Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается - Джейн Фонда

Кормилица в маске кормит меня из бутылочки, держа на руках, пока отец нас снимает.

Мне кажется, что фотография, где я прислоняюсь к коленям матери, а моя сводная сестра Фрэнсис смотрит на нас, стоя рядом, сделана в момент возращения матери из роддома после рождения моего брата Питера.

Моя мать в возрасте 34 лет.

Я просмотрела альбом со своими детскими фотографиями и не нашла ни одной, где бы мать держала меня на руках – только кормилицы. Я писала об этом в своей книге «Такая длинная жизнь» – острые воспоминания остаются надолго. Моя мать мечтала о мальчике и, наверное, была весьма разочарована тем, что я родилась без пениса. Вероятно, я чувствовала ее разочарованность – так, как могут чувствовать только маленькие дети. Поэтому, глядя на фотографии Питера на руках у матери, мне кажется, я ощущала, что потеряла ее из-за него.

Когда я размышляла над этим, вспоминая свою жизнь, начала понимать, в чем кроются истоки моей боязни близости; я осознала, что никто из родителей не был человеком, с которым мне было бы комфортно в эмоциональном плане. Передо мной стоял выбор: осудить своих родителей, выстроив на этом повествование о собственной жизни, или же попытаться понять, почему они вели себя так, испытать сопереживание – и сосредоточиться на других ориентирах.

Я, словно детектив, начала складывать вместе другие фрагменты головоломки моей жизни. И обнаружила, что моя мать после рождения Питера страдала от послеродовой депрессии. Тогда никто ничего не знал о подавленном состоянии, связанном с этим периодом. Отчасти этим объясняется ее двухмесячное отсутствие дома после рождения Питера. Ко мне это не имело никакого отношения. Факты, факты. Но за ними были чувства, и я начала осознавать это, когда вновь превратилась в маленькую двухлетнюю девочку, сидящую на полу рядом с 16-миллиметровым кинопроектором и видящую на экране свою мать с маленьким братом. Я как будто опять слышу стрекот проектора. И снова переживаю мучительное ощущение покинутости.

Я изучала семейные фотографии, остро отмечая любые нюансы в выражениях лиц, которые могли бы послужить ключом к разгадке, надеясь отыскать свидетельство любви в нашей семье, любви, которая выказывалась так скупо. Пока что я смогла увидеть ее на лице отца, играющего со мной в нашем бассейне, когда я была в годовалом возрасте. Значит, он любил меня, когда я была совсем малышкой! Но какая я хмурая в детстве на фотографиях с матерью, словно умышленно посылаю сигнал всем, кто захотел бы его услышать: будь моя воля, я не оказалась бы в этой команде. Сострадание смягчило мое сердце, когда я заметила безысходность в глазах матери на снимке, где наша семья позировала, разыгрывая сцену на пикнике, за год до ее самоубийства. Я простила как ее, так и себя.

Папочка играет со мной в бассейне.

Помню, как я боялась шума мотоцикла. Во время Второй мировой войны в новостях, которые показывали в кинотеатрах перед фильмом, мы часто видели разъезжающих на мотоциклах нацистов, поэтому каждый раз, слыша звук мотоцикла, я готова была крикнуть: «Беги скорей! Сейчас здесь будет Гитлер!»

Помню возбуждение, которое я испытывала, скача на лошади без седла и бесстрашно пуская ее галопом сквозь рощу авокадо в Пасифик Палисад, что в штате Калифорния, как герой вестерна «Одинокий ковбой»!

Я отыскала следы Дайяны Данн, моей лучшей подруги по средней школе, которую не видела более пятидесяти лет.

Здесь мне около двух лет, и я, глядя в объектив фотоаппарата, ясно показываю, что совсем не желаю цепляться за подол своей матери.

Она напомнила о забытых мною историях, например, о том, как однажды, возвращаясь вместе с другими детьми с хоккейного поля, мы нашли на дороге мертвую змею. Мы ее подобрали, а потом засунули в стол нелюбимой учительницы. Когда она открыла стол и увидела змею, то была потрясена. Всех нас вызвали в администрацию и спросили, чья это была затея. Подруга рассказала, что я была единственной, кто признался в проказе. И напомнила еще об одном похожем случае, когда, заночевав после вечеринки в доме друзей, мы, играя в прятки, разбили старинную лампу. Мать наших друзей очень огорчилась и захотела узнать, кто же был виновен в этом. Я созналась, и благодаря тому, что я сказала правду, мы избежали наказания.

Мне вспоминается девушка в летнем лагере, которая, избив меня и вымазав мое лицо грязью, кричала: «Не думай, что ты не такая, как все, потому что твой отец Генри Фонда!» Я едва сдерживала слезы; этот ужасный случай отложился в моей памяти.

Заново пережитые эпизоды добавили уверенности в себе, заставив почувствовать, что у меня, как бы то ни было, были какие-то положительные качества, что я не была ленивой, сумасбродной девчонкой, которой, по-видимому, считал меня отец. Начал вырисовываться неясный образ смелой, неунывающей, честной девочки – и я поняла, что люблю ее, даже если ее родители ею, очевидно, не слишком интересовались!

Родители, бабушки и дедушки, семья

Наверное, большая часть поисков, связанных с I актом моей жизни, касается моих родителей, а также предыдущего поколения. Мне нужно было понять, что за люди скрывались за их масками. Что их по-настоящему волновало и почему они поступали так, как поступали? Я сосредоточилась на отношении своих бабушек и дедушек к моим родителям, желая узнать, каким было душевное состояние родителей, когда они поженились, когда родилась я. Я созвонилась и встретилась со своими двоюродными и троюродными братьями и сестрами, знавшими моих родителей или бабушек и дедушек, со старой тетушкой, с еще оставшимися в живых друзьями семьи. Как сыщик, я складывала по кусочку головоломки нашей семьи, себя самой, детства. За внешней стороной вещей стали проступать узоры и мотивы, хранившиеся в глубине моей памяти.

Я поняла, что отношусь к тому типу людей, кто не смог бы намного раньше подступиться к пересмотру прожитой жизни и копанию в своих корнях. Мне нужно было дождаться вызова, брошенного III актом жизни, вынудившего найти время и смело взглянуть в лицо тому, что меня ожидало; объявить день открытых дверей своей памяти, узнать правду о себе самой и своей семье. Теперь у меня был дополнительный стимул: продолжая движение вперед, я не хотела сбиться с пути.

Мать, отец, я, Питер и моя сводная сестра Фрэнсис. Папа только что вернулся домой после службы в военно-морском флоте во время Второй мировой войны.

Это я. Мне около трех лет.

Итак, я узнала о какой-то старой истории с депрессией невыясненной природы, которая передавалась в семье Фонда по мужской линии, которую мои кузены описывали как патологическую ненависть к крупным женщинам, особенно с толстыми ногами. Ах! Папочка!

Мой дедушка Уильям Брейс, тетушка Харриет, папа, тетушка Джейн и бабушка Херберта.

Семейство Фонда, собравшееся на крыльце родного дома Дэвида в поселении пионеров Стар Мьюзеум в Небраске, в том числе жена Дэвида Сью Фонда, тетушка Харриет, жена Питера Беки Фонда, Питер Фонда, Тина Фонда, Дэвид Фонда, я, Синди Фонда Дэбни и дети.

Семейный пикник в Омахе в июле 1907 г. На первом плане слева на право: мой отец рядом со своей матерью Хербертой, Этелин Хиннерс Фонда с тетушкой Джейн на руках, мой дедушка Уильям Брейс, держащий на коленях тетушку Харриет. Во втором ряду: моя прабабушка «Грэмми» Хатти, неизвестное лицо (возможно, сестра прабабушки Хатти) и мой прадедушка, Тен Эйк Хилтон Фонда-старший.

Я узнала, что отец всегда избегал ситуаций, способных вызвать волнение. Он даже отказался присутствовать на похоронах своей матери и предпочел остаться в Нью-Йорке, где был занят в спектакле. Работа всегда была для него на первом месте; может быть, это был способ уберечь себя от реальных жизненных переживаний. Он даже не пожелал пропустить спектакль «Мистер Робертс», вместо того чтобы остаться со мной и Питером в ту ночь, когда наша мать убила себя. (Только год спустя я узнала, что она не умерла от сердечного приступа, что это было самоубийство.)

Ii акт

Во втором акте жизни меня корили за то, что я была «душечкой», была именно такой, какой хотел меня видеть мужчина, который был на тот момент моим мужем. И правда, когда я попросила свою дочь, снимающую документальные фильмы, помочь мне с автобиографическим видеофильмом, она сказала: «Почему бы просто не взять хамелеона и не пустить его ползать по экрану?» Я поняла, что мне, кроме всего прочего, очень важно выяснить, соответствовало ли истине такое мнение обо мне.

Но, копнув глубже, я со всей очевидностью осознала, что начинает вырисовываться мой новый образ, образ сильной женщины. Мне показалось, будто я впервые обрела себя. Вот тебе и душечка!