Дети сумерек - Виталий Сертаков

Карина никак не могла сообразить, который сейчас час и с какой стороны она вошла в этот дурацкий мокрый лес. Темнело на глазах, ивы трепало ветром. Она остановилась оглядеться, домашние тапочки провалились под лёд. Рауль воспользовался моментом и попытался сбежать. Тогда Карина вспомнила, кто причина её сегодняшних несчастий. Она настигла беглеца в три прыжка, повалила, и, удерживая коленом, закрепила на его шее настоящую петлю.

Она отлично умела делать петли. Это очень легко освоить в секции альпинизма.

Затем она подтащила мерзавца к подходящему дереву, зачитала ему, как полагается, приговор и сделала всё остальное. Сначала она показала ему укушенную руку, прямо как в кино. В кино герои всегда, перед тем как замочить какого-нибудь негодяя, честно ему всё рассказывали и показывали. Негодяй умывался крокодильими слезами, убеждал, что непременно исправится и уйдёт в монастырь, но в последний момент доставал из-за сапога нож или пистолет и ранил доверчивого главного героя. Само собой, после подобной подлости герою не оставалось ничего иного, как пристрелить мерзавца. Занавес, хи-хи…

Карина не стала проигрывать сценарий до конца. Когда она вылезла из ямы, оказалось, что уже почти ночь, но зато она сразу увидела огни и пошла в ту сторону. А возле знакомого крыльца светил фарой и рычал «сузуки», а на нём сидел самый крутой парень на свете… Правда, она забыла, как его зовут, но это неважно. Он сунул ей открытую бутылку с пивом, а потом притянул к себе и поцеловал прямо в губы. Позади кто-то выскочил на крыльцо, женщина с размазанной по лицу тушью погналась за ними, но Карине уже было всё равно. Она близко-близко заглянула в ослепительно-зелёные глаза своего спасителя, он снова поцеловал её в губы, Карина засмеялась.

С крыльца скатился толстый мужчина, клетчатая рубаха вылезала у него из штанов, а подтяжки повисли на бёдрах.

— Где мой сын?! — закричал он тонким голосом и смешно затряс щеками.

Самый лучший парень оторвался от Каринкиных губ, пошарил в седельной сумке, затем обернулся и выстрелил в живот толстяку.

И мотоцикл унёс Карину в апрельскую ночь…

— Э, Рахман, что там передают?..

Лейтенант Рахманов в сотый раз пощёлкал кнопками на пульте телевизора. По всем каналам показывали какую-то муть; он даже не мог сосредоточиться и внятно пересказать смысл сюжетов. Кажется, говорили о том, что военные развернули дополнительные госпитали для раненых, но не хватает сестёр и врачей, не хватает крови… Полно машин, но некому привезти раненых из университета, где произошла массовая резня между цыганами и китайцами. Ещё одна драка, но уже с огнестрельным оружием, вспыхнула в порту. Уже четвёртый час никто не знает, что там происходит, горят склады и, кажется, горит танкер у причала…

Лейтенант забывал слова.

То есть, не совсем забывал, но значительная часть лексикона за последние две ночи куда-то испарилась.

Позавчера это его не сильно беспокоило, даже слегка насмешило, вчера он переложил ответственность на бессонную ночь, а сегодня впервые не на шутку испугался. Сменять его никто не спешил, трое сказались заболевшими, у капитана не отвечали телефоны, а самое неприятное — патрули везли и везли задержанных, которых надо было где-то размещать. На правах старшего Рахманов приказал освободить две кладовки, затем задействовал комнаты второго этажа, предусмотренные совсем для иных целей. Там находилась канцелярия паспортной службы, кабинеты следователей, столовая и конференц-зал…

— Салават, куда этих девать?

— Да откуда я знаю?! — взорвался лейтенант. — Что за ними, что натворили, а?

— С почты… — Потную физиономию патрульного пересекали свежие багровые шрамы. — Чего уставился? Баба дурная, чуть глаза не выцарапала, мать её! Совсем оборзели! Ты нам что передал? Что на почте человек угрожает пугачом, так?

— Ну, так… — Рахманов мучительно напряг память, пытаясь выловить в ней хотя бы слабые отголоски событий сегодняшнего утра. Как ни странно, в голову лезли воспоминания из глубин сладкого, жаркого детства, а текущий день провалился в сумрачную бездну. Как впрочем, и вчерашний, и позавчерашний. Лейтенант проводил глазами своих подчинённых, которые меланхолично волокли по полу скованного наручниками небритого мужчину. Голова задержанного билась о ступеньки со смешным сухим звуком, дон-дон-дон…

— Ни хрена себе пугач, Рахман! Там два козла и две бабы, сами с почты, работники, блин. Пушки где-то раздобыли, и давай клиентуру строить…

Рахманов улыбнулся. Ему подумалось, что лучше всё-таки улыбаться, но ничего не отвечать. Потому что он напрочь забыл, как зовут этого патрульного, и как зовут его напарника, а также — имена парней из второго патрульного экипажа. Кивал он тихонько, чтобы не полопались сосуды в глазах. С глазами происходило что-то нехорошее. Сильно открыть их лейтенант не мог, казалось, что глазные яблоки немедленно выпрыгнут на щёки и растекутся, вытолкнутые немыслимым давлением изнутри. А закрыть и смотреть сквозь щёлочки он тоже не мог, сразу становилось темно и страшно.

— Пусти, пусти, гад! — орали внизу.

— Сволочи, по почкам не бейте, сволочи…

— Держите её, бабу держите, у неё нож!

— Восемь человек на почте — насмерть, — словно из тумана, докладывал патрульный. — Раненых человек десять тоже, куда везти?

— Эй, парни, ни одного следака на службе, куда все свалили?

— Рахманов, куда ехать? Шесть вызовов одновременно!

— Лейтенант, у меня рожок пустой, выдай ещё!

— Господин лейтенант, с прокуратурой связи нет! Тюрьма и следственное управление тоже не отвечают!

— Салават, это Врубель, как слышите? Докладываю — нас обстреляли на углу Высокой и Гранитной. Павленко убит, Сайлис ранен. Двигатель накрылся, патронов мало… Салават, ты меня слышишь, чурбан? Нам вдвоём не продержаться, их слишком много. Скорее пришлите помощь!

Рахманов нажал на кнопку отключения вызова. Всхлипывающий голос замолк. Стало потише, можно было кое-как собрать мысли воедино. Патрульный в дверях улыбался и смотрел на старшего ярко-зелёными глазами. Ясно, что он всецело одобрил действия начальства. Тут и так делов невпроворот, ещё не хватает нестись куда-то на Гранитную, под пули…

— Тебя как зовут? — Рахманов поднялся, запнулся, ударился о металлический шкаф.

— Салават, ты чего? Это ж я, Тигрёнок… — Патрульный бросил на пол автомат и выглянул в коридор. Там происходило что-то интересное, слышалось пыхтение, возня и женские крики. Патрульные и парни из свободной смены утрамбовывали в камеру взбесившихся работниц почты.

— Вот он, сволочь, который Павла застрелил! Салават, это он застрелил Павла!