Страницы Миллбурнского клуба, 1 - Слава Бродский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пародии разных лет
И это все в меня запало,
И лишь потом во мне очнулось…
Давид Самойлов
Как объяснить, что я прикипел к юмористическим стихам, пародии, юмору? С детства пытался искать и покупать все, что было интересно и доступно в этом жанре. До сих пор помню кое-что опубликованное. Например, эпиграмма С.Васильева на Г.Рыклина (кто его вспомнит нынче?)
– Ну, как вам Рыклин? – Что ж, читаем.
– Смеетесь после? – После – да.
Мы после Рыклина за чаем
Читаем Чехова всегда…
Этой пародии, по-моему, лет 60.
Помню пародии (и нецензурные тоже) Архангельского, Игина, Васильева, на известных советских писателей и поэтов. Виссарион Саянов, автор романа «Небо и земля» – слышали о таком? Теперь о нем сохранилось только:
– Видел я Саянова –
Трезвого, не пьяного.
– Трезвого, не пьяного –
Значит, не Саянова.
Я коллекционировал и читал все, что попадалось, запоминал и перечитывал. Ну и конечно, – современников: Иртеньева, Филатова, Гафта, Губермана и самого любимого – остроумнейшего Александра Александровича Иванова.
Лет эдак 55 назад меня попросили выступить на школьном концерте – «почитать какой-нибудь юмор» (просьба учительницы литературы). Я прочитал пародии – как бы написали советские поэты вариации на стихи Пушкина «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…» До сих пор пытаюсь вспомнить, кто написал… Но некоторые строки помню и сегодня. На Михалкова, к примеру:
Не знаю, для чего однажды Марь Иванна
с кувшином за водой на речку побрела,
но по пути ей встретилась скала,
что все-таки довольно странно…
Я, каюсь, первую строчку впоследствии украл:
Однажды как-то раз поутру Марь Иванна
пошла на улицу Желябова в ОВИР…
Мой первый стишок, опубликованный «Новым Русским Словом», был не пародией, а довольно сердитой реакцией на «Стихи о советском паспорте» Маяковского, надоевшие нам со школы. Мы уезжали в эмиграцию не с паспортом, а паршивенькой зеленой бумажкой, которая называлась «Виза». И вот эти «Стихи о советской визе» и подтолкнули меня на более ироничное, что ли, стихоплетство. Там были строки, которыми я, честно говоря, горжусь:
Что делать поэту?
Достать из штанин
Похабный клочок
из ОВИРа?
Кто ты теперь?
ССР гражданин?
Или скиталец по миру?
Крыл ты Шаляпина. Ленина
– чтил.
Сталину слал комплименты.
Что кроме паспорта
получил?
Какие снял дивиденды?
Паспорт – в штанах, а стрелял в висок.
Наверно, подпил
в прострации
А может, пулею пересек
Первый рубеж
эмиграции?
Славят поэтов.
Читают. Чтут.
Памятники даже ставят.
В России всегда пьедесталы
куют,
Когда до конца затравят.
Первые пародийные опусы я отправил, естественно, в «Новое Русское Слово», где тогда печатался. Первая пародия попала в руки Инны Богачинской. Она открывала редакционную почту на правах секретарши Якова Моисеевича Седых, главного редактора. Ну откуда я мог знать, что пародия на ее стихи попадет первым делом в ее же руки:
Озадачен декабрь, озадачен.
Снег озябшую тайну несет.
Разгадайте, что все это значит,
Иль хотя бы частично, не все…
А я только что прочел тоненькую книжечку пародий Александра Иванова. И мне захотелось попробовать себя в этом жанре…
Озадачен декабрь, озадачен.
Дал задачу мне до февраля.
Догадалась я: снег – это значит
Н2О, только ниже нуля.
Озабочен апрель, озабочен,
Сколько тайны в воде дождевой!
Напишу я стихи, между прочим,
Разведенные талой водой,
В октябре есть свои секреты –
В мокром дождике тайный след.
Как загадочен мир поэта!
Для читателя ж тайны нет.
Вот и август меня беспокоит,
В жарком месяце – капли беды…
Целый год я сумею построить
На фундаменте чистой воды!
Почему-то Инна обиделась и эти строки никому не показала, но мы впоследствии познакомились и подружились семьями. Она оказалась очаровательной женщиной и талантливой поэтессой. А вот милейшая Евгения Димер на пародию не обиделась и даже подарила мне книжечку своих стихов. Хотя этих ее строк в книжке не было:
Мне страшна автобанная даль,
И молюсь я в отчаяньи Богу,
И тебя провожаю в дорогу
На широкий и гладкий асфальт,
Где со всех незаметно сторон
Смерть настойчиво к каждому лезет.
Там удары и скрежет железа.
Провожаю тебя, как на фронт….
Автострасти-автомордасти
Страшен мне автобанный разгул,
Скрип и скрежет хайвейных экзитов.
В смертный узел движение слито,
Запах смерти на трассе задул.
В «додже» ты словно воин в бою.
Ты глядишь сквозь стекло, как из ДЗОТА.
Из кювета стреляли в «тойоту»…
Дезертир бросил «хонду» свою.
Нажимай посильнее на газ!
«Форду» времени нет для атаки.
Настигают гигантские траки!
«Понтиак» метит врезаться в нас!
Это битва! Сражение! Бой!
Все что движется – может разбиться!
Никуда от хайвея не скрыться…
Если ж стукнут, примчусь за тобой!
Стекла я перебью молотком,
Проколю шепелявые шины.
Подорву под откосом машину
И пойдем по хайвеям пешком!
Надо сказать, Андрей Седых, к которому я зашел поговорить о любимом жанре и подарить только что вышедшую книжечку, меня несколько огорошил: «Пародии надо делать на известных поэтов». Сам он ни строчки не прочитал и, как впоследствии выяснилось, давал все приходящее и приносимое в редакцию супруге. Ей понравилось? Можно печатать…
Современных поэтов Седых не знал и не печатал. Вот хорошенькая Инна – рядом, она своя. Да еще кое-какие старые приятели-эмигранты. А я как бы из новых. Впрочем, печатали изредка…
Уже через пару недель после приезда Сергея Довлатова я встретил его в клубе русских писателей Нью-Йорка. Мы жили неподалеку друг от друга, виделись часто. И когда под редакцией Довлатова стал выходить «Новый Американец», – тут меня стали печатать часто. Зато «Новое Русское Слово» авторам «Нового Американца » указало на дверь – конкурентов Адрей Седых невзлюбил. О поэте Семене Ботвиннике остроумно и ядовито написал сам Довлатов в своей первой книжечке «Соло на ундервуде». Обязательно найдите и прочитайте. А моя реакция вылилась, естественно, в пародию на стихи С. Ботвинника («Прибрежный лес»):
Прибрежный лес унять не может дрожи.
Волна у черных плещется камней.
Не стану я ни крепче, ни моложе,
Не стану я ни зорче, ни умней.
В огороде бузина...
Трещит в кустах болтливая сорока,
А у киоска с пивом сохнет клен.
Глупеем мы от возраста и срока.
Рука не пишет, разум притуплен.
Как трудно с поэтическим народом!
Да и читатель, видно, не дорос.
Вот бузина растет за огородом.
А дядька в Киеве. Почем теперь овес?
Пошли 80-е годы. Стали приезжать толпами новые эмигранты. И тут мне уже было не остановиться. Я стал кропать пародии одну за другой.
Живя в России, мы пользовались (за редким исключением!) общественным транспортом. И вот сел в трамвай довольно известный поэт Игорь Шаферан. По-видимому, в первый раз. Иначе не написал бы той чепухи, которая меня лично развеселила:
Люблю я тесноту и шум
Везущего к восьми трамвая.
Ни ярких шляп, ни жарких шуб
В трамвае этом не бывает…
Помните эту замечательную фразу?
Эй, ты, в шляпе! Выходишь?
Все есть: трамвай, рабочий класс.
Завод. Сто граммов оптимизма.
И вот уже готов рассказ
По правилам соцреализма.
Я помню тот трамвай. С утра
Бока намнут на поворотах.
Чуть подтолкнешь кого слегка –
И заведут с пол-оборота:
Еще в очках! Куды ты прешь?
А он в такси привык, холера!
Интеллигентов развелось!
Небось еврей, из инженеров...
Людской поток угрюм и хмур.
И лишь поэт от счастья тает!
Он прикоснулся поутру
К рабочим ватникам в трамвае!
Я себя причисляю к многомиллионному сонму футбольных болельщиков уже лет 65. Сам играл, и судил, и даже тренировал детишек здесь, в Америке! Всю жизнь мечтал увидеть чемпионат мира – и ведь увидел. В 1986 году был в Мексике, на финальных играх. Видел в деле легендарного Марадону, потрясающего Платини.
И как же было пройти мимо вот этих стихов Григория Поженяна:
Не паситесь в офсайде
В тени у чужого крыльца.
Старых жен не бросайте.
Несите свой крест до конца.
Он же («Песня о друге»):
Уйду с дороги, таков закон.
Третий должен уйти.
Кое-что о футболе или уйди с поля
Не надо пастись в офсайде
В тени у чужих ворот.
Пишите. Или играйте.
Жена пусть в запасе ждет.
Мяч, то есть крест, несите.
И если открыли счет, –
Любимой гол посвятите.
Жена пущай подождет.
Строчку, как мяч, подрезал...
Что-то читатель притих...
Я с углового врезал
