Без очереди в рай - Вежина Диана

— От какой смерти, Аделаида Митрофановна? — не выдержала я. — Вы ж нас всех еще переживете. Давайте сюда руку, укольчик будем делать. Вот так, кулачком работаем… а теперь чуть-чуть потерпим…

Старушка всё равно не замолкала. Пока я вводила лекарство, собирала кардиограф и закрывала чемодан, нескончаемая хвала доктору Рудасу звенела у меня в ушах. Поэтому когда наступила тишина, я вздохнула с облегчением и только секунду спустя сообразила, что монолог прервался на полуслове, поскольку бабушка попросту перестала жить.

Ой, ё! Ни дыхания, ни пульса — ничего. Свежеиспеченный «чехол» в присутствии, свежайший, свежее не бывает! Что делать? Сопли разводить! Пойти и застрелиться! Идиотка!!

Я сдернула тело пациентки на пол (реанимация проводится на твердом) и судорожно попыталась сделать хоть что-нибудь — что-нибудь по полной программе, даром что одновременно дышать, качать, колоть, стучать, то есть разом делать искусственное дыхание, закрытый массаж сердца, вводить адреналин и пользоваться дефибриллятором в одиночку просто невозможно. Нужны трое, по крайней мере двое плюс везение — в любом случае необходимо чертово везение, которое, кажется, для меня закончилось.

Для бабушки-старушки, впрочем, тоже. Хоть ты ё, хоть ой-ёй-ё, хоть ё-ёшеньки-ёё, но для несчастной Аделаиды Митрофановны на этом свете всё вообще закончилось.

Бледная, как поганка, я сидела рядом с трупом на полу и тупо обтекала. Вот так, шла-шла, а не доходя уперлась. На ровном месте, среди полного благополучия, от безобидных препаратов! Видела бы я со стороны, что у меня на физиономии написано… А я и видела себя как со стороны, будто бы глазами покойной Аделаиды Митрофановны, укоризненно взирающей на меня с грязного паркета, над которым золотилась солнечная пыль.

Такова се ля ва: се ля я, се ля вас, Жмара Аделаида Митрофановна… Что делать… Да, а что же делать? Труповозку заказать? Отзвонить на базу? Нет, сообразила я, в этом случае сначала положено вызывать милицию — бабка одинокая, смерть должна быть надлежащим образом запротоколирована, квартира опечатана. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек, даже если этот человек уже не человек, а труп, потому что даже труп без бумажки трупом не является…

Ладно, довольно ахинеи, надо позвонить в милицию. У них как и у нас: повод к вызову, адрес, телефон, ждите, доктор… тьфу, мент поганый будет. Глупо всё. А телефон у бабки был запоминающийся — единичка, три тройки, три шестерки. Запоминающийся. Был. Надо же, какая ерунда в голову запала!

Кажется, я была немного не в себе. Трудно объяснить, что такое — зачехлить больного. Попробуйте, почувствуете сами — врагу не пожелаю. Конечно, у каждого врача, занятого в экстренной медицине, есть свое маленькое персональное кладбище. Но у меня до сих пор умирали только те, кому положено — безнадежные онкологические, например. А тут — ни с того и ни с сего, вполне сохранная старушка, от привычных, повторяю — безобидных, однозначно ей показанных лекарств…

Нет, что-то здесь было очень здорово не так.

Только — что не так?

Труп увезли, квартиру опечатали, я в растрепанных чувствах возвратилась на базу и сидела у заведующего в кабинете, пытаясь разобраться, где же я ошиблась.

Что не так?

— Не знаю, — честно признался босс, просмотрев кардиограмму, — всё так, нигде ты не ошиблась, правильно лечила. — Рудас в задумчивости закурил и подвинул пачку. — Закуривай…

Я отрицательно качнула головой.

— Ах да, ты же молодчина, бросила… Не знаю, — повторил заведующий, — может быть, вскрытие что-нибудь подскажет, но я так полагаю, просто-напросто срок бабушке пришел, вот сердце у нее и отказало. А ты всё верно сделала, абсолютно адекватное лечение. Так что успокойся, выкини из головы и, главное, историю болезни грамотно оформи. И всё, нечего тут самоедством заниматься — если б люди на земле не умирали, рай бы здесь был, а не там, но у нас для рая грехов здесь многовато. Иди-ка лучше чемодан свой собирай, магнитная буря сегодня ожидается, смена напряженной будет.

Я шмыгнула носом.

— Спасибо… спасибо, Альберт Михайлович.

Вот ведь рассупонилась… Какого черта — все там будем! Веселенькое утешеньице.

Пятнашкина в диспетчерской листала очередное процес-суально-эротическое чтиво (бишь дамский детектив), и все прочие терзания были ей до лампочки. Чугуевой в конференц-зале равно столовой тоже: зажав подол юбки в зубах, Елена Николаевна задумчиво брила на себе колготки. Ага, именно вот так: доктор Чугуева бритвенным станком «жиллет» (лучше для колготок нет!) старательно удаляла катышки с шерстяных колготок, а фельдшер Кукин с живейшим интересом наблюдал за ее работой:

— Елена Николаевна, там еще немножко сзади, на бедре неровности остались. Неаккуратно получается…

— А там, под юбкой, всё равно не видно. — Чугуева со вздохом распрямилась. — Шерсть скатывается, будь она неладна, — пояснила она, видя мое мягко говоря недоумение, — колготки всего-то две недели как ношу, а они свалялись, катышками все пошли. Так носить вроде неприлично, выбрасывать жалко, денег стоят. Ну а как сегодня Гошка про бритье рассказывал, так меня и стукнуло — дай, думаю, попробую. Вроде ничего, а?

— Очень симпатично, Елена Николаевна, — заверил ее Алик. — Ой, Яна Германовна, а у вас макияж немножечко пополз. Позвольте я подправлю?

Спасибо вам пожалуйста!

— Изыди, Алик, — огрызнулась я.

— Нет, ну в самом деле, разрешите, у меня неплохо получается, я же курсы визажистов кончил.

— Ну уж нет, позвольте не позволить, я уж как-нибудь сама, — решительно открестилась я. — Послушай, визажист, объясни — а зачем вообще ты фельдшером работаешь?

— А мне стаж нужен, я в Военно-медицинскую академию собираюсь поступать. Ну, Яночка Германовна…

Вот подарочек!

— И-зы-ди, — по слогам повторила я.

— Какая же вы грубая, Яна Германовна!

Точно, и ни фига не женственная.

— Что случилось, Яночка? Что-нибудь на вызове стряслось? — догадливо спросила Елена Николаевна.

— Бабку я на ровном месте зачехлила…

Я вкратце рассказала. Распространяться не хотелось — в столовую бочком вполз коллега Брыкин, а уж чьи-чьи, но брыкинские комментарии нужны мне были как козе баян и зайцу телевизор. Чирей в неудобном месте. И без того тошнехонько.

— Не бери в голову, — посоветовала умудренная опытом Леночка Чугуева, — ты тут ни при чем, твое дело маленькое, отпишешься и ладно, а начальство как-нибудь прикроет. Не горюй, всякое бывает. Вон у Эдички Хазарова то ли в прошлом, то ли в позапрошлом месяце тоже был «чехол» в присутствии, да еще какой-то скользкий. Рудас его до седьмого пота парил, несколько часов в кабинете разорялся. И ничего, всё прошло-проехало… — И философически продолжила: — А старухи — что старухи, смерти на них нет. Без нашего лечения они, может быть, лет до ста бы жили, а как они к нам обратились, так сами на тот свет очередь заняли, считай. А мы-то что — мы санитары леса…

— Ай-яй-яй, как нехорошо, Елена Николаевна, — с брыкинского голоса запел милый фельдшер Кукин, — фу, ну как же вы циничны! Бабушек нужно любить и ублажать!

— Ути-пути! Кукин, ты чего — геронтофилом стал? Ты же до сих пор вроде бы обычным педерастом был? — подивилась Елена Николаевна.

— Простите, но я не педераст, просто у меня очень современная сексуальная ориентация, — с гордостью ответил Алик. — И вообще вы бы лучше о своей семейной жизни думали, а в мою бы половую не совались. — И добавил с исключительным достоинством: — Я же к вам в постель не лезу!

Леночку перекосошлепило.

— Только этого для счастья не хватало, — фыркнула она. — Модная ориентация, надо же такое…

— А ты старушку трахнула? — неожиданно спросил меня коллега Брыкин.

И он туда же! То есть медику-то ясно, что коллега всего-навсего поинтересовался, делала ли я покойнице дефибрилляцию, но меня отчего-то вдруг так закоротило, как заколотило, что никто не знает, какой неприличностью я бы разродилась, если б не селектор. «Машина 13–22, доктор Кейн, на вызов, астматик задыхается. Яночка, поехали!» — очень своевременно сообщила Люся, и я таки поехала. А то бы точно разразилась, будто разрядилась…