Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Елизавета Дворецкая

– О! – Увидев его, Лютава сразу забыла, о чем они с Далянкой говорили. – Ты вернулся! Ну, рассказывай! Что там за напасть?

– Идет на нас туча черная – и князь Святко, и хазары, и люди с песьими головами! – Лютомер усмехнулся, подходя к ним. Далянку он при этом окинул выразительно-мужским, оценивающим взглядом, слегка улыбаясь, – Далянка, хоть и была с ним отлично знакома и знала, что это ничего особенного не означает, слегка покраснела и опустила глаза, подавляя улыбку. Сестру Лютомер сразу взял за руку и прижал ладонью к своей груди. – И решило вече отдать дань из пяти десятков самых красивых девушек. Так что собирайтесь, первыми пойдете.

– Да ну тебя! Ты чего, братец, несешь? – возмутилась Лютава. – Напророчишь ведь! Как будто нам своих забот мало! В чем там дело-то, говори!

– Доброслав оковский приехал. Помнишь его? Новости – одна другой веселее. Смоленский князь умер, старший сын его сгинул, а в князьях у них теперь сидит княжна Избрана. Та, что за Рудомером оковским была, да овдовела. Вы ее не видели, поди, – когда ее туда везли, вы еще сами девчонки были. А я ее помню. Теперь она – над нами светлая княгиня. А Доброславу от ворот поворот дала – в войске отказала, а он теперь войска требует от нас, чтобы с хазарами на Дону воевать. Под свою руку приглашает Угру Святко оковский, короче.

– Постой! – У Лютавы закружилась голова от такого обилия новостей. – Неужели правда?

– Да я не заметил, чтобы он врал.

Девушки переглянулись. Они никогда не бывали в землях смолян и не видели князя Велебора, поэтому особой скорби не ощущали, но понимали, что смена князя на Днепре может иметь последствия и для Угры, то есть для них. Но какие?

– Вот наши отцы и деды призадумались, – продолжал Лютомер. – То ли новой смоленской княгине ехать дары приносить, то ли под руку Святомеру оковскому идти. Под девкой ходить отцу как-то обидно, да и наплачемся мы с такой княгиней – на нее сейчас только очень ленивый воевать не пойдет, а войско с нас будут требовать. А к Святке в родню проситься – идти с ним воевать хазар.

– Словом, и здесь хорошо, и там весело! – окончила Лютава. – Так и что отец решил?

– А он молчит пока, только глазами так с одного на другого. – Лютомер показал, как князь Вершина в братчине только посматривал на спорщиков.

– А ты как думаешь?

– А я думаю, что с дарами мы спешить не будем. Сейчас время удобное – можно так устроиться, чтобы никому больше дань не платить, а только собирать – и с Угры, и с притоков, и с Жижалы, и с Болвы, если повезет… Мало ли хороших рек на свете, и везде люди живут!

– Ни княгиня смоленская, ни князь оковский не обрадуются, если мы так захотим жить!

– Правильно мыслишь! Но, знаешь, на всякую кашу ложка найдется. Если подумать, то можно так сделать, чтобы нас ни русы, ни кривичи не трогали. Но про это рано говорить, подождем, что еще вече скажет. А вы пока не хотите в Ратиславль погуляться, на гостей посмотреть?

– Эка невидаль! – Лютава фыркнула. Доброслава она помнила по зиме, и он ей совсем не понравился.

– Ну, пусть они на вас посмотрят. Может, Доброслав как увидит вашу красу ненаглядную, так забудет, зачем приехал.

Далянка улыбнулась – у нее и так хватало женихов, и еще один сраженный ее голубыми глазами оказался бы явно лишним. Лютава насмешливо поджала губы – она не обольщалась насчет своей красоты и не наделась своим видом кого-то повергнуть в беспамятство. Лютомер приобнял ее одной рукой, прижал к своему боку, и Лютава прильнула к нему, как к самой надежной опоре. Привыкнув жить рядом со своим братом, сильнее которого не нашлось бы на Угре никого, она ничего по-настоящему не боялась.

Глава 2

Было уже за полдень, когда Галица добрела до Ратиславля. Варга Лютомер со своими бойниками уже успел сделать все свои дела и отправился обратно – она видела его, подходя к валу, но он на нее даже не глянул. Молодая женщина и без того находилась в не лучшем настроении, а теперь в сердце кипела злоба на весь свет. Только кого она занимает, ее злоба или ее любовь? Бывшая роба, дочь иноземной пленницы и неведомого отца, домашняя утварь, все равно что лавка или лохань!

А разве она чем-то хуже других? Галица была стройной женщиной – тонкой в поясе, с длинными ногами и высокой грудью, так что многие мужики оглядывались, когда она проходила мимо, одетая только в рубаху из небеленого льна. И лицо ей досталось не из худших – с довольно правильными чертами, немного вздернутым носом, желтовато-серыми глазами и длинными черными ресницами. Она могла бы быть привлекательной, если бы не портил ее улыбки выступающий верхний клык с правой стороны, какой-то особенно белый и выдвинутый вперед из ряда зубов. Из-за этого клыка ее дразнили в Ратиславле упырицей, но она никогда не обижалась, а только улыбалась всякому, глядя, как собака, так умильно и примирительно, словно говоря – ну я же такая безобидная, какой же вред от меня может быть? Но несмотря на это показное дружелюбие, в Ратиславле ее не любили, женщины сторонились, да и мужчины, заглядевшись было, потом отворачивались и сплевывали на всякий случай.

На княжьем дворе шевелилась обычная дневная суета.

– Явилась! – так приветствовал Галицу ключник Крыка, хромой, но шустрый мужик с дремучей рыжей бородой.

Он возглавлял княжескую челядь, состоявшую из пленников, в разные годы захваченных в походах. К этим людям принадлежала и мать Галицы – еще молоденькой девушкой она попала в плен во время похода на северскую землю. Большую часть пленников князь Братомер тогда продал варягам, которые охотно скупали полон, захваченный в межкняжеских сражениях, и возили в Итиль продавать арабским купцам. А молодую девушку с бойкими глазами тогдашняя старшая княгиня Темяна оставила себе в услужение. Как ее звали, она не говорила, и ее стали называть просто Северянкой. Здесь она прожила жизнь, родила дочь, выкормила Хвалиса, сына такой же пленницы, только от князя, и умерла несколько лет назад. Когда новорожденному Хвалису потребовалась кормилица, князь Вершина подарил недавно родившую Северянку Замиле, и с тех пор ее дочь тоже считалась собственностью младшей князевой жены. После смерти матери Галица осталась одна на всем белом свете, не зная ни своего отца, ни даже имени сгинувшего материнского рода. Несколько лет назад, когда Галица нашла себе жениха, Замила уговорила мужа отпустить ее на свободу и даже собрала кое-какое приданое. Но вскоре Галица овдовела, а в семье мужа не прижилась и вернулась в Ратиславль.

– Где ты бегаешь, лешачиха, с самого рассвета нет тебя! – ворчал Крыка. Сам такой же раб, он, однако, гордился связкой ключей на поясе и строго следил, чтобы челядь не бродила без дела.

– Ну что ты, Крыкушка, с самого утра злой такой! – умильно улыбаясь, примирительно заговорила женщина. – Ты не помнишь разве, я у тебя вчера просилась к Овсяничам, меня и Замила посылала.

– Так то вчера!

– Я и дома не была с тех пор, мне еще велено было зайти Мешковичей проведать, вот я зашла, да и задержалась.

– А пироги где? Они обещали прислать. – Крыка огляделся.

– Так Немигиной боярыне снесла.

– Вот дура баба! – Ключник аж хлопнул себя по коленям в досаде. – Дождешься ты у меня, лешачье отродье! Весь день дома не была, бегала незнамо где, не ночевала, да еще и с пустыми руками пришла! А работать за тебя кто будет? Тебя зачем здесь кормят?

– Пришла? – Галицу окликнула другая челядинка, по имени Новожилка. – Замила тебя спрашивала. Велела, как придешь, сразу к ней идти.

– Вот видишь, батюшка! – Галица широко улыбнулась, будто ничуть не держала обиды за все эти попреки. – Хозяйка меня зовет. Я пойду к ней, ты уж не серчай.

– Как придешь, сразу за жернов, у нас гости, хлеба надо больше! – прокричал Крыка вслед, когда она уже пошла к двери.

Владения хвалиски Замилы состояли из двух клетей, разделенных деревянной перегородкой, и в каждой имелась своя печь. В большей половине обитали дети и собственная челядь младшей жены, а меньшая служила спальней ей самой и по большей части – князю Вершине. Двадцать лет назад молодому тогда еще княжичу Вершиславу Братомеровичу вздумалось ограбить караван купцов, шедших из Хорезма через Волгу дальше на северо-запад. Продавая им собольи шкурки, он заметил, что серебра у покупателей осталось еще предостаточно, и решил взять его более простым способом. Налет почти удался, не считая того, что половину серебра купцы успели опустить где-то в реку и его так и не нашли. Зато среди добычи обнаружилась молодая смуглокожая рабыня, которую возил с собой один из погибших купцов. Вершина забрал ее себе и вскоре так полюбил, что стал считать своей законной женой. Первое время пленница очень дичилась, не понимая ни слова по-славянски, отказывалась есть пищу, приготовленную руками «неверных», никак не желала появляться на людях с открытым лицом. Умываться она ходила только на реку, отказываясь от обычной лохани, и горько плакала, когда из-за подступающих холодов купаться в Угре, куда она отправлялась по вечерам, стало нельзя.