Брат-чародей - Евгения Горенко

…Теперь он видел её, когда с трудом выныривал на поверхность. Он что-то кричал ей, а в глазах его плескался ужас.

…Как медленно уменьшалось расстояние! Каждый раз, когда он выныривал, она замечала место, чтобы знать, где нырять — если будет нужно. Каждый раз, когда его голова скрывалась под водой, она сжимала зубы и заставляла свои руки, онемевшие от чрезмерного усилия и страха, двигаться быстрее.

…Его лицо, обезображенное животным страхом, вынырнуло буквально перед ней. Он тут же попытался повиснуть на ней, но она успела ускользнуть от его тяжёлой хватки.

— Дурак! Не хватайся! — крикнула она. — Я сама тебя возьму!

Но тот словно не слышал. Попытался повторить свою попытку подмять её под себя, но вместо этого опять ушёл под воду.

Дженева лёгкими движениями ладоней отплыла чуть-чуть в сторону и, переводя дыхание, стала лихорадочно соображать, как же ей подхватить его и одновременно не дать ему уцепиться за неё. Если бы он ещё не был таким большим!

В её судорожные раздумья ворвалась огненная мысль — слишком много времени прошло! Раньше он так долго не уходил под воду!

— Айй! — захрипела Дженева, глотнула побольше воздуха и, душа в себе невыносимое желание расплакаться, нырнула вслед за ним.

Мир сразу стал плотным и мутно-жёлтым. Видно было плохо. Она медленно продвигалась вниз.

Вот он! И он увидел её! Дженева схватила его за вытянутую руку, перевернулась и, тяжело отталкиваясь от воды, пошла вверх, вверх, к воздуху.

…Свободной рукой он цапнул её за ногу. Дженева забилась, пытаясь освободиться от дурной хватки. Но вместо того, чтобы отпустить её, он уже обеими руками крепко обхватил её тело, как ствол дерева, словно пытаясь взобраться по нему наверх.

…Она лягалась, била кулаками и локтями по чему-то мягкому и тяжёлому… Горевшие лёгкие просили — воздуха!

…Тяжесть соскользнула с её тела. Свободна. Вверх, вверх, вверх!…

Воздух!… Она дышала; хрипло, по-звериному, но дышала, дышала — и этим возвращалась в себя. Жива!

Вместе с облегчением к ней вернулось воспоминание о том, что она увидела в последние мгновения. Перед тем, как тяжесть ушла с неё.

Его лицо. Оно опускалось вниз, и вместо страха смерти в его глазах появилось то, что лучше бы она никогда не видела.

Страх ушёл из них.

Осталась смерть.

Дженева похолодела и нырнула. Тут же, впрочем, выпрыгнув на поверхность. Во-первых, она не успела восстановить дыхание. А во вторых… во-вторых…

— Не боюсь! — скрипнула она зубами и, сделав несколько полных вдохов-выдохов, глубоко нырнула.

Пусто.

Вернулась. Как же здесь оказалось глубоко! Уже плача, спешила перевести дыхание. Вниз!

Пусто.

Вниз!

…Впустую выныривая в очередной раз, она обессилено вспомнила, что там, в живой жизни, что-то изменилось. Что-то она успела заметить новое, перед тем, как уйти вниз. И когда потемневшее небо малозвёздным шатром опять раскрылось над ней, увидела подплывающего чародея.

— Не могу… достать… глубоко, — сипло-рваным дыханием и равнодушно, как будто о потерянном в колодце ведре, сообщила Дженева.

— Хватит. Жди здесь, — коротко бросил Кастема и легко ушёл под воду.

…Пока Дженева бездумно наблюдала за рябью мелких речных волн, её тело, казалось, отделившееся от неё самой, блаженно отдыхало от нужды идти вниз. Было тихо и спокойно…

Очнулась она от того, что носом вдохнула воду — и, отфыркиваясь, с натугой сообразила, что если и дальше будет такой бездумной, то может, ничего не заметив, сама утонуть. Встряхнулась и попыталась отыскать немного силы в навалившейся на неё усталости.

Вынырнул чародей.

— Плыть сможешь? — спросил он.

Дженева утвердительно кивнула и направилась к не такому уж и далёкому берегу. В висках билось что-то, что не хотелось трогать. Вообще. Совсем. Никогда.

И только когда под её ногами оказалась твёрдая земля, Дженева поняла — он утонул.

…В памяти остались мельтешащие факелы на берегу. Она сидела на песке, вокруг с криками носились какие-то люди, а Кастема что-то объяснял им. Женщины голосили.

Потом они вдвоём поднимались по темной тропинке, и колючие ветки всё время пытались оцарапать ноги.

Полностью она пришла в себя только возле костра. Кастема глянул на неё и сказал:

— А теперь рассказывай, что там случилось.

Дженева уставилась в огонь.

— Пьяный мужик. Пришёл один. Наверное, судорога.

— В деревне неподалёку отмечали сбор урожая. И что-то там не поделили мельник и хромой печник. Слово за слово, чуть до драки дело не дошло. Потом печника увела домой жена, а мельник в суматохе исчез. Его сыновья пошли искать отца, но… — Кастема замолчал. — А ты, значит, его увидела?

— Он был очень пьян. Но вначале плыл хорошо. А потом… — Дженева закусила губу. — Я успела доплыть до него. Только он… хватался за меня. Он ведь большой и тяжёлый! — не сдержавшись, крикнула она. — Если бы он не хватался за меня!

— Я это понял, — пробормотал Кастема и в ответ на вопросительный взгляд Дженевы добавил. — Посмотри на свою рубаху.

Она откинула наброшенное на плечи одеяло и оглядела порванную рубаху. На правом плече та вообще висела чуть ли не на одной нитке.

— А это что такое? — присмотрелся к ней чародей. — Вот здесь?

— Где? — она коснулась шеи вслед его указующего жеста. Пальцы оказались в крови. Ещё раз, уже внимательнее, ощупала шею — раны нет. Но внимание к телу щелчком пробудило ощущение режущей боли на макушке. Дженева прикоснулась к ней пальцами. — Ой!

— Э, да у тебя там клок волос выдран, — разглядел Кастема.

Да, точно… В памяти всплыл момент резкой боли в этом месте, когда она отбивалась от той тяжести. Когда он цеплялся за неё, как за последнюю ниточку, которая могла его спасти. Но не спасла.

И вдруг Дженева совершенно отчётливо поняла, что туда он опускался с прядью её волос в руке.

И что сейчас, лежа на дне реки мёртвым, он до сих пор сжимает её прядь — оборвавшуюся, не спасшую.

И, зажав ладонью рот, Дженева беззвучно закричала.

На следующее утро они отправились в дорогу поздно, уже при высоком солнце. Дженева, которая почти всю ночь не могла уснуть и упала в долгожданный сон только перед рассветом, с ходу расплакалась разбудившему ею чародею. Он настоял на том, чтобы она села. Прямая спина изменила её плач — он стал глубже и полнее. И от этого она увидела всё вчерашнее целиком — с тем, где она могла что-то сделать и изменить, и с тем, где ничего бы у неё совсем не вышло.

Если бы её не было там, он бы утонул.