Страницы Миллбурнского клуба, 1 - Слава Бродский

Имея Димин план в кармане, я не боялся встречи с художником. Рубанов сказал: «Обозначь настроение и идею, но в детали не вдавайся. Как бы ты ни старался придумать сценическое решение, талантливый художник сделает это лучше. У них мозги другие».

Он был прав. Толя Шубин, главный художник Театра юных зрителей и приятель Рубанова, за три дня изготовил макет декораций, который меня просто очаровал.

«А что это за разрезы на стенах?» – робко спросил я. «Я вижу стены белыми, с изломами, – сказал Толя. – Летящий образ белых ночей Петербурга...»

Черт его знает – что он там видит? – подумал я, но спорить не стал: макет смотрелся не хуже виденных мной в юности в холлах Александринки и Театра комедии.

Начались репетиции.

Пару дней мы разбирали пьесу за столом, а потом, как говорят актеры, «пошли ногами». Помню ужас, в который я пришел после первой репетиции «ногами».

Скука! Жуткая скука! Я шел по морозу пешком в гостиницу и думал – что делать? И тут меня стукнуло: пусть собирает чемодан! Вечером я заставил Андрея объясняться героине в любви, уговаривать ее бежать и при этом сваливать в чемодан женские тряпки. Андрей старательно делал все, что я просил – носился по сцене, собирал лифчики, туфли, платья, Юля ломала руки в отчаянии, но веселее не становилось.

Позже, когда Дима и Рубанов вместе увидели эту сцену, они переглянулись и Рубанов остановил прогон. «Идите, погуляйте две минуты», – сказал он артистам. Затем они оба повернулись ко мне и почти в один голос сказали: «Здесь что-то не так». Я беспомощно развел руками.

Тем временем актеры вернулись. Рубанов помолчал и сказал: «Никакой беготни, стойте неподвижно и объясняйтесь в любви». И вдруг в сцене появилась внутренняя динамика и глубина. И стало совсем не скучно.

Я много придумывал, сидя в гостинице или шатаясь по городу, но почти все мои домашние заготовки разлетались в пух и прах. Я придумывал новые, потом и они разлетались, и я опять что-то придумывал...

Со сценами на двоих процесс двигался туда-сюда, но когда на сцену выходило четыре актера, я чувствовал себя худо... Начинались споры, пререкания, и тут я часто пользовался своими диктаторскими правами...

Утром я вставал, ехал в театр, репетировал три часа, возвращался в гостиницу, садился за компьютер, что-то меняя в тексте и планируя вечернюю репетицию, смотрел в окно на чадящие заводские трубы, включал телевизор или просто валялся на кровати и снова ехал в театр. И так – полтора месяца.

Маленькое отступление для страдающих ностальгией чревоугодников. Рядом с гостиницей я наткнулся на вывеску «Диетическая столовая», вошел и попал... куда я попал? Синие скатерти, пластмассовые подносы, алюминиевые ложки, вилки, грузные поварихи в белых халатах и кокошниках, важно толкущиеся вокруг огромных алюминиевых котлов, – все это я видел давным-давно в другой, исчезнувшей с карты, стране.

Длинная металлическая стойка. Тарелочки с холодными закусками; витаминный салат – капуста, яблоко, морковка; яйцо под майонезом; холодец; подносы стаканов со сметаной, полные и наполовину; компот из сухофруктов; розовый кисель; стаканы простые, граненые. Глубокие тарелки – каша перловая, рисовая, манная, гречневая с непременным желтым кружочком растаявшего масла в центре. Творожная запеканка, обильно политая сгущенным молоком. (Надоело? Можете пропустить.) Супы – борщ или гороховый, на выбор. На металлических подносах горы котлет, шницели, бефстроганов, жареная треска. Гарниры – картошка, греча. На десерт – коржики молочные, с присыпкой, маленькие кексы с изюмом, слоеные язычки и венец всего – пирожное – тоненькая полоска слоеного пирога прямиком из моей школьной столовой.

Путешествие завершается у кассового аппарата, за которым восседает молодуха-кассирша, тоже в белом халате и кокошнике, пробивающая крошечные нечитаемые чеки. Обед из трех блюд в переводе на привычную валюту – три доллара.

Боже, как уцелел этот милый моему сердцу динозавр среди моря современных кафешек и макдональдсов?

И еще: в служебном буфете театра я обнаружил большие трехлитровые банки сливового сока с ржавыми металлическими крышками, откуда-то с Украины или Молдавии. Ими были заставлены все гастрономы и овощные магазины моей юности.

…Репетиционные будни продолжались. Рубанов учил: «Не торопи события. Дай актеру время войти. Актерское дело – сложное. Актер должен ухватить ситуацию, интонацию, текст, партнера, пространство. Актеру нужно семь репетиций, чтобы запомнить и сделать как надо. Хороший актер сделает за три. Плохой не сделает никогда».

Бывали и веселые минуты: мне что-то удавалось, я заводился, орал, бегал по сцене... Чем я только не занимался! Декорации, мебель, реквизит, костюмы – вплоть до фасона и цвета лифчиков (в двух сценах актрисы раздевались), музыка, уроки английского произношения, свет.

Слава смотрит, как Юля красится перед зеркалом и должен произнести реплику: «А-а-а, новая помада...» Слава забыл текст и сказал: «А-а-а, боевой раскрас». Спасибо, Слава. Сколько еще новых перлов «великого и могучего» из-за отъезда за бугор я пропустил?

Еще проблема: в комнате героя на стене должен висеть портрет. Я говорю художнику: «Толя, нужна фотография самодовольного пошляка, с выпученными глазами и в шляпе». Толя приносит камеру в театр, мы выбираем актера с подходящей физиономией (заслуженный артист России) и прямо перед съемкой пугаемся: а вдруг актер подаст на нас в суд или потребует комиссионные? Надо что-то спешно придумать. Оказывается, единственный человек в театре, который не боится за свою репутацию, это я. Пришлось надеть шляпу.

Когда директор явился на сдачу спектакля, он глянул на сцену и первое, что сказал, было: «Александр Юрьевич, на каком основании вы вывесили свой портрет на сцене? Так мы не договаривались». Я ответил: «Юрий Владимирович, я готов убрать мой и вывесить ваш, только сначала посмотрите спектакль».

По ходу спектакля становилось ясно, что на портрете изображен господин нетрадиционной ориентации со странными литературными вкусами, и главный герой, обращаясь к нему, кричит: «Ну что, козел скандинавский!» Больше к вопросу о моем «присутствии» на сцене директор не возвращался.

До премьеры оставалось две недели, спектакль был почти собран, когда позвонил Дима. И сказал: «По театру ползут слухи». Я замер.

Глава 6. Рубанов и Дима

И тут я узнаю, что многоопытный Дима, не ставя меня в известность, через день звонил Рубанову и задавал один вопрос: «Не едят?» Рубанов отвечал: «Пока, вроде, нет».

И вдруг Рубанов сам позвонил Диме и сказал: «Приезжай». Оказалось, моя помощница Галя донесла директору, что Углов на репетициях много рассуждает, мало делает и актеры несчастны.

В тот же день, вечером, Рубанов впервые пришел на репетицию. Посидев полчаса молча, он включился в работу и последующие дни уже не я, а он управлял процессом.

А я наблюдал, как работает мастер.

За два дня Рубанов из моих невыразительных кусков собрал и завязал мощное пульсирующее действо, история вдруг заискрилась и заиграла. Актеры больше не спорили, не препирались, они носились как угорелые, авторитет Рубанова был непререкаем, но главное – приближалась премьера и надо было выйти на сцену...

Через день репетиций Рубанов помнил пьесу лучше, чем я. А что говорить о его чудовищной зрительной памяти, когда он, как по кадрам, анализировал каждый жест актеров.

Рубанов придумал начать пьянку друзей во втором акте с песни. И выбрал песню «Белые розы». Пошлый мотивчик чудно лег на настроение сцены – два школьных приятеля вспоминают молодость.

Юля лежит на диване, а Слава лезет ей под юбку со словами: «Я хочу хризантем». Лезет, но как-то неуверенно. Рубанов кричит: «Смелее!» Слава лезет опять, но все равно не получается. Рубанов вскакивает. «Музиль нас учил: театр – искусство фривольное. Ты что, Кати стесняешься?» Рубанов, конечно, шутит, но Катя – жена Славы, реагирует немедленно: «Я не возражаю». Слава опять лезет под юбку – теперь как надо.

За четыре рубановских дня спектакль вчерне был готов.

На пятый день, в середине репетиции, появился Дима. Он просмотрел прогон и пошутил: все сделано, я могу уезжать. Тем не менее, он остался. Рубанов сказал: «Удачи, ребята!» – и испарился.

Итак, за неделю до премьеры Дима взял бразды правления в свои руки. Актеры недоумевали – такого у них никогда не было – сначала с ними работал один режиссер, потом другой, а сейчас из Москвы прилетел третий.

В чем была роль Димы? Он поднял накал всей постановки на сто градусов. Актеры «вышли на эмоцию».

Идею входа Андрея в квартиру переодетым в костюм старушки тоже предложил Дима. Я посоветовал Андрею надеть женский парик, платок и плащ до пола, чтобы скрыть его кривые волосатые ноги. Рубанов и Дима посмотрели на результат и в один голос сказали: наоборот, пусть покажет ноги, наденет чулки, женские туфли и сделает большой бюст. Старушка преобразилась. Стала яркой и смешной. Вывод: любитель мямлит, профессионал играет «на разрыв аорты».