Изабелла Баварская - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возле собора королеву встречал епископ Парижский. Он вышел на ступени храма, облаченный в митру и епитрахиль; вместе с ним были высшие священники и представители Университета, коему прозвание старшего детища короля давало право быть представленным на коронации. Королева сошла с носилок, а следом за нею и дамы ее свиты; кавалеры поручили лошадей своим пажам и слугам, и, сопровождаемая герцогами Туренским, Беррийским, Бургундским и Бурбонским, Изабелла вошла в собор. Впереди шествовали епископ и духовенство, стройным и торжественным хором вознося хвалу Господу Богу и Пречистой Деве Марии.
Приблизившись к главному алтарю, королева Изабелла опустилась на колени и, сказав речь, передала в дар собору четыре золоченых покрывала и венец, который возложили на нее ангелы у вторых ворот Сен-Дени. Жан де Ла Ривьер и Жан Лемерсье, в свой черед, преподнесли ей венец, превосходящий первый красотой и ценностью: он очень напоминал венец, который украшал голову короля, когда тот восседал на троне.
Держа венец за стебель лилии, епископ и четыре герцога бережно возложили его на голову Изабеллы. Со всех сторон раздались ликующие крики, ибо именно с этой минуты принцесса Изабелла действительно становилась королевой Французской.
Когда королева вместе с вельможами вышла из собора, все вновь заняли свои места — кто в носилках, кто в экипаже, кто на лошади; по обеим сторонам королевского кортежа шестьсот служителей несли шестьсот свечей, так что на улице было светло как днем. Наконец королеву ввели в парижский дворец, где ее ожидал король вместе с королевой Иоанной, сидевшей по правую руку от него, и герцогиней Орлеанской, занимавшей место по левую. Представ перед Карлом, королева опустилась на одно колено, так же как сделала это в соборе, давая тем самым понять, что Бога она почитает своим владыкой на небе, а короля — на земле. Король поднял ее и поцеловал; послышались возгласы радости и ликования, ибо при виде их, таких юных и красивых, всем почудилось, будто с небес спустились два ангела-хранителя Французского королевства.
Тут вельможи удалились из монарших покоев, и во дворце остались только члены королевской семьи; народ же не покидал площади до тех пор, пока за последним вельможей не проследовал из дворца последний слуга. После этого дворцовые двери закрылись, огни, освещавшие площадь, мало-помалу угасли, и толпа растеклась по множеству расходящихся во все стороны улиц, которые, подобно кровеносным сосудам, несут токи жизни столичным окраинам; вскоре радостное оживление превратилось в слабый гул, но и он понемногу утих. Спустя час все уже погрузилось во мрак и тишину, так что слышен был лишь смутный глухой шум, в котором сливаются неясные шорохи ночи, похожие на дыхание спящего великана.
Мы столь подробно описали въезд королевы Изабеллы в Париж, лиц, ее сопровождавших, и устроенные по сему случаю торжества не только для того, чтобы дать читателю понятие о нравах и обычаях того времени; мы хотели также приоткрыть ему пока еще слабые и робкие, подобно рекам в своих истоках, роковые страсти и смертельную вражду, которые в ту пору только зарождались у трона: теперь мы увидим их бушующий ураган, увидим, как в своем безумии пронеслись они неудержимым вихрем над французской землей, оставив на ней глубокий след и принеся тяжкие бедствия этому несчастному царствованию.
ГЛАВА II
Вряд ли найдется такой романист или историк, которому удалось бы избежать метафизических преувеличений, когда речь идет о ничтожных причинах, порождающих грандиозные последствия. Ибо, проникая в глубины истории или сокровеннейшие тайники человеческого сердца, порою с ужасом дивишься тому, до чего легко и просто самое, казалось бы, неприметное событие в раду множества других неприметных событий, составляющих нашу жизнь, может потом обернуться катастрофой для отдельного человека, а то и целого государства. Вот почему поэты и философы, как в кратер потухшего вулкана, самозабвенно погружаются в изучение уже свершившейся катастрофы, прослеживая все ее перипетии и доискиваясь до самых ее истоков. При этом надо заметить, что люди, склонные к такого рода занятию, долго и с увлечением ему предающиеся, рискуют мало-помалу совершенно переменить свои воззрения и, в зависимости от того, ведет ли их за собой светоч знания или пламенная вера, превратиться из атеистов в истинно верующих либо из верующих в атеистов. Ибо в причудливом сплетении событий одни видят лишь прихотливую игру случая, другие же надеются открыть мудрое вмешательство десницы Божьей; одни, подобно Уго Фасколо, говорят: «Рок», другие же, вслед за Сильвио Пеллико, твердят: «Провидение»; но этим двум словам в нашем языке абсолютно равнозначны два других слова: «отчаяние» и «смирение».
Пренебрежение наших современных историков этими мелкими подробностями, этими любопытнейшими деталями, разумеется, и привело к тому, что изучение французской истории стало для нас делом скучным и утомительным[5]; самое интересное в устройстве человеческой машины — не жизненно важные ее органы, а мускулы, которым эти органы сообщают силу, и сложное переплетение мельчайших сосудов, питающих эти органы кровью.
Вместо подобной критики, которой нам самим хотелось бы избежать, нас, возможно, упрекнут в обратном: это связано с нашим убеждением в том, что как в материальном строении природы, так и в нравственной жизни человека, как в развитии живых существ, так и в чередовании исторических событий есть некий порядок, и ни одну из ступеней лестницы Иакова миновать невозможно, ибо всякая живая тварь связана с другими тварями, всякая вещь — с вещью, ей предшествующей.
Итак, по мере сил мы будем стараться, чтобы нить, соединяющая неприметные события с великими катастрофами, никогда не рвалась в наших руках, так что читателю останется лишь следовать за ней, чтобы пройти вместе с нами по всем закоулкам лабиринта.
Мы сочли необходимым предварить этим замечанием главу, которая на первый взгляд может показаться неуместной после той, что только что прочитана, и никак не связанной с теми, которые последуют далее. Правда, читатель очень скоро поймет свое заблуждение, но мы уже научены горьким опытом и опасаемся, как бы нас не стали судить поспешно, не успев ознакомиться с целым.
Если читатель готов пройтись вместе с нами по безлюдным парижским улицам, описанным в конце предыдущей главы, мы перенесемся с ним на угол улиц Кокийер и Сежур. Едва очутившись здесь, мы тотчас заметим, что из потайной двери дома герцога Туренского, ныне дома Орлеанов, вышел человек; он был закутан в широкий плащ, капюшон которого полностью скрывал его лицо: человек этот не желал быть узнанным. Остановившись, чтобы сосчитать удары часов на башне Лувра — они пробили десять раз, — незнакомец, должно быть, решил, что время опасное: на всякий случай он вынул шпагу из ножен, проверил, достаточно ли она прочна, и, удовлетворенный, беспечно зашагал вперед, острием шпаги высекая искры из мостовой и напевая вполголоса куплет старинной песенки.