Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Хочешь глотнуть? – любезно предложила она.

– Нет, благодарю. Я вообще не пью.

– Твое время еще наступит.

– Странное предсказание.

– По-моему, это неизбежно. В жизни нужны пристрастия. Ты вот замужем уже без малого три года и до сих пор не стала матерью. Это, кстати, вовсе не упрек.

– Тогда зачем об этом говорить?

Старая дева осушила бокал и поставила его на столик у изголовья. Бокал легко заскользил по гладкой поверхности, не выдержав качки. Тетушке пришлось снять со столика и его, и бутылку и пристроить все это у себя на коленях.

– Ты отлично знаешь, зачем. Я всегда была против твоего брака с Каррингтоном. Он, несомненно, выдающийся человек, его ждет большое будущее… если Господь отпустит ему на это время. Или ты предпочитаешь, чтобы ему воздвигли монумент при жизни? А ведь ты могла рассчитывать на кое-что получше!

– Вот как? Кого вы имеете в виду?

– Откуда я знаю? Вокруг тебя всегда вилась добрая дюжина кавалеров. Все молоды, все красавцы, все богачи! А тебя угораздило раскопать в Нью-Йорке моего ровесника! Да он же почти старик!

– Вы несправедливы! Как к нему, так и к самой себе. Джонатан…

– «Замечательная личность»? Знаю, знаю. Ты столько раз это повторяла! До того часто, что я заподозрила, что ты пытаешься убедить в этом прежде всего самое себя. Вот скажи мне: сколько раз в неделю у вас с ним бывает любовь?

– Тетя Эмити! – негодующе воскликнула смущенная Александра.

– Только не разыгрывай недотрогу! Чего ты больше боишься: слова или самого действия? Ты же замужняя женщина, черт возьми! Возможно, твой брак неудачен, но ты по крайней мере в курсе, чем должны заниматься супруги в постели?

– У вас странное представление о браке! У нас с Джонатаном редкое родство душ. Мы одинаково чувствуем, мы любим одно и то же…

– Как, например, Скотланд-Ярд и уголовные архивы? Это что-то новенькое! Тогда как тебя занесло сюда, в мое общество, на борт корабля? Пока еще не знаю, кто у вас кого боится, но не сомневаюсь, что у вас есть кое-какая проблема…

– Что это вы напридумывали?

– Это не выдумка, а правда. Я не требую, чтобы ты со мной откровенничала, крошка, но я убеждена, что ты совершенно не представляешь себе, что значит быть на седьмом небе от восторга.

– Зато вы отлично это себе представляете, – пробормотала Александра себе под нос.

– Не исключено. И прекрати таращить на меня глаза! Я, конечно, не Мессалина[1], но и мне есть что вспомнить… Возможно, наступит день, когда я поделюсь с тобой воспоминаниями. Но сперва тебе надо повзрослеть. Пока же забудь обо всем, что я тебе тут наговорила и выбрось из головы все, кроме радостей путешествия! Обещаю позаботиться, чтобы Стенли не испортил тебе удовольствие.

– Вряд ли вы добьетесь успеха! – вздохнула молодая женщина. – Я только и жду, что он завалится спать на полу прямо у меня за дверью.

– Беда в том, что ему нет дела до качки. Прирожденный моряк, как все Форбсы! В самую неистовую бурю он останется непоколебим, как Гибралтарская скала. Но ты можешь пользоваться тем, что наши с тобой каюты сообщаются, и выходить из моей двери.

Миссис Каррингтон возвратилась к себе в некоторой растерянности. Она знала, конечно, что тетушка – большая оригиналка. Однако услышанное от нее повергло ее в смущение. Неужели в промежутках между сеансами столоверчения Эмити вкусила любовь? Это была ошеломляющая новость. Не то, что она…

Супруга Джонатана Каррингтона не любила задумываться об интимной стороне жизни. Ее брачная ночь оказалась вполне спокойной. Нескольких романчиков, проглоченных втихаря, и невнятных советов матери перед ее отъездом из дому оказалось совершенно недостаточно, и, став замужней женщиной, она не познала телесного удовлетворения, хотя, выходя замуж за мужчину гораздо старше себя, она полагала, что он обладает солидным опытом в делах любви, и ждала от него чудес.

Однако у главного прокурора не оказалось достаточного опыта. Он был по уши погружен в свою работу и слишком мало якшался с женщинами, пока не повстречал мисс Форбс. Он не охотился за приключениями: презирая легкодоступных женщин, он ждал встречи с той, которая будет достойна сделаться его женой. Таковой оказалась Александра, однако, вместо того, чтобы испытывать к ней нежное, умиротворенное чувство, он загорелся к ней дикой страстью, которую ему не было суждено выказать, настолько его страшила невеста. При неописуемой красоте в ней была какая-то сдержанность, холодность, заставлявшие его держаться на почтительном расстоянии.

В самую брачную ночь, в поистине королевских апартаментах филадельфийского отеля «Белль-Вью», он испытал чуть ли не суеверный трепет, когда перед ним предстало великолепие готового отдаться ему юного тела. Испытывая преклонение перед красотой, он был готов рухнуть на колени, чтобы насладиться этой изысканной статуэткой из живой плоти. Он долго довольствовался тем, что любовался ею, не смея до нее дотронуться, в итоге лишившись и сил, и даже голоса; вящим унижением стало для него удивление, которое он прочитал в черных глазах Александры. Тогда его обуяла страшная ярость, перешедшая в неуемное желание; это спасло его от того, чтобы превратиться для нее в посмешище, но, не в силах перенести мысль, что сейчас она утратит к нему всякий интерес, он овладел девушкой с лихорадочной торопливостью, чего с ним никогда прежде не бывало, и быстро растянулся на спине, обессиленный и разочарованный.

– Прости меня! – пробормотал он. – Я… я не хотел…

– Ничего, – отозвалась она с сострадательной улыбкой, словно он опрокинул чашку с чаем ей на платье.

Остаток ночи прошел в полной тишине. Джонатан спал, как сурок. Что до его жены, то она пришла к выводу, что романисты сильно преувеличивают радости любви; впрочем, она испытывала достаточно сильную привязанность и уважение к тому, чьим именем теперь называлась, и поспешила отнести происшедшее с ней к мало приятным, хоть и обязательным обстоятельствам семейной жизни. В ближайшем будущем ее ждало столько приятных утешений…

В дальнейшем все оставалось по-прежнему. Каждую ночь во время свадебного путешествия в Саратогу и столицы канадских провинций, в одной из которых плечи Александры украсила чудесная соболья накидка, Джонатан, так и не сумевший избавиться от опасения оказаться не на высоте, ограничивался лишь быстрыми объятиями, не тратя времени на любовные приготовления; отсутствие опыта и скромность самой Александры также не поощряли его к иному поведению. Зато они много разговаривали. Нехватка телесного контакта компенсировалась контактом духовным: они говорили об искусстве жить и искусстве как таковом, о литературе, театре, музыке, общественных проблемах и величии Америки; им не удалось достигнуть согласия лишь по двум вопросам: криминологии и полезности поездок в Европу.