И в целом мире одиноки мы - Светлана Гагарина

Борька был уверен, что уничтожил чертей и демонов, и теперь мог спокойно продолжить своё привычное дело. Он положил свой фонарик обратно в карман, взял пустой мешок с пыльной полки, прибитой огромными, давно заржавевшими гвоздями, проскользнул сквозь дверь сарая и направился к курятнику, где на скорую руку напихал курей в мешок. Потом он вошёл в коровник и туго обвязал корове морду, чтобы та не мычала. Взвалив мешок с курами на спину, он вывел корову за ворота. Борька знал, что по пути ему никто не встретиться в такое позднее время, ведь не раз он занимался воровством и был уверен во всех своих передвижениях.

Недалеко от бабкиного двора через несколько домов, в низине, где пересыхающий пруд густо порос камышом, Борька и повёл корову, неся за спиной мешок с курами. Рядом с прудом рос негустой лесок из сорных деревьев, около которого и проходила деревенская пыльная дорога. Борьку уже ждали спекулянты. Два брата двоюродных из города занимались скупкой сырья по дешёвке. Они кое-как затолкали корову в кузов своего грузовика, положили туда же мешок с курами, дали Борьке тысячу рублей и уехали.

Борька в этот раз хотел осмелиться и попросить больше, но братья даже не дали сказать ему ни слова. Они заметили, как выражение лица Бориса поменялось, когда они всучили ему тысячу – какое оно стало жалобное и просящее хоть немножечко больше. Поэтому они сразу пресекли его готовящиеся к высказыванию просьбы выражениями своих лиц – надменными и равнодушными. Братья даже и не думали платить больше. Борька лишь вопросительно, взглядом, полным безысходности и ничтожности, посмотрел вслед уезжающего грузовика, оставляющего за собой клубы вздымающейся вверх пыли. Потом он взглянул на свою тысячу, вздохнул, сжал её в грязной ладони и также, украдкой, через жиденькие деревца, сухой камыш и тёмные безлюдные улочки вернулся домой. Он положил купюру под засаленный матрас своей кровати и лёг спать.

Дед Арсений достал котёнка из ёмкости, прижал его к груди, к своей поношенной рубахе и, опираясь на палочку, хотел, было, выйти из сарая. Перед ним лежала баба Люба. Возле неё – полувысохшие котята, привязанные к булыжнику, а на мешках лежала задушенная кошка, окоченевшая и бездыханная. Среди этой смерти стоял дряхлый старик, на груди которого почти беззвучно мяукал пушистый котёнок, который тщетно искал своим влажным носом на его поношенной рубахе хоть какое-то присутствие соска своей матери.

– Ну, буде, буде тебе, – сказал дед котёнку и, осторожно шагая, чтобы не задеть бабу Любу, вышел из сарая.

Деду Арсению пришлось идти почти на край деревни, к местному фермеру Валентину Гавриловичу. Только он был в здравом уме и свежей памяти среди всех безнадёжно стареющих в этой деревне. Поэтому зачастую старики шли за помощью именно к нему.

Запыхавшись, дед еле доковылял ко двору фермера. Калитка была закрыта, поэтому дед несколько минут посидел рядом на лавочке. Уж больно устал он, пока шёл. Котёнок всё норовил вырваться из рук, и дед выпустил его на землю. Но он даже не попытался убежать, а только от испуга выпучил глаза, жалобно замяукал своим пронзительным тоненьким голоском, распушил шерсть и забился под лавку.

– Чего это ты испужался? – спросил дед у котёнка. – Неужто боишься чего? Или со вчерашнего тебе ещё страшно? – но котёнок даже не смотрел на деда Арсения. Он перестал мяукать. Казалось, он совсем выбился из сил, к тому же ещё был голоден. Со вчерашней ночи, после смерти кошки-матери он совсем ничего не ел.

Дед, кряхтя и опираясь на свою палочку, встал с лавки и подошёл к калитке. Он пытался разглядеть поверх неё Гаврилыча во дворе.

– Валентин! – крикнул дед. – Валентин Гаврилыч! Это я! Арсений! Ну, где ты там?

Позади послышался звук мотора. На старенькой «Ниве» подъехал Валентин Гаврилович, оставляя за собой клубы дорожной пыли.

– Зачем пожаловал, дед? – спросил фермер, выходя из машины.

– О, Гаврилыч, вот ты где, а я смотрю-смотрю и не вижу тебя во дворе, – ответил дед Арсений.

– Да где же мне прохлаждаться, дед! Жара вон какая, поливом надо заниматься, да ворон гонять, а не то арбузы с дынями не уродятся. Тогда совсем разорюсь.

– Это хорошо, что тебя застал. Хотел рассказать, что у нас тут твориться-то в деревне.

– Эх, дед. У нас много чего творится в деревне. На все рассказы ушей не хватит. Да и времени у меня нет. Приехал пообедать да за работу опять.

– Да я немного скажу тебе, Гаврилыч. А кому ещё рассказывать как не тебе.

– Дед, может, до вечера потерпят рассказы твои? Люди у меня наёмные на поле сейчас обедают и отдыхают. Если задержусь, то и работа вся встанет. Они ведь без меня не начнут.

– Валентин, да постой ты, – просил дед. – Пять минут, выслушай.

– Эх, дед, что ж с тобой поделаешь, давай свой рассказ, да побыстрей. Не затягивай, – и фермер сел на лавку. И дед, опять же кряхтя, уселся рядом.

– Слышал уж, наверно, про кражи-то в деревне, скот воруют.

– Да, слышал. Частенько уж стали воровать. Я в своём дворе и собак завёл, у каждого забора по будке. И фонари во дворе у меня по ночам горят. Ежели что случится, то собаки почуют, загавкают. И по свету воры не полезут, я думаю.

– Это хорошо ты придумал, Гаврилыч. К тебе, може, и не полезут воры, а вот к пожилым людям лезут.

– Опять шо ли у кого чего украли?

– Да, опять украли. На сей раз у бабы Любавы покрали всё. И корову увели, и курей своровали. Оставили бабку помирать голодной смертью. Вот и не выдержала старая, – вздохнул дед Арсений.

– А ты почём знаешь, что украли? И как это не выдержала? Померла что ль?

– Да с утра слух по деревне пошёл, что у Любы украли животину. Вот я и решил навестить старую, поговорить с нею. У меня у самого свинью мою, Фроську, месяц назад своровали. Так я чуть было сердцем не тронулся. Два дня лежал, да переживал сильно, да давлением мучился. А у неё вон чего! Почти всю животинушку увели. Да чего там! Коровы, куры… Даже кошку с котятами, и то убили! Вот, окаянные!

– Да с чего ты взял-то, дед? Что кошку убили? Она тебе рассказала? Может, у них мор кошачий?

– Да не, Гаврилыч. Правду тебе говорю. Истинную. Зашёл к ней во двор, а она мёртвая лежит. В сарае своём. И кошка мёртвая, и котята привязаны к булыжнику да в ведре потоплены.

– Да ты что, Арсений! Неужто правду говоришь?

– Истинную, Гаврилыч, истинную правду говорю. Баба Люба лежит там, окоченела уж вся. Надо бы похоронить её по-человечьи. Не как же скотину её оставлять-то, крысам на съеденье.

Валентин Гаврилович нахмурился.

– Непорядок творится у нас в деревне, ой непорядок. И как вора-то вычислить? А вычислив, руки-то поотрубать надо. А с бабой Любой надо что-то делать. Нехорошо старую так оставлять.

– Да уж, нехорошо. И никому дела до неё нет. Если бы я не пришёл к ней, так и лежала бы она там одна, грызунам на съеденье.

– Да, дела… – вздохнул фермер. – И дочка-то у неё совсем обнаглела. Слышал, что мать она совсем забыла. Не навещала совсем. Надо бы её вызвать сюда. Чтобы приехала, хоть мать похоронила.

– Да как же её вызвать-то сюда? Она вроде как в городе живёт?

– Есть у меня телефончик её городской. Люба давала пару лет назад. Говорила, мол, на всякий случай, если помру, чтобы я дочке сообщил. Как в воду, старая, глядела. Ладно, дед, иди-ка ты домой, отдыхай, жара вон какая полуденная наступила. Я позвоню сейчас дочке её. Пусть едет к матери. Проводит в последний путь, – и Валентин Гаврилович встал с лавки.

– Гаврилыч, а как же Люба. Она же лежит там.

– Сейчас дочке её позвоню, и там видно будет, что с ней делать.

– Может, и котёнка её возьмешь? А? Гаврилыч?

– Какого ещё котёнка?

– Да вот этого, – и дед постучал палкой по скамье.

Валентин Гаврилович чуть наклонился и увидел котёнка, испуганно глядевшего на него из-под лавки.

– Это ещё откуда?

– Бабкин он, Любин, – ответил дед. – Нашёл его в сарае. На дне ёмкости копошился. Видимо, случайно упал туда, вот и избежал потопления.

– Ну, это ты дед даёшь! – засомневался фермер. – Ещё и кота мне не хватало.

– Возьми его, Гаврилыч. Куда его теперь девать? Кошку, мать его убили. Кто его теперь кормить будет? Издохнет да и всё тут. Я не смогу его кормить. Ему молока надо, да еды какой. А у меня у самого и хлеба-то иногда не бывает. Сам еле доживаю век свой. И свинью украли. Жаль мою Фроську. Хотел её сдать на мясо. Хоть какую копейку бы выручил. А то совсем уж теперь без денег. Пенсия мала, еле хватает.

– Ох, уж ты Арсений, Арсений, – вздохнул фермер и потянулся за котёнком. Тот от испуга хотел уж, было, бежать, да только не мог он быстро двигаться. С ночи ничего не ел, не пил, совсем ослаб. Валентин Гаврилович взял в свои большие натруженные руки маленький пушистый комочек.

– Красивый кот выродился. Да больно вялый он какой-то. Не больного ли ты мне подсовываешь?

– Так не кормленый он, Гаврилыч! И жара, вон, какая, пить, наверно, хочет.

– Столько ты мне забот подкинул, Арсений! – воскликнул фермер. – Баба Люба померла, да ещё кот этот, на кой он мне сдался. У меня бахча сохнет, а ты мне тут трупы да котов подсовываешь… Эх, ладно, Арсений. Пойду, позвоню этой Надьке, будь она не ладна.