Сад Эдема - Виталий Ларичев

Однако с уверенностью объявить Аббота виновником пильтдаунской подделки было невозможно. Прежде всего, было бы непонятно, почему он решил подбрасывать то, что могло стать для него желанной сенсацией, своему другу Даусону. Ведь сколько стараний пришлось позже приложить Абботу, чтобы все узнали из газет и писем о его предсказании возможности открытия ископаемого человека в плиоценовых гравиях Пильтдауна, о его «подталкивании» Даусона, о правильной оценке первых фрагментов черепа как ископаемых костей, которые Даусон будто бы принял вначале за «природные конкреции»! С какой стати Абботу нужно было рассказывать геологу Эдмонсу в 1924 г. о том, что он изучал с Даусоном череп эоантропа за 6 месяцев до того, как о нем узнал Вудворд, и что они с другом окрасили обломки в бихромат, «чтобы они затвердели»? Следует также учитывать, что, согласно сведениям, собранным Вейнером, Аббот рассорился с Даусоном в 1915 г. в связи с его нападками на теорию эолитов. Дело дошло до того, что Аббот написал Даусону «оскорбительное письмо». Если Аббот действительно хотел «зло подшутить» над другом, то почему он не воспользовался случаем отомстить ему, объявив о мистификации? Этого не случилось; напротив, вплоть до смерти в 1933 г., когда Абботу исполнилось 80 лет, он не переставал подчеркивать свою роль в пильтдаунской истории.

Вообще, открытия в Баркхам Манер происходили слишком удачливо, гладко, а главное, своевременно и в нужном плане, чтобы можно было видеть в участниках раскопок на террасе Узы жалких жертв «коварного шантажиста со стороны», предугадывающего каждый их шаг и в нужный момент подбрасывающего как раз то, что требовалось для ликвидации трудностей, с которыми сталкивался «человек зари». Не означало ли это, что наступила, наконец, пора обратиться к ведущим участникам пильтдаунских раскопок — к Даусону, Вудворду и Тейяру де Шардену? Можно представить, как трудно было освоиться с этой мыслью. Ведь недаром, когда подтвердились первые подозрения на фальсификацию, Ле Грос Кларк, Окли и Вейнер смущенно писали: «Те, кто вел раскопки в Пильтдауне, стали жертвами тщательного и необъяснимого обмана»!

Из них в живых остался лишь Пьер Тейяр де Шарден. На запрос Кеннета Окли он ответил: «Конечно, никому даже на ум не придет подозревать сэра Артура Смита Вудворда, а тем более Даусона. Я достаточно хорошо знаю Даусона, поскольку работал с ним и сэром Артуром трижды или четырежды в Пильтдауне. Он поразил меня методичностью и энтузиазмом в работе… К тому же их глубокая дружба с сэром Артуром делает совершенно недопустимым предположение, что он мог систематически в течение нескольких лет обманывать своего коллегу. Будучи в поле, я никогда не замечал чего-либо подозрительного в его поведении». Но круг окольных поисков замкнулся, и становилось очевидным, что наглый обманщик все же находился среди тех, кого первоначально приняли за обманутых.

Вейнер приступил к тщательному изучению и сравнению статей, связанных с пильтдаунским открытием, опубликованных Даусоном и Вудвордом, а также к просмотру писем и других бумаг Вудворда, оказавшихся после его смерти в архиве Британского музея. Он решил, кроме того, отправиться в Суссекс, поработать в местных музеях и встретиться с людьми, которые, возможно, слышали нечто, раскрывающее обстоятельства аферы в Баркхам Манер. Результаты не замедлили появиться.

Поражала прежде всего небрежность, с которой в изданиях освещались обстоятельства открытия эоантропа. Даже такой вопрос, как дата первой находки черепа, оказался запутанным: в путеводителе Британского музея и в книге «Самый ранний англичанин» Вудворд писал о 1912 г., а в отдельных статьях начало поисков отодвигалось к 1908 г. Странную забывчивость Вудворд проявлял также в рассказах об открытии знаменитого клыка: выступая на конференции членов Британской ассоциации антропологов в Бермингеме 16 сентября 1913 г. и в Королевском колледже в декабре того же года, он представил ход раскопок так, что можно было подумать о его отсутствии в Пильтдауне в момент, когда Тейяр де Шарден извлек из гальки клык «человека зари». Вот слова Вудворда: «К счастью, Даусон продолжил раскопки в Пильтдауне последним летом, и 30 августа отец Тейяр, который работал с ним, нашел клык». Однако в путеводителе и книге он недвусмысленно дает понять, что был на раскопе вместе с Даусоном, когда Тейяр де Шарден обнаружил сенсационную находку: «В следующий сезон 1913 г. мы (с Даусоном) продолжали работу без какого-либо успеха до 30 августа, когда к нам присоединился отец Тейяр». Забывчивость более чем странная, учитывая важность открытия. Тейяр де Шарден в письме к Окли подтвердил, что Вудворд определенно находился в Пильтдауне в момент, когда ему посчастливилось найти клык: «Он (Вудворд) похвалил меня за наблюдательность и положил зуб в карман». Не заподозрил ли Вудворд неладное, когда в его руках оказался клык эоантропа, и не успокоили ли его затем разъяснения Даусона и специалиста по зубам Ундервуда? Но почему в таком случае он столь решительно отбросил критические замечания «знаменитого зубника» В. К. Лайна, отметившего невозможность наличия такого сильного износа на столь молодом (с большой пульпой) зубе, и не присоединился к высказываниям Кизса, выразившего удивление «слишком интенсивному износу клыка в челюсти, в которой третий коренной еще не прорезался полностью»? Неужто Вудворда могли убедить слова Даусона о действии на клык «земных бактерий» или его самоуверенное заключение о том, что «два коренных изношены так же, как клык»? Как бы то ни было, но факт остается фактом: Вудворд отбросил мнения критиков и, признав правоту Даусона и Ундервуда, смело связал свое имя с открытием клыка.

Вейнер далее обратил внимание на разногласия относительно последовательности различных находок из Пильтдауна и количества их на каждом из этапов поисков. В книге «Самый ранний англичанин» Вудворд писал, что 4 из 9 обломков черепа эоантропа найдены после 24 мая 1912 г., когда его посетил Даусон и впервые сообщил об открытии в Баркхам Манер. Отсюда можно сделать вывод о том, что 5 фрагментов черепа были обнаружены до начала раскопок. Из книги Вудворда также следовало, что Даусон, помимо обломков черепа, принес ему зуб гиппопотама, зуб стегодона и кремни. Вудворд, кроме этого, отмечал открытие Даусоном третьего обломка черепа в 1911 г. Тейяр де Шарден также припоминал, что до обращения в Британский музей Даусон имел несколько обломков черепа. «Более двух фрагментов черепа, завернутых в газету, он показывал своему знакомому Кларку». Однако сам Даусон в своих статьях никогда не писал более чем о двух обломках черепа, которые он нашел до своего визита к Вудворду: один в 1908 г. и один осенью 1911 г. При этом Даусон никогда не упоминал об открытии им до 1912 г. зубов гиппопотама, стегодона, а также обработанных кремней, и поэтому могло создаться впечатление, что все это обнаружено при раскопках в 1912 г. По этому поводу сохранилось его личное письмо Вудворду от 28 марта 1911 г., в котором он просил высказать мнение относительно зуба гиппопотама и обломка камня, не оцененного, впрочем, должным образом. Из публикаций не ясно также, когда Даусон обратил внимание на пильт-даунские гравии: «незадолго до открытия обломков черепа», «за несколько лет до открытия черепа» или «в конце XIX века». По статьям в периодических изданиях Вейнер установил, что это могло случиться или 4 августа 1911 г., или 10 мая 1907 г., или 3 октября 1904 г., или 27 мая 1899 г. Так когда же точно?

С не меньшей путаницей столкнулся Вейнер, когда попытался установить обстоятельства открытия обломков черепа. Аббот утверждал, что первый фрагмент «после долгих поисков нашел сам Даусон». Он попросту подобрал на одной из гравиевых куч обломок «кокосового ореха», раздробленного рабочими. В книге Вудворда также приводится история с «кокосовым орехом», но обломок его попадает в руки Даусона от землекопа. Даусон же ни разу не упоминал о «кокосовом орехе», а его рассказ вообще противоречит такой версии. Он считал, что рабочим попался целый череп с нижней челюстью, который они раздробили, не заметив находки, а обломки перемешали с гравием, из которого их извлекли потом в ходе раскопок.

Сами по себе раскопки производили более чем странное впечатление: они не отличались методической точностью и тщательностью хотя бы уже потому, что среди документации отсутствовал план взаимного расположения находок и не оказалось измерений, касающихся глубины их залегания. Впрочем, о какой точности можно было говорить, если большинство культурных остатков было извлечено из гравия, уже разрушенного ранее рабочими, a in situ залегали лишь находки особой важности — «рубило» и нижняя челюсть! Внимательный анализ текстов первых отчетов, появившихся в печати, привел Вейнера к выводу о том, что клык не был найден в слое: ведь, согласно Вудворду, гравий сначала произвольно рассыпался на поверхности земли, где его промывало дождем, продувало ветром, и лишь потом этот искусственно созданный слой расчерчивали на квадраты, тщательно просматривали гальку и просеивали ее сквозь сито. Можно ли было в таких условиях с уверенностью говорить, где первоначально залегал клык эоантропа? Осборн, правда, рассказывал, что во время его визита в Британский музей в 1920 г. Вудворд показывал ему «рабочий план расположения разных находок внутри и вне ямы» Пильтдауна, но имел ли какую научную ценность этот загадочный чертеж при той странной даже для начала XX в. методике раскопок «уникального памятника» с сенсационными останками «недостающего звена»? Почему никто из скептиков не обратил внимание на эту сторону «пильтдаунского открытия»?