Дилетант галактических войн - Михаил Михеев

Между тем вопросы кончились. Ковалёв ещё некоторое время постоял в задумчивости и спросил:

— Паш, а как ты думаешь, надо его кончать или наградим за сотрудничество со следствием?

— Не знаю, — пожал плечами рациональный Ланцет. — А зачем он нам нужен? А так хоть остальных припугнём.

— Нет, Паш, эта кодла не поймёт. Она понимает только силу, причём не абстрактную… Вот что, а давай-ка мы его как агента влияния используем.

— Это как?

— А вот так. — И обратился к цыгану: — Ты жить хочешь?

Цыган часто-часто закивал. Поразительно, как легко сошли лоск и уверенность с этого типа. Ковалёва так и подмывало рубануть его рапирой, но он сдержался. В конце концов, цыган ещё мог быть полезен, а убить… Убить его он всегда успеет.

— Ну тогда слушай, урод. Если в моей республике появится хоть один цыган… Не важно, из твоих или ещё какой, я тебя убью. Так убью, что ты вообще пожалеешь, что отсюда живой вышел.

Цыган вновь закивал. Ковалёв удовлетворённо улыбнулся, похоже, он запугал клиента окончательно и тот готов на всё, лишь бы ухватить за хвост мелькнувший шанс. Но дело было ещё не закончено.

— Ты, сволочь, ещё не понял главного. Я тебя на дне морском найду. На вот, получи.

Дальнейшее весьма напоминало кадры из фильма «Матрица», те самые, на которых главному герою подсаживают жука-соглядатая. Так же страшно, больно и противно. Ну что поделаешь, не только у кинематографистов есть фантазия, работники спецслужб тоже иногда отличаются весьма специфическим чувством юмора. Что, спрашивается, стоит подсадить человеку имплант вроде того, который Ковалёв подсадил дочери? Да ровным счётом ничего, клиент даже не заметит, и стоимость его куда ниже… Но ведь сделали же такую гадость, а всё потому, что всякую шваль, особенно с отсталых миров, подобные спецэффекты пугают и живо делают сговорчивее.

— Итак, мразь, ты теперь понял, что мой со всеми потрохами? И если что, умирать будешь долго и страшно. И весь твой род исчезнет, поверь, я могу это сделать.

Ковалёв и вправду верил, что сделает то, что обещал. И цыган ему верил, потому что видел, что Ковалёв даже не пытается играть.

— Теперь о наказании лично для тебя. Ты, убогий, открыл хайло на моих близких, значит, ты должен быть наказан. В назидание другим, так сказать, и в подтверждение серьёзности моих намерений. Паш, займись этим уродом, а я пойду, у меня нервы не железные.

— Не вопрос, командир. Как считаешь, одной руки хватит?

— Думаю, да. Только смотри, чтоб он у тебя не сдох.

— Обижаешь, начальник. Эта гнида у меня так легко не отделается.

Ковалёв согласно кивнул и, не оглядываясь, пошёл прочь, ему и в самом деле не хотелось смотреть на то, что здесь будет происходить. Просыпаться по ночам с криком — оно надо? И так жизнь тяжёлая, а тут ещё и самому кошмары провоцировать… Пусть этим профи занимается, он за это жалованье получает. Одно из самых больших по эскадре, кстати, больше только у командиров кораблей выходит.

Уже открывая дверь, Ковалёв услышал за спиной:

— Тэк-с, вот эта инъекция, чтобы ты от болевого шока не сдох. А вот эта — чтобы умом не тронулся. Вот это — чтобы не истек кровью. Вот это…

От спокойного, деловитого и даже довольного тона Ланцета Ковалёва затошнило. Он видел однажды то, чем собирался сейчас заниматься корабельный палач. Правда, видел на экране, в обучающем фильме, и то чуть наизнанку не вывернуло. Это вам не банальное сдирание, то с живого человека мясо срезается тонкими, как на отбивную, ломтиками. Остаются голые, хорошо очищенные кости. И всё это время тот, кого вот так потрошат, остаётся в полном сознании. Страшная казнь за самые жуткие преступления, в империи за последние сто лет её применяли всего дважды, и делали это роботы. Сейчас же Ланцет собирался заняться этим лично… Всё-таки он псих!

Ковалёв вышел из комнаты и поспешно закрыл за собой дверь.

Глава 9

Офицеры расстарались — во дворе было довольно многолюдно. Но они не только выгнали из дома всех, кого смогли найти живыми и способными передвигаться (неспособных дострелили), но и рассортировали их на группы. В одну группу — мужчин и подростков, в другую — женщин и совсем маленьких детей. Ковалёв лишь пожал плечами — приказа он не отдавал, да и потребуется ли ему эта сортировка, пока что было неясно.

Перед толпой неторопливо прохаживался Олаф — высокий, могучий, в чёрной броне. Шлем снял, бородка нагло топорщится. Прямо древний викинг, только одежда другая. Или истинный ариец, похожий на их легендарных подводников, хоть на немецкий плакат времён войны его определяй. Хотя, надо признать, немцы знали толк в пропаганде, так что как к ним ни относись, а поучиться у них есть чему…

Здесь же, во дворе, валялись пакеты с наркотой, которые Олаф с Синицыным нашли в доме. На взгляд, килограммов двести. И что со всем этим теперь делать прикажете? Заставить цыган сожрать это? А что, это мысль, как-то отстранённо подумал адмирал.

Пока Ковалёв предавался размышлениям, пытаясь подавить дурноту от мыслей о том, что происходит в подвале (забыть о происходящем не давали дикие крики, доносившиеся наружу сквозь неплотно закрытые двери, внушающие уважение к голосовым связкам цыгана и заставляющие пленных ёжиться от страха), появился Синицын. Штурман, насвистывая себе под нос бодрую песенку, гнал перед собой ещё нескольких человек, в основном женщин. Ковалёв хмуро подумал, что придётся и ему, похоже, научиться музыкально свистеть — это явно заглушало посторонние звуки намного эффективнее самовнушения.

— Командир! Глянь, кого я здесь нашёл!

Ковалёв повернулся и имел неудовольствие лицезреть среди вновь прибывших двух типов явно славянской наружности. Оба немолодые, на вид около шестидесяти, но лица… Странные лица, это, пожалуй, наиболее точное определение. Ничего вроде особенного, но от выражения лиц соотечественников Ковалёва оно отличалось, неуловимо, но явственно. И в то же время оно было странно знакомым. Ковалёв попытался вспомнить лица иностранцев, работающих в его команде, — Джима, Фрица, прочих… Нет, всё не то. У тех поначалу, пока они не вписались в тесный корабельный мирок, морды были уверенные, даже чуть нагловатые, но не более того, а потом и вовсе пообтесались, стали вроде как своими. А здесь было нечто другое…

— Кто такие?

— А хрен знает. Лопочут вроде по-нашему, только вон у того, с придурочной улыбкой, акцент какой-то.

— Импортный, стервец?

— Не, но похоже.

Придурочный поднял голову, скривился чуть презрительно и в то же время покровительственно, и тут в голове Ковалёва словно повернулись шестеренки…

— Иеговист? — Ковалёв брезгливо ткнул в него пальцем. — Али белый братишка?

— Не смейте оскорблять святого отца!.. — взвизгнул второй и тут же заткнулся, задохнувшись от несильного, но точно рассчитанного удара в живот.

Ковалёв задумчиво посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Синицына:

— Ты бы поаккуратнее, убьёшь ведь.

— Да и хрен с ним. Всё равно их в распыл, а я с детства эту мразь не люблю.

— Зачем? Они нам ничего не сделали. Да и этих, — Василий небрежно кивнул в сторону пленных цыган, — я кончать буду не всех.

— Ты кого кончать собрался, совок?

Вот этого никто не ожидал. Как правило, вменяемый человек в ситуации, когда на него смотрят стволы, старается вести себя тише воды и ниже травы. А тут на тебе. Похоже, падре потерял связь с реальностью… Или никогда её не имел.

— Как зовут? — Ковалёв посмотрел на «святого» отца с неподдельным интересом.

— Чижик…

— Как?

— Чижик. Это фамилия такая, чернопузик. Понял? А теперь отпустите нас и извинитесь.

— С какой стати?

— Я — американский гражданин, вы обязаны…

— Понятно. Из иммигрантов, значит. И с чего ты решил, что тебе кто-то что-то обязан? Что ты вообще здесь делаешь, урод?

— Я несу слово Божье…

— Да я ложил, что ты там несёшь, курица.

— Вообще-то чижик — это мелкая птичка отряда воробьиных. Или, может быть, я ошибаюсь, — влез в разговор Синицын.

— Да плевать. — Ковалёв, нервы которого сегодня и так были на пределе, разозлился, и его несло. — Плевать, к какому он отряду относится. Ты что ЗДЕСЬ делаешь, скотина?

— Я здесь занимаюсь своим делом. И ты, чернозадый, ошибаешься, если думаешь, что…

— А ты меня не поправляй, я тебе не стринги. — Ковалёв презрительно ухмыльнулся. — Ещё раз тявкнешь, по морде дам, каз-зёл!

— Не смейте оскорблять святого отца! — вновь завизжал второй пленный, разогнувшись. — И оставьте в покое этих людей! Каждая нация имеет право на самоопределение, и они отстаивают это право, а святой отец приехал в нашу отсталую страну, дабы…

Ковалёв слушал вопли этого невменяемого человека, и его все более давило ощущение дежавю. Точно так же кричали правозащитники в Чечне, орали демократы на митингах… Сволочи, ненавидящие собственную страну. А потом под их радостные крики русских резали как овец, а солдаты в Чечне гибли ротами и батальонами, и бандитов оправдывали. А теперь недобиток тех лет опять визжал на всю округу… Вернее, визжал бы на всю округу, если бы не купол силового поля, надёжно поглощающий звуки.