Желтая линия - Михаил Тырин

– Подождите. – Варп открыл глаза. – Мне нет дела до ваших проблем. Но, ломая их порядок, вы служите своему народу. Для этого я вам кое-что дам. Идите за мной...

Мы удивленно переглянулись и последовали за Варпом. Он отвел нас в самый низ здания – туда, где начинались лестницы в подземку. Некоторое время мы кружили по темным подвальным закоулкам. Наконец Варп сунул руку в щель между плитами и вытащил сверток.

– Это все, что я могу сделать для вас. Больше никогда не приходите ко мне. Каждый – сам по себе. У каждого свой путь.

Щербатин открыл сверток. Там лежало короткое плазмовое ружье – поцарапанное, с пятнами грязи и ржавчины. Щербатин присвистнул, он не ожидал такого подарка. Да и я тоже.

Варп ушел, не сказав нам больше ни слова. Через минуту мы оказались на улице, где дул ветер и сыпала холодная водяная пыль.

– Он сумасшедший? – спросил я.

– Не думаю. Он настоящий ивенк. Хитро придумано, нечего сказать. Бывшие солдаты влезают в чужое тело и становятся врагами сами себе. Странно, что мы не стали такими же убежденными борцами. Что-то помешало.

– Он же сказал, алчность.

– Ну, алчность – не худший из пороков.

– А я думаю, что его разум просто оказался очень примитивным и не смог противостоять второму «я». Он подчинился полностью – от пяток до макушки.

– А мы с тобой, выходит, высокоорганизованные?

– Надеюсь, что так. Интересно, сколько звездолетов он взорвет, пока его не прижмут?

– Все-таки странно это, – покачал головой Щербатин. – Очень странно. Не верю я, что он совсем один. Не так-то просто взорвать транспорт. Где он, например, берет взрывчатку? Я всерьез думал, что есть какая-то организация, ивенкское подполье...

– Подполье мы уже видели, Щербатин.

Он задумался на минуту, потом усмехнулся:

– Хоть этот парень и псих, а порой говорил здравые вещи. Среди того бреда, который варится в его голове, есть нечто бесспорное.

– Например?

– Ивенки действительно сильнее. Почему, ты думаешь, Цивилизация до сих пор не задавила этих дикарей? Они сильнее. Это диалектика жизни. Бастионы империй держатся на порядке, здравомыслии, опыте предков... И всегда на рабском труде. Варвары противопоставляют этому дерзость, безрассудство, отрешенность от догм – молодость, одним словом. И, как правило, молодость побеждает. Сколько великих цивилизаций рухнуло под копытами варваров?

– Не знаю, не считал. Думаешь, ивенки развалят все это хозяйство?

– А чем черт не шутит?

– Ну буду молиться за их удачу. Но сам не вмешаюсь.

– Да, Беня, и вообще иди домой. У меня еще есть дела, а ты будешь только мешать.

– Я, пожалуй, погляжу, как тебя пристрелят. А потом воспою твой подвиг в стихах.

– Ну, если так, тогда пошли.

Трудно представить более безотрадную картину, чем ночь, опустившаяся на окраины Цивилизации. Мы брели по узкой улочке, втиснутой между огромными и безжизненными, как скалы, домами. В окнах мерцал тусклый свет, но он не оживлял картину, а наоборот, угнетал, словно пламя свечей в усыпальнице.

Я думал, что пора бы нам успокоиться, вернуться домой, уснуть – и будь, что будет. Завтра, похоже, нас ждут сюрпризы, но это только завтра. Сорвали злость – и ладно. Надо ведь как-то жить дальше.

– Я подделаю божью милость, – сказал вдруг Щербатин.

– Это еще как?

– Не знаю. Надо пользоваться служебными возможностями. Я подделаю ей разрешение иметь ребенка и жить со мной. На первое время этого хватит, чтобы затыкать рот соцнадзору. Потом родится ребенок – не убьют же они его!

– А если убьют? Нет, проще – отберут и поместят в казенное учреждение.

– Ты, Беня, как всегда, держишься оптимистом, – с досадой проворчал Щербатин. – Не стану я тебя слушать. Вообще, иди домой.

– А ты куда с ружьем собрался?

– Я в больницу. Черт, ну где же вход в подземку?

Мы добрались в больницу только под утро. Она располагалась на другом конце гигантского города, а поезда ходили очень редко. Кроме того, она по виду ничем не отличалась от трудовой казармы, и найти ее среди сотен таких же серых зданий-громад оказалось невероятно трудно.

Но мы ее все же нашли. Она и внутри мало чем отличалась от казармы – те же полутемные коридоры и помещения, полные спящих людей. Только запах здесь стоял совсем уж дрянной.

– Бедная девочка... – едва слышно пробормотал Щербатин.

Обойти полтора десятка этажей и тысячи кроватей было нам не под силу. Щербатин нервничал. Он надеялся найти Лиссу быстро, пока ее не забрали на процедуру.

– Где врачи? – негодовал он. – Где дежурные? А если кому-то станет плохо?

– Здесь всем плохо. Всем и всегда.

На одном из верхних этажей мы наткнулись на какого-то служителя. Сонный, отчаянно зевающий, он брел по коридору, держась за стену. Скорее всего вышел по нужде. Щебатин тут же сгреб его за грудки.

– Мне нужно найти одного человека, – сказал он. – Это женщина, ее привезли вчера вечером.

– Где я буду искать, их тут тысячи! – попробовал возмутиться санитар, но Щербатин его встряхнул, а затем любезно подсказал:

– В инфоканале.

– У меня доступа нет!

– Сейчас будет, – пообещал Щербатин и ткнул ему в лицо ружье, которое до этого прятал под накидкой.

– Ой! – пискнул санитар.

– Быстро веди к терминалу! – рявкнул Щербатин.

Мы поднялись на этаж и вошли в небольшую тускло освещенную комнату, очевидно, какое-то рабочее помещение. У одной стены стояли в ряд четыре терминала, у другой – две сдвинутые кровати. На них спали, скорчившись в три погибели, сразу несколько человек.

– Шико, просыпайся, – испуганно забормотал наш санитар. – Вставай, к тебе пришли.

Поднялся какой-то всклокоченный субъект, протер глаза и изумленно уставился на нас. Щербатин уже спрятал оружие, но его физиономия была пострашней, чем наконечник плазмового ружья.

– А ну, подъем! – скомандовал он, сдергивая Шико с кровати. Тот ошалело хлопал глазами и даже не пытался возражать. По одежде было видно, что мы важные господа, и перечить нам пока не решались.

– Ищи. – Щербатин пихнул Шико к терминалу. – Молодая женщина, зовут Лисса. Привезли вечером. Где она, на каком этаже?

Опасливо озираясь, оператор положил пальцы на клавиши. Наш провожатый попытался улизнуть, но Щербатин вовремя схватил его за шиворот и отбросил к стене.

– Как зовут? Лисса? – Шико повел пальцем по экрану. – Нет такой. Не значится.

– Как это «не значится»? – рассвирепел Щербатин. – Вечером значилась, я сам смотрел. Ищи лучше.

– Значилась, – согласился оператор. – А теперь нет. Зачем она вам, у нее даже нет холо.

– Не твое дело. Ищи дальше.

– Чего искать, она выписана из системы.

Щербатин на некоторое время умолк, сверля Шико глазами.

– Это что же означает? Как это «выписана»?

– Наверно, умерла во время процедуры. – Шико зевнул. – Если вам так надо, спуститесь в подвал, там хранятся трупы. Найдете – можете забирать.

– Какие трупы? – У Щербатина до хруста сжались кулаки. – Кто умерла?

– Сами смотрите. Была, теперь выписана...

Началось что-то страшное. Разлетелся вдребезги терминал, полетели кувырком кровати вместе со спящими санитарами, затрещали стулья. Я напрасно убеждал Щербатина, что эти люди ни при чем. Он твердил, что здесь все «при чем».

Я хватал его за руки, оттаскивал, но не мог с ним справиться. Рано я решил, что мы сбросили злость. Злости хватило бы еще на десяток таких погромов.

Не помню, сколько человек изначально было в комнате, но теперь осталось только двое. Один лежал без сознания, а второго придавило кроватью, и он трепыхался, как в капкане. Я смотрел на разбитое окно и думал, не выкинул ли Щербатин кого-нибудь сгоряча. Наконец я обхватил его и выволок в коридор.

– Ну и кому ты сделал лучше? Ей или себе?

– Время войны, – проговорил он. – Я не собираюсь делать лучше, я буду делать только хуже. Все, черта пройдена. Оставь меня, Беня.

– Какая война? В чем виноваты эти люди?

– Все виноваты, абсолютно все. Даже искать не надо.

Все-таки он выдохся. Сразу стал как будто меньше ростом, потух, обессилел. И лицо стало безразличным и невыразительным, словно пустой лист бумаги.

– Надо проверить, – пробормотал он. – Они ведь могли и ошибиться, да? Может, имя перепутали, может, чего не так поняли...

Бесполезно было говорить ему, что система не ошибается. Он все видел сам на мониторе. Надо было поскорей уводить его отсюда, тащить домой, укладывать в кровать. Мы пробегали целую ночь, на почве последних событий у кого угодно может мозги заклинить.

По улицам расползался влажный подслеповатый рассвет. Сырость проникла под одежду, кожа сразу покрылась мурашками. Я почувствовал, как дико устал сегодня. Щербатина я держал за локоть, как бы напоминая, что он не один в этом мире.

– Ух ты! – воскликнул он. – А вот и виноватые пожаловали.

Высоко над нами покачивались два аэровагона – черных с оранжевыми полосами. Социальный надзор. Один развернулся и начал опускаться на крышу больницы, второй садился прямо на наши головы.