Сборник бесед на ретрите - Аджан Сумедхо

Религиозные условности и установления — это такие вещи, которые мы можем использовать сообразно времени и месту, о которых мы можем размышлять и из которых мы можем учиться, вместо того, чтобы создавать мнение, что мы не должны ни к чему привязываться, а быть полностью независимыми и самодостаточными. Вообще буддийский монах находится в весьма зависимом состоянии. Мы зависим от вещей, которые нам подают миряне: от еды, от одежды, от крыши над головой и от лекарств. У нас нет денег, нет возможности готовить пищу, возделывать огород или как-то обеспечивать себя. Нам приходится зависеть от доброты других людей для того, чтобы удовлетворять основные жизненные потребности. Люди говорят: "Почему вы не выращиваете себе овощи и фрукты, почему вы не становитесь самодостаточными, чтоб не зависеть от всех этих людей? Вы же можете быть независимыми". Это очень ценится в нашем обществе — быть самодостаточным, независимым, никому не должным, не зависящим ни от чего. Однако существуют все эти правила и предписания, установленные Буддой Готамой — это не я их придумал. Если бы Винаю придумывал я, я бы, возможно, установил другие порядки: как здорово быть самодостаточным, со своей собственной грядкой кабачков, со своими собственными сбережениями, со своей собственной келией — "Вы мне не нужны, я независим и свободен, я самодостаточен".

Когда я принял монашество, я, собственно, и не знал, во что ввязался; позднее я заметил, что стал целиком и полностью зависим от других людей. Моя семья исповедовала философию белых, англо-саксонских, самодостаточных, независимых представителей среднего класса — "ни от кого не завись!" В Америке это называется "синдром WASP" — "белый" (White), "англосакс" (Anglo-Saxon), "протестант" (Protestant). Вы — не то, что южные европейцы, которые зависят от своих мамочек и всё такое. Вы совершенно независимы от отца и матери; вы протестант — никаких Пап, ничего такого; в вас нет никакого раболепия. Это черным приходится заискивать перед кем-то, но если вы белый, англосакс и протестант, это означает, что вы на вершине общественной лестницы — вы лучший!

И вот я угодил в буддийскую страну и в возрасте тридцати двух лет принял обеты саманеры (послушника). В Таиланде саманеры — это обычно маленькие мальчики, так что мне приходилось все время сидеть вместе с тайскими мальчишками. Представьте — я, ростом за шесть футов, тридцати двух лет от роду, сижу, ем и во всем равняюсь на маленьких ребятишек — это очень меня смущало. Мне приходилось зависеть от людей, которые подавали мне пищу или что-либо еще; я не мог иметь никаких денег. Так что я стал размышлять: "Зачем все это? Ради чего? Что хотел Будда этим сказать? Почему он все так придумал? Почему он не стал следовать ценностям белых, англосаксов, протестантов — как мои родители?"

Но позже я начал ценить необходимость правильной зависимости и блага, которые нам приносит принятие зависимости друг от друга. Конечно, для того, чтобы научиться быть зависимым от других, необходима доля смирения. С гордыней и тщеславием человек думает: "Я не хочу ни перед кем быть в долгу". А здесь мы смиренно признаем свою зависимость друг от друга: зависимость от анагарик, от мирян или от младших монахов. Хотя я и старший бхиккху здесь, я все равно очень зависим от всех вас. В нашей жизни это всегда надо принимать во внимание, а не отбрасывать или удручаться этим, ибо мы признаем, что мы всегда зависим друг от друга, всегда помогаем друг другу. Эта зависимость основана на монастырских установлениях и на материальном мире, окружающем нас, а также на сострадательном и радостном отношении друг к другу. Даже если мы не испытываем никакой радости или любви в наших отношениях, мы можем по крайней мере быть добрыми, незлопамятными и не злиться друг на друга. Мы можем верить друг другу.

Не ожидайте, что какое-либо социальное положение, общество, организация или группа будут совершенны или станут самоцелью. Это всего лишь условные формы, и, как и все остальное, они не могут нас удовлетворить — если мы ожидаем от них полного удовлетворения. Любой учитель или гуру, к которому вы привяжетесь, неизбежно разочарует вас в каком-либо отношении — даже если это гуру, выглядящие святыми, они все равно умирают… или оставляют монашество и женятся на 16-летних девочках… Они могут натворить все что угодно: история религиозных идолов может быть поистине разочаровывающей! Когда я был молодым бхиккху в Таиланде, я часто размышлял: а что я буду делать, если Аджан Ча вдруг скажет: "Буддизм — это фарс! Не хочу ничего общего иметь с ним! Я ухожу из монастыря и женюсь на богатой женщине!" Что я буду делать, если Аджан Буддхадаса, один из известных тайских ученых монахов, скажет: "То, что я изучал буддизм все эти годы — это фарс, это пустая трата времени. Я перехожу в христианство!"

Что я буду делать, если Далай-Лама откажется от монашеских обетов и женится на какой-нибудь американке? Что я буду делать, если достопочтенные Сучитто и Тирадхаммо и вообще все здешние вдруг скажут: "Я ухожу. Я хочу вырваться отсюда и немного поразвлечься!" Если все анагарики внезапно скажут: "Меня все это достало!" Если все монахини разбегутся с анагариками? Что я буду делать?

Зависит ли мое монашество от поддержки или преданности всех людей, что окружают меня, или от заявлений Аджана Ча или Далай-Ламы? Зависит ли моя медитативная практика от поддержки окружающих, от их ободрения, или от того, что кто-то живет сообразно моим ожиданиям? Если это так, то она легко может быть разрушена, не правда ли?

Когда я был молодым монахом, я часто думал, что я должен верить своему собственному прозрению и не зависеть от того, что кто-то из окружающих поддерживает мою точку зрения. С годами я во многом изменился и во многом разочаровался… но я продолжаю размышлять, а не зависеть от того, что все вокруг идет наилучшим для меня образом.

Я доверяю тому, что делаю, доверяю, исходя из моего собственного понимания, а не потому, что просто верю в это или потому, что нуждаюсь в поддержке и одобрении других. Вы должны спрашивать себя: то, что вы становитесь саманой — монахом или монахиней — зависит от моего ободрения, от окружающих, от надежд или ожиданий, от воздаяний и всего такого? Или вы определяетесь своим собственным правом на реализацию истины?

Если так — то живите сообразно принятым установлениям, стремясь во всем следовать им, чтобы увидеть, как далеко они могут вас повести, а не сдавайтесь, когда это не получается, когда все начинает вас разочаровывать. Иногда в монастыре Ват Па Понг я чувствовал, что все вокруг меня настолько достало, чувствовал такую неприязнь к окружающим меня монахам — не потому, что они сделали что-то не так, а просто из-за того, что в состоянии депрессии я мог видеть все только в мрачном свете… Тогда было необходимо наблюдать это состояние, но не верить ему, ибо человек закаляет терпение через нестерпимое… чтобы обнаружить, что стерпеть можно все.

Так что мы здесь не для того, чтобы отыскать своего учителя, но чтобы охотно учиться у всего — у крыс и комаров, у вдохновенных учителей, у подавленных учителей, у учителей, разочаровывающих нас и у учителей, которые никогда нас не разочаровывают. Ибо мы не пытаемся найти совершенство в условных установлениях или в учителях.

В прошлом году я ездил в Таиланд и застал Аджана Ча очень больным; это был не тот энергичный, полный юмора, любвеобильный человек, которого я знал прежде… он просто сидел так… словно куль… и я подумал: "О, я не хочу, чтобы Аджан Ча был таким. Мой учитель… Аджан Ча — мой учитель, и я не хочу, чтобы он был таким. Я хочу, чтобы он был таким же Аджаном Ча, которого я когда-то знал, рядом с которым вы моли сидеть и слушать его, а потом пересказывать его истории всем другим монахам". Бывало, скажешь: "Помнишь, как Аджан Ча сказал то-то, эту удивительно мудрую вещь?" А тут кто-нибудь из другой традиции говорит: "Ну, а наш учитель сказал то-то". Так что начинается соревнование — кто самый мудрый. И вот, когда твой учитель так сидит… словно куль… вы говорите: "Оййй… а не выбрал ли я неправильного учителя…" Но желание иметь учителя, самого лучшего учителя, учителя, который никогда тебя не разочаровывает — это ведь страдание, не так ли?

Буддийское учение — в том, чтоб быть способным учиться у живых наставников — или у мертвых. После смерти Аджана Ча мы по-прежнему можем учиться у него — пойдите, посмотрите на его тело! Вы, быть может, скажете: "Я не хочу, чтобы Аджан Ча был трупом. Я хочу, чтобы он был тем энергичным, полным юмора, любвеобильным учителем, с которым я познакомился двадцать лет назад. Я не хочу, чтобы он был всего лишь разлагающимся трупом с выползающими из глазниц червями". Многие ли из нас хотели бы взглянуть на своих любимых людей, когда они мертвы, в то время как мы хотим помнить их в расцвете сил? Прямо как моя мама теперь — у нее есть моя фотография, когда мне было 17 лет и я закончил школу, в костюме и галстуке, тщательно причесанный — знаете, как в фотоателье снимают — так, что вы выглядите гораздо лучше, чем в жизни. И вот эта моя фотография висит в комнате у моей мамы. Матери хотят думать, что их сыновья всегда элегантны и нарядны, молоды… а что, если бы я умер и стал разлагаться, из моих глазниц повылазили бы опарыши, а кто-нибудь сфотографировал меня и отослал бы эту картинку моей маме? Было бы чудовищно — не так ли? — повесить ее рядом с моей фотографией, где мне 17 лет! Но это то же самое, что держаться за образ Аджана Ча, каким он был пять лет назад, а потом увидеть его таким, какой он сейчас.