том, чтобы мужество не изменило мне. Легко быть храброй в своих покоях; каждый человек герой, когда смотрит в зеркало.

– Значит, вы придете на суд? – Джейн принялась массировать ей голову, чтобы тепло лучше проникало внутрь.

– Да. Но не по требованию закона, а из высших соображений. Я должна наконец высказаться; я не собираюсь молча ложиться в могилу, которую они приготовили для меня. – Она снова вздохнула. – Мое мужество всегда имело физическую сторону – бежать, скакать, сражаться. Такое мужество приходит от гнева и горячей крови. Здесь требуется мужество иного рода. Умоляю тебя, что бы ни случилось, расскажи мою историю, когда покинешь это место. Не дай моим словам и поступкам сгинуть бесследно.