Корабельные новости - Эн­ни Прул

Ко­гда Ку­ойл по­до­шел бли­же, ов­цы мет­ну­лись от не­го, зве­ня ко­ло­коль­чи­ка­ми. Со­ба­ки не бы­ло вид­но. Он по­сту­чал. Ему не от­ве­ти­ли. Но он знал, что ста­рый ку­зен был до­ма.

Он по­звал его: «Мис­тер Ку­ойл, мис­тер Ку­ойл», и ему по­ка­за­лось, что он зо­вет са­мо­го се­бя. Ему по-преж­не­му не от­ве­ча­ли.

Он толк­нул дверь и во­шел. Ку­ча по­лень­ев и му­со­ра, силь­ная вонь. За­ры­ча­ла со­ба­ка. Он уви­дел ее в уг­лу, воз­ле печ­ки: бе­лая со­ба­ка с ма­то­вы­ми гла­за­ми. Ле­жав­шая в дру­гом уг­лу ку­ча тря­пья за­ше­ве­ли­лась, и из нее по­ка­зал­ся че­ло­век.

Да­же при туск­лом ос­ве­ще­нии, не­смот­ря на древ­ний воз­раст это­го че­ло­ве­ка, Ку­ойл уз­нал в нем зна­ко­мые чер­ты. Не­по­слуш­ные те­туш­ки­ны во­ло­сы, без­гу­бый рот от­ца, фа­миль­ные глу­бо­ко по­са­жен­ные гла­за, же­ст­кие бро­ви, по­сад­ка го­ло­вы бра­та. И его, Ку­ой­ла, чу­до­вищ­ный под­бо­ро­док, те­перь ка­жу­щий­ся ка­ким-то ма­лень­ким, на­по­ми­наю­щий кос­тя­ной клиф, по­кры­тый бе­лым мхом.

В этом до­миш­ке, в ни­ще­те и ве­ко­вой дрях­ло­сти Ку­ойл уви­дел тень сво­его пра­ро­ди­те­ля. Этот че­ло­век был бе­зу­мен. Яс­ность ума дав­но по­ки­ну­ла его, и вся его жизнь пе­ре­мес­ти­лась из ог­ром­но­го ми­ра в ма­лень­кое про­стран­ст­во его го­ло­вы. Он со­шел с ума от оди­но­че­ст­ва, или от­сут­ст­вия люб­ви, или из-за ка­ко­го-то ге­не­ти­че­ско­го де­фек­та. Или от ощу­ще­ния, что его пре­да­ли, не­из­беж­но­го спут­ни­ка всех за­твор­ни­ков. Под его но­га­ми ле­жа­ли мот­ки ле­сы, спу­тан­ные клуб­ки, спрес­со­ван­ные до кам­ней, дре­вес­ная тру­ха, пе­сок, мор­ская сы­рость, грязь, тра­ва и во­до­рос­ли, кло­чья шер­сти, об­гло­дан­ные ба­ра­ньи реб­ра, хвоя, ры­бья че­шуя и кос­ти, пла­ва­тель­ные пу­зы­ри, по­тро­ха тю­ле­ней, хря­щи каль­ма­ров, би­тое стек­ло, рва­ная оде­ж­да, со­ба­чья шерсть, об­лом­ки ног­тей, ко­жа и кровь.

Ку­ойл вы­та­щил из кар­ма­на за­вя­зан­ные уз­ла­ми ве­рев­ки и бро­сил их на пол. Стран­ный че­ло­век мет­нул­ся впе­ред, схва­тил их не­гну­щи­ми­ся паль­ца­ми и бро­сил в печь.

— Все, те­перь уз­лы не раз­вя­зать! Их взял огонь.

Ку­ойл не мог на не­го кри­чать, да­же за кол­дов­ские уз­лы на по­ро­ге ком­на­ты его де­тей и за бе­лую со­ба­ку, ко­то­рая так на­пу­га­ла Бан­ни. Он толь­ко ска­зал: «Вам не нуж­но это­го де­лать». Что это оз­на­ча­ло, он и сам не знал. По­том он ушел.

На об­рат­ном пу­ти по раз­би­той до­ро­ге он ду­мал о ста­ром Ку­ой­ле и его убо­гом вол­шеб­ст­ве, дер­жа­щем­ся на ос­тан­ках жи­вот­ных и ве­рев­ках. У не­го не бы­ло со­мне­ний в том, что ста­рик жил, под­чи­ня­ясь лун­но­му цик­лу, ос­тав­ляя ма­ги­че­ские зна­ки на де­ревь­ях, ви­дя кро­ва­вые до­ж­ди и чер­ный снег и ве­ря в то, что гу­си уле­та­ют на зи­му на бо­ло­та Ма­ни­то­бы, где вмер­за­ют в лед до на­сту­п­ле­ния вес­ны. Его по­след­ней жал­кой по­пыт­кой за­щи­тить­ся от втор­же­ния во­об­ра­жае­мых вра­гов ста­ли уз­лы на ку­соч­ках ве­рев­ки.

Ку­ойл вва­лил­ся в мас­тер­скую. Эл­вин Ярк в по­лу­мра­ке ра­бо­тал над изо­гну­тым кус­ком дре­ве­си­ны с по­мо­щью кри­во­ли­ней­но­го стру­га.

— По­хо­же, хо­ро­шее де­ре­во, — буб­нил он. — Вот иду я по ле­су, гля­жу — сто­ит хо­ро­шая ель. И го­во­рю се­бе, вот этот ствол сго­дит­ся для Ку­ой­ла. Ви­дишь, как она слав­но рас­ши­ря­ет­ся кни­зу? По­лу­чит­ся хо­ро­шая, уз­кая лод­ка. Ну, не слиш­ком уз­кая, а хо­ро­шая. Я тут де­лал лод­ку для Ноя Дея, лет де­сять на­зад. Ствол смот­рел­ся хо­ро­шо в де­ре­ве, но для лод­ки был слиш­ком пря­мым, слиш­ком ров­ным. Не бы­ло у не­го хо­ро­ше­го рас­ши­ре­ния. Нос по­лу­чил­ся слиш­ком от­вес­ный. Вот Ной мне и го­во­рит: «Ес­ли бы у ме­ня бы­ла дру­гая лод­ка, я бы эту про­дал».

Ку­ойл кив­нул и при­крыл ру­кой под­бо­ро­док. «Муж­чи­на с по­хме­лья слу­ша­ет о слож­но­стях ко­раб­ле­строе­ния».

— Вот по­че­му все лод­ки раз­ные. По­ни­ма­ешь, ка­ж­дое де­ре­во рас­тет по-сво­ему, по­это­му у ка­ж­дой лод­ки свой на­клон но­са и свой на­клон кор­мы. У ка­ж­дой лод­ки свое на­зна­че­ние. Все они раз­ные, как муж­чи­ны и жен­щи­ны, кто-то хо­ро­ший, а кто-то не очень. — Ско­рее все­го, он слы­шал это на про­по­ве­ди и те­перь по­вто­ря­ет как соб­ст­вен­ную мысль. Он на­чал петь низ­ким си­п­лым го­ло­сом: «Ах ты, гусь, „Гусь-ны­рок”, не пой­му, ка­кой от те­бя прок?»

Ку­ойл сто­ял по­сре­ди тор­чав­ших, как кос­ти, кус­ков дре­ве­си­ны, по са­мые щи­ко­лот­ки в опил­ках. Бы­ло хо­лод­но. У Эл­ви­на Яр­ка на ру­ках бы­ли ва­реж­ки, а бе­гу­нок на его мол­нии от­ра­жал свет. Он при­сло­нил­ся к сте­не, где стоя­ли са­мые боль­шие кус­ки де­ре­ва.

— Эти сре­зал на про­шлой не­де­ле. Сей­час их нет смыс­ла ре­зать все сра­зу, — объ­яс­нил Ярк Ку­ой­лу. — Я сна­ча­ла де­лаю три ос­нов­ные — бреш­тук, ми­дель-бимс и гак. У ме­ня есть ле­ка­ла, их мне дал еще отец. Он с их по­мо­щью от­ме­рял и ре­зал всю дре­ве­си­ну, но боль­шин­ст­во раз­ме­ток уже по­ис­тер­лись. Не­ко­то­рые бы­ли без под­пи­сей, так что я да­же не знаю, за­чем они бы­ли нуж­ны. Вот, зна­чит, я де­лаю три са­мые глав­ные час­ти и кор­мо­вой под­зор. От­ту­да я уже смот­рю, что де­лать даль­ше.

Ку­ой­лу бы­ло по­ру­че­но под­ни­мать, дер­жать и пе­ре­но­сить. Его го­лов­ная боль уси­ли­лась. Ему ка­за­лось, что он чув­ст­ву­ет ее раз­мер и цвет: она бы­ла в фор­ме ги­гант­ской бу­к­вы «Y», ко­то­рая на­чи­на­лась в моз­гу и за­кан­чи­ва­лась в глаз­ных яб­ло­ках. Она бы­ла крас­но-чер­ная, как мя­со на гри­ле.

Эл­вин Ярк вы­ре­зал и об­ра­ба­ты­вал ко­сые сты­ки до тех пор, по­ка они не сце­п­ля­лись друг с дру­гом, как креп­кое ру­ко­по­жа­тие. Го­то­вые де­та­ли ле­жа­ли, ожи­дая сбор­ки. По­том они со­еди­ня­ли нос с ки­ле­вы­ми сты­ка­ми. Ко­гда Ку­ойл на­кло­нил­ся, ему по­ка­за­лось, что у не­го от бо­ли лоп­нут гла­за.

— Так, те­перь под­ни­ми старн­пост.

Даль­ше они кре­пи­ли су­хо­стой на внут­рен­ние сты­ки.

— Те­перь да­вай со­би­рать, — ска­зал Ярк, за­го­няя де­ся­ти­сан­ти­мет­ро­вые на­ге­ли и за­тя­ги­вая вин­ты. Он сно­ва за­пел: «Ка­кой от те­бя прок, „Гусь-ны­рок”?» — Вот он, твой хре­бет. Вот хре­бет тво­ей лод­ки. Счи­тай, она уже в сбо­ре. Вот по­смот­ришь на нее, ес­ли ты, ко­неч­но, раз­би­ра­ешь­ся в лод­ках, то сра­зу пой­мешь, что к че­му. Но ни­кто те­бе не ска­жет, как она по­ве­дет се­бя на во­де, на вол­не, на зя­би. Все уз­на­ешь, ко­гда спус­тишь ее и ис­про­бу­ешь. Был, прав­да, у нас ста­рый дя­дюш­ка Лес, Лес Бад­жел. Зем­ля ему пу­хом. Ему сей­час бы­ло бы сто три­дцать лег. Он был пер­вым мас­те­ром-ло­доч­ни­ком на этом бе­ре­гу еще до то­го, как я уви­дел свой пер­вый мо­ло­ток. Он де­лал за­ме­ча­тель­ные яли­ки и плос­ко­дон­ки. Они ре­за­ли во­ду, как те­п­лое мас­ло. По­след­няя лод­ка у не­го бы­ла са­мая луч­шая. Прав­да, пил он, дя­дюш­ка Лес. Да не ста­ка­на­ми, а лит­ра­ми. Но до­жил до се­дин. Стран­ное это де­ло, как жизнь-то скла­ды­ва­ет­ся.

При упо­ми­на­нии об ал­ко­го­ле го­ло­ва Ку­ой­ла за­пуль­си­ро­ва­ла.

— Же­на умер­ла, де­ти уе­ха­ли в Ав­ст­ра­лию. У не­го в го­ло­ве бы­ли од­ни по­хо­ро­ны, гро­бы да жем­чуж­ные во­ро­та. В кон­це кон­цов он ре­шил сде­лать се­бе гроб. По­шел в свою мас­тер­скую, на­брав пол­чай­ни­ка са­мо­го­на, и за­сту­чал мо­лот­ком. Пи­лил, сту­чал це­лую ночь. По­том пе­ре­полз в дом и ус­нул на по­лу на кух­не. Мой отец по­шел в мас­тер­скую, по­то­му что ему очень хо­те­лось по­смот­реть на этот гроб. Он его уви­дел: гроб с но­сом и ки­лем, слав­но вы­пи­лен­ный, с про­смо­лен­ны­ми шва­ми, сто во­семь­де­сят сан­ти­мет­ров в дли­ну и за­ме­ча­тель­но вы­кра­шен­ный.

Ку­ойл сла­бо за­сме­ял­ся.

Ярк при­тя­нул вин­том к внут­рен­ней по­верх­но­сти но­са ку­сок ели, ко­то­рый он по­че­му-то на­звал «пе­ред­ни­ком».

— Он де­ла­ет нос жест­че, да и об­шив­ку под­дер­жи­ва­ет. Ох, до­жи­ву ли я до то­го, что­бы ее за­кон­чить. — Он со­гнул­ся, что-то из­ме­рил и за­бил гвоздь в са­мый ко­нец ки­ля. По­том за­це­пил за не­го пет­лю от ме­ло­вой ни­ти, ко­то­рую по­том про­тя­нул до дру­го­го кон­ца и за­це­пил ее там. По­том за­щип­нул нить, на­тя­нул ее и от­пус­тил, от­ме­тив ось тон­кой го­лу­бой ли­ни­ей.

— Я ду­маю, мы уже мо­жем вы­пить по чаш­ке чаю, — про­мур­лы­кал он. Вы­тер нос тыль­ной сто­ро­ной ру­ки, а по­том на­гнул­ся и вы­смор­кал из но­са пыль и опил­ки. И сно­ва за­тя­нул свою пес­ню: «Нет, ка­кой тут прок, раз ты лен­тяй и ле­же­бок».

Но Ку­ойл чай пить не стал. Он дол­жен был ехать к трей­ле­ру На­тби­ма.

На сту­пе­нях воз­ле трей­ле­ра си­де­ли На­тбим, Ден­нис, Бил­ли Прит­ти и чер­но­во­ло­сый муж­чи­на. Они не об­ра­ща­ли вни­ма­ния на хо­лод и пи­ли пи­во. Ку­ой­ла чуть не стош­ни­ло от од­ной толь­ко мыс­ли о пи­ве. Ни кра­на, ни лод­ки не бы­ло вид­но.