Дневниковые записи. Том 1 - Владимир Александрович Быков

Однако получилось по жизни так, как мне представлялось. Письмо осталось без желаемых его авторами последствий. Демагов-ская установка была куплена, смонтирована и пущена.

Прошло несколько лет. Случайно я оказался в Липецке. И первое, что сделал, это, вспомнив ту историю, побежал в конвертерный цех. Наши установки там вовсю работали, демаговская стояла наполовину разломанная и покрытая толстым слоем пыли. В дальнейшем по просьбе меткомбината ее пришлось еще и реконструировать. Но зато после, как отмечает и сам автор, наконец действительно «была поставлена последняя точка в многолетних спорах со сторонниками радиальных машин и зарубежной техники».

И вот такая история, заметил я, к моему сожалению, не нашла своего отражения в столь превосходной книге.

На этом история с письмом не закончилась… Поднялся Астафьев, и поведал нам о ее продолжении. Далее в его передаче.

«Как раз в то время, когда В. А. находился в Липецке, а я оставался в отделе за Виталия Максимовича, – начал он, – раздался телефонный звонок.

– Здравствуйте, Герман Николаевич, – звонивший называет свою фамилию и сообщает, что он из КГБ, – мне хотелось бы с Вами встретиться и переговорить по одному делу. Когда это можно сделать?

Еще не дослушав до конца, начинаю проигрывать: «где это я мог наследить?», но тут же успокаиваю себя тем, что не к себе ведь приглашает, а просится ко мне, и назначаю ему час встречи.

Приходит молодой человек и начинает с вопросов о демаговской установке, ее работе, инициаторах ее приобретения и, главное, о нашей к ней причастности. Направленность вопросов очевидна. Я передаю ему в надлежащем виде известное вам наше негативное отношение к сей установке, а в подтверждение, вспомнив о названном письме, достаю его и показываю моему посетителю.

Вопросы мгновенно снимаются. А товарищ, похоже, остается в полнейшем удовольствии от Уралмаша, от собственного, оказавшегося на должной высоте, регионального отдела КГБ и неожиданно представившейся ему лично возможности сверхэффектно доложить руководству, а последнему и Москве».

Так Герман Николаевич закончил свой рассказ. Таким необычным образом «сработало» злополучное письмо. Но… остался один вопрос: «Кто «настучал» в КГБ?». Уралмашевцы, липчане кто-то из наших критиков в порядке обиды на плохо мыслящих коллег? Или то была инициатива самого КГБ, стоявшего на «защите» интересов государства?

После этого официальную часть свернули, и мы, небольшой компанией «стариков», перешли договаривать в кабинет Кошкина.

Для начала вспомнили Голубкова как первого руководителя отдела МНЛЗ на Уралмаше. Признали, что он был приличным менеджером, а потому многократно назначался на роли руководителей самых различных у нас конструкторских подразделений, начиная от смазки и горного оборудования и кончая прокаткой. «А был ли он когда-нибудь на монтажах?» – задал кто-то вопрос. Был, говорят, на монтаже тонколистового стана в Магнитке. Помнится, туда для запуска главного привода клети еще вызывался им в помощь Химич.

Нисковских тут упомянул фамилию Троицкого, который вроде никакого отношения к разливке не имел, но с которым они в 50-м году были там же на монтаже. А я в связи с этой фамилией не удержался и рассказал байку о том, как Троицкий женился и как тогда мы бедно, но весело жили.

Так вот в конце ноября 50-го года приезжает он с Магнитки для переоформления командировки. Стоим мы на площадке нашего четвертого этажа часов в 12 дня и ведем разговор о тамошней их монтажной жизни. Спрашиваю его:

– Когда обратно? – Завтра.

– И что, опять так холостяком и поедешь? (За два месяца до этого я его познакомил с Юлей – подругой своей будущей жены.) Давай женись, и явишься туда солидным мужем.

– Как можно, так скоропалительно? Ты чего, шутишь?

– Почему шучу, вполне серьезно советую.

На этом мы расстаемся.

Через три часа прибегает он, запыхавшийся, и сообщает…

– Быков, женюсь! Свадьба в 7 вечера. Приглашаю вас с Галей и бригаду Краузе, человек десять.

На свадьбе в родительском доме невесты, куда мы пришли, на столе стояли… чекушки с водкой и пара гусей, случайно купленных тещей на местном рынке. В качестве подарка от бригады Краузе вручил Троицкому серебряную рюмку, ценой рублей в сто, в старом дохрущевском исчислении. Было экспромтно весело. Настолько, что Краузе, когда мы вышли от молодоженов, в ответ на наш с Галей неоднократный ему вопрос, где он живет и куда его вести, каждый раз извлекал из себя только одну неизменную фразу: «Насупротив вас». Пришлось его тащить ко мне домой на Эльмаш, а потом провожать Галю и возвращаться обратно, уже пешком. Однако утром вся наша свадебная братия, исключая отъезжающего в Магнитогорск жениха, была на работе ровно в 8-00 часов, и в полном составе. Посмеялись. Хозяин кабинета Кошкин вспомнил о своей собственной столь же скороспелой свадьбе…

Затем открыли книжку, и по ассоциации с рассматриваемыми в ней фотографиями завели разговоры о людях, на них изображенных. О премьере Косыгине, как он не повел даже глазом, когда случился аварийный прорыв металла на уралмашевской экспериментальной установке. О нашем министре Афанасьеве, когда он, будучи мужиком огромного роста и борцовского телосложения, во время поездки в Японию таскал собственноручно для всех остальных неподъемный чемодан с подарками зарубежным коллегам. Еще раз о Химиче и Кра-узе, непременно упоминаемых по случаю подобных встреч. Вспомнили и Соловейчика, отличавшегося среди нас, известно, малым ростом. Как он ловко компенсировал его своей всегдашней солидностью, гордо поднятой головой, выпяченной вперед грудью и четко поставленной речью, особо при деловых разговорах, и как благодаря этим качествам весьма достойно представлял завод на монтажах наших объектов. Поговорили еще о чем-то и стали прощаться: у хозяев был рабочий день и надо было дать им возможность позаниматься сколько-то производственными делами.

05.12

Еще о книге Нисковских. Как-то я отметил исключительную силу человеческой страсти, когда действует не разум, а то, что определяется природной сутью человека и его бытием. Когда из-за элементарного завода, обиды, оскорбления человек становится невосприимчив к любым самым сильным аргументам. Здравый смысл отступает перед ничтожным упрямством. Компромисс, достигаемый в великих делах, становится невозможным в мелочах. Позиция лояльного арбитра двух дерущихся моментально меняется, как только он становится активным сторонником одного, а еще больше, если вдруг проникается своей собственной.

У нас с Нисковских существовала некая негласная договоренность ухода от споров в части оценки исторических событий, а поскольку они порождены людьми, то, естественно, и конкретных личностей, больше всего в части оценки деяний Сталина.

Я более открытый человек в провозглашении своих взглядов. Виталий же, как правило, отмалчивался и тем более старался уклониться от полемики, но вот не выдержал и, прямо в пику мне, изложил свою