Гордость и грех - Морин Маккейд

– Мисс Глори, – лениво протянул мужчина.

– Слейтер – один из игроков. Это значит… – попытался объяснить Карни.

– Что он работает здесь, и большая часть его выигрыша принадлежит заведению, – закончила вместо хозяина Ребекка.

– Верно, – подтвердил Карни, явно удивленный познаниями девушки.

Ребекка опустила глаза, пожалев, что вообще раскрыла рот.

– Вы, наверное, работали в игорном доме, – заметил Форрестер, лицо которого осталось непроницаемым.

– Нет, – возразила Ребекка, но в подробности вдаваться не стала. Она испытала облегчение, когда Карни прервал неловкое молчание:

– Мисс Глори будет петь несколько вечеров в неделю.

– А вы умеете петь? – последовал вопрос.

– Слейтер! – с укоризной произнес Карни, но Форрестер лишь безразлично пожал плечами.

Ребекка хотела уже скрестить руки на груди, но потом поняла, что от этого ложбинка на груди лишь станет глубже. Она гневно взглянула на Форрестера.

– Сможете оценить завтра вечером.

– Непременно.

Достав из нагрудного кармана часы, Карни взглянул на циферблат.

– Слейтер, не мог бы ты представить мисс Глори Саймону? Мне нужно встретить фургон с продуктами.

От Ребекки не ускользнуло промелькнувшее на лице Форрестера раздражение, и она уже открыла рот, чтобы сказать, что в состоянии представиться самостоятельно, но он не дал ей такой возможности.

– С удовольствием, – ответил Слейтер Карни, не отрывая взгляда от лица Ребекки.

– Спасибо. – Карни повернулся к девушке: – Он вам поможет.

Ребекка заскрежетала зубами, едва сдержавшись, чтобы не нагрубить, в то время как хозяин заведения прошел через зал и скрылся за дверью.

Форрестер поднялся со своего места, пригладил сшитый на заказ костюм и протянул Ребекке руку. Он смотрел на девушку, и та отметила, что его взгляд остался на ее лице, не опустился ниже. Это странным образом воодушевило ее, и она взяла Форрестера под руку. От мужчины исходил чуждый завсегдатаям салуна аромат мыла и едва уловимый запах мяты.

Когда они подошли к инструменту, пианист поднялся со своего места и развернулся. Ребекке пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть его, – таким он оказался высоким. Однако ее потряс вовсе не его рост, а цвет кожи. Пианист оказался негром.

Дома в Сент-Луисе Ребекка видела рабов, но никогда не имела с ними дела. У ее родителей рабов не было, хотя они никогда не высказывались против рабства.

– Мисс Глори Боуэн, позвольте представить вам Саймона Ричардса. Саймон, это новая певица, – произнес Форрестер.

Саймон широко улыбнулся, и в его глазах, скрывавшихся за линзами круглых очков, возникло приветливое выражение.

– Приятно с вами познакомиться, мисс Глори.

Ребекка попыталась улыбнуться в ответ.

– Мистер Ричардс.

– Просто Саймон. Все меня так зовут.

– Конечно.

Сдвинув брови, Форрестер произнес:

– Мне кажется, мисс Глори, вам нужно выпить, прежде чем обсуждать с Саймоном репертуар. – С этими словами он подвел Ребекку к стойке. – Принеси-ка мисс Глори стаканчик нашего фирменного.

Ребекка отстранилась.

– Я не хочу пить.

– Вам в любом случае придется это делать. – Глаза Форрестера недовольно блеснули.

Ответный взгляд Ребекки тоже нельзя было назвать дружелюбным. Мгновение спустя Данте поставил перед девушкой стакан с янтарной жидкостью.

– Пейте, – приказал Форрестер.

Ребекка хотела проигнорировать приказ, но гневный блеск глаз Слейтера остановил ее. Сжавшись в ожидании того, что жидкость обожжет горло, Ребекка с изумлением обнаружила, что в стакане слабый холодный чай. Она поставила пустой стакан, не поднимая глаз на Форрестера.

– Что-то не так? – тихо спросил он.

Ребекка не стала делать вид, будто не поняла вопроса:

– Но ведь Саймон – негр.

– Он свободный человек. И если вы хотите здесь работать, должны выказывать ему такое же уважение, как мистеру Карни и остальным.

– Включая вас?

Форрестер наклонился, и его дыхание окутало Ребекку ароматом мяты.

– Я не исключение.

– Вы не мой работодатель.

Внезапно Форрестер улыбнулся, хотя выражение его лица осталось непроницаемым.

– Верно. Но мы с Эндрю знаем друг друга целую вечность.

В голове Ребекки все перемешалось: убеждения, впитанные с молоком матери, собственная реакция на Саймона и угроза, высказанная Форрестером. Если все, что он сказал, правда, ей не следуете ним враждовать.

– Я никогда не разговаривала с чернокожими, – призналась Ребекка.

– Кроме цвета кожи, они ничем от нас не отличаются. – Форрестер выдержал паузу. – Если не можете преодолеть своих предрассудков, вам лучше поискать работу где-нибудь еще.

Ребекка мысленно поморщилась. Ей потребовалось столько усилий, чтобы получить это место. Кроме того, те салуны, что она посещала в поисках Бенджамина, были не такими чистыми, а их клиенты казались гораздо грубее.

– Решение за вами, мисс Глори, – произнес Форрестер. С этими словами он поднялся и ушел. Ребекка наблюдала в зеркале, как он вернулся к своему столу и взял в руки карты. Если бы она не знала, насколько он сердит, она ни за что не смогла бы догадаться об этом по бесстрастному выражению его лица.

– Еще стаканчик? – поинтересовался Данте, протягивая бутылку шампанского.

– Нет, спасибо.

Пожав плечами, Данте отставил бутылку в сторону. После этого он взял в руки полотенце и принялся вытирать стойку.

– Слейтер прав, – внезапно сказал он.

Умом Ребекка понимала правоту слов Данте, но не могла изменить своим привычкам.

– Там, где я родилась и выросла, негров не считают ровней.

– На востоке Миссури.

– Откуда вы знаете?

На лице Данте отразилось понимание.

– Ваш акцент, моя дорогая. Он очарователен, но выдает ваше происхождение.

Смущенная проницательностью бармена, Ребекка спросила с сарказмом в голосе:

– Что еще вы обо мне знаете?

Однако Данте, похоже, не смутил тон Ребекки.

– Вы выросли в достатке и получили прекрасное образование вкупе с идеалами и моральными устоями высшего сословия. Однако ваша неосмотрительность привела к тому, что вы потеряли деньги и семью. И оказались здесь, в «Алой подвязке».

Ребекка отвернулась, стараясь унять закипающие на глазах слезы.

– Вы наполовину правы, Данте, – хрипло произнесла она. А потом глубоко вздохнула и посмотрела на Саймона. Сможет ли она с ним работать?

– Ничто так не разрушает разум и способность к трезвым размышлениям, как страх, – процитировал Данте.

Ребекка покопалась в памяти и вспомнила:

– Эдмунд Берк.[1]

Бармен довольно улыбнулся.