круги на воде - Валерий Хорев

Занимательно, если учесть, что речь идет о сегодняшнем патриархе известнейшего направления подлинного окинавского каратэ. Любители кино могли бы припомнить неразлучного дружка нашего любимца Джеки Чана – толстяка Само Хунга с его проворством, акробатикой и виртуозной техникой. А уж вполне настоящему шаолиньскому монаху, мастеру и наставнику искусства владения шестом (с непроизносимым именем, звучания которого я так и не уловил в хитросплетениях китайской речи) и вовсе следовало бы перейти на диету из «Гербалайфа».

Помимо запредельных физических кондиций существует также некий чрезвычайно редкий и прелюбопытный феномен, напрямую имеющий отношение к миру боевых искусств, а точнее – к борцовским его разновидностям, в которых принято повергать противников наземь посредством всевозможных заломов и болевых ключей на кости и суставы. Однако прежде, чем приступить непосредственно к повествованию, иллюстрирующему данное явление, необходимо подробнее пояснить суть упомянутых техник. Речь идет о том, что в арсенале школ дзю-дзюцу (в том числе айкидо) изрядную, если не основную, долю приемов проводят посредством болевого воздействия на противника. То есть, мы так или иначе берем его конечность на излом, в результате чего наш герой, стремясь уменьшить боль, движется в заданном направлении. В отличие от жестких силовых форм борьбы, где сила ломит силу или, как в дзюдо и самбо, неприятеля выводят из равновесия, а уж затем бросают, используя возникшую инерцию его собственной массы, болевые приемы производят впечатление мошенничества и обмана, поскольку человек без видимых причин вдруг начинает бегать на цыпочках за рукой оппонента или же валится, где стоял. На самом деле никакой игры в поддавки, конечно, не ведется. Просто искушенный специалист не ждет, пока затрещат его кости, а опережает неприятные события и привычно уходит в укэми, что в данной ситуации является единственным спасением. Кувыркнувшись, он в следующее мгновение встает в позицию и начинает игру сначала, тогда как недоверчивый скептик на его месте обязательно начнет сопротивляться изо всех сил, дождется невыносимой боли и только тут обрушится, как мешок.

Таким образом, управление болью есть управление противником, попавшим в капкан. И вот тут-то кроется замечательный феномен. Когда-то, давным-давно, у меня был ученик, абсолютно нечувствительный к болевым воздействиям на руки (его ног мы не испытывали). Столкнувшись с этим случайно во время изучения базовых замков и заломов, все мы, присутствовавшие тогда в зале, изнемогли в попытках причинить ему хоть какую-то неприятность, но тщетно. Уж на что однозначно действенны формы типа котэ-гаеши или никкё – даже они оказались бессильны. При этом его руки отнюдь не обладали исключительной гибкостью, и он вовсе не мог завязывать их узлом, словно «женщина-удав» из старого шапито. Разумеется, приложив дурную силу, вполне можно было обеспечить ему перелом, но мы, ясное дело, к таким опытам не прибегали. Просто там, где обычный человек начинает плясать на пуантах и вопить: «Сдаюсь!», – наш уникум не ощущал ровным счетом ничегошеньки. Само собой, такие способности (скорее, свойства) дают их обладателю известную фору, попытайся [злодей провести болевой прием.

Совершенно аналогичный пример рассказал недавно мой приятель, тренер по айкидо. У него также был ученик, не реагировавший на ёнкё, хотя всякий иной представитель рода людского при этом обрушивается, как расстрелянный, и даже еще быстрее. Не счесть чудес на белом свете!

Есть еще один занимательный момент, на который просто не могли не обратить внимания те, кто достаточно много знает о жизни известных мастеров боевого искусства. Я также не прошел мимо этой необычной статистики, и даже провел небольшое биографическое исследование. Анализ фактов показал, что абсолютное большинство ныне здравствующих и уже покинувших нас выдающихся личностей из мира восточных единоборств, а также почти все, кто вообще достиг хоть каких-то успехов на этом поприще (или хотя бы не бросил тренироваться одновременно с растаявшей молодостью), были на заре своей юности слабыми и болезненными существами, которым любые физические упражнения давались с великим трудом. Другую, стократ меньшую часть списка, напротив, занимают подростки крепкие и драчливые, словно бы рожденные для необыкновенных испытаний. Но соотношение вторых к первым никак не превышает одного к десяти. Впрочем, если вдуматься, то ничего удивительного во всем этом нет. Когда человек сызмальства здоров, силен и вполне способен отстоять свое место в ряду сверстников и вообще в жизни, у него просто не возникает необходимости что-либо изменять и улучшать; ведь не пьем же мы воду и не едим, когда без того сыты и довольны. Наш румяный счастливец, естественно, направляет все силы и жар души на достижение иных жизненных целей, а отпущенный природой кредит расходует помаленьку как данность, как бездонный капитал. В итоге к середине жизненного пути некогда свежий красавец успевает незаметно превратиться в располневшего дядечку, обремененного служебными и семейными заботами, повышенным давлением и гастритом. Его нужно искренне пожалеть, поскольку он ровным счетом ни в чем не виноват, ибо волшебная искра возгорается почти исключительно в ситуациях скверных, ущербных и вынужденных. Мучим ли наш будущий великий патриарх детскими хворями, злыми соседскими мальчишками, или просто снедаем нелюбовью к своему нескладному телу – так или иначе, но в его душе появляется тот неугасимый уголёк, который тихо жжет его всю оставшуюся жизнь, заставляя бегать трусцой, голодать, избивать макивару, полировать  своим кимоно обтяжку татами или часами заниматься цигун. С детства и до гробовой доски такие люди ежедневно доказывают окружающему миру и самим себе собственную полноценность и состоятельность, причем делают это неосознанно.

Любитель фрейдизма, несомненно, разложили бы эту ситуацию по полочкам в лучшем виде. Можно называть её самовыражением, самоутверждением или даже презренной гордыней – неважно. Главное в том, что лишь недобрые обстоятельства у истоков жизненного пути закладывают в душу вечную батарейку энтузиазма. Между прочим, всё вышесказанное одинаково справедливо почти для всех, кто хоть чем-то сумел выделиться в жизни – музыка ли это, живопись или политика. Изначальная ущербность -вот истинный двигатель прогресса. Гармония и совершенство есть финал пути. Равновесная система неподвижна, лишь эксцентричные схемы обладают потенциальной энергией. Вода течет, пока один край долины выше другого, а придя к блаженному покою и самодостаточности, наша хрустальная речка становится болотом с камышами и жабами.

Несомненно, даже те редкие счастливцы, что достигли вершин в боевых искусствах, оттолкнувшись от здорового безоблачного детства своими мускулистыми ногами и руками, наверняка имеют в душе глубоко спрятанные причины для недовольства, которые и не позволили им поплыть по течению, словно известная субстанция. Просто эти костры у них скрыты еще глубже, так далеко, что раскопать их было бы под силу разве что самому дедушке Зигмунду или, скажем, Милтону Эрикссону.

В назидание и укор всем нам, беспечным любителям диванов и телевизора, хочу привести краткое и схематичное жизнеописание великого мастера традиционной окинавской школы каратэ и кобудо Сёрин-рю, Ютёку Хига (в пересказе М. Бишопа):

Ютёку Хига начал заниматься каратэ в возрасте 17 лет у Дзиро Сиромы, который был учеником легендарного Итосу Анка, которого принято считать «отцом» всего современного каратэ.

Ю. Хига – настоящий мастер боевых искусств, уверенный в своих силах. Он и в 70 лет обладает достаточным мастерством и скоростью, чтобы подтвердить свои слова делом. Каждое утро он встает в 5 часов и пробегает пятикилометровый марафон, затем прыгает через скакалку и проделывает 3-4 ката. За час до вечерних занятий он снова прыгает через скакалку и отрабатывает ката. Во время беседы Хига постоянно тренирует силу хвата кистей с помощью маленьких перевязанных пучков соломы, которые держит в ладонях.

Хига убежден, что тот, кто серьезно занимается каратэ, должен заниматься им всю жизнь, иначе он станет подобен горячей воде: если остынет, её придется разогревать снова. Хига также поощряет занятия учеников с другими учителями, чтобы они расширяли свои познания. «Ученики, которые связывают себя только с одним учителем, – пояснил Хига, – уподобляются людям, сидящим на углу стола и не способным понять, что у стола есть еще три других угла.»

Примеры такого рода можно приводить до бесконечности, но это мало что добавит к уже рассказанному. Не знаю, как там в странах Востока, но у нас очень часто встречаются совершенно невзрачные с виду монстры, чьи нелюдские физические возможности не оставляют шансов на победу при помощи одной только техники, сколь бы изощренной она ни была. Перед лицом подобной стихии говорить о каких-либо шансах вообще смешно, потому что не-представима сама борьба.