1612. Минин и Пожарский - Виктор Поротников

Василий Шуйский покивал головой, спрятав в густой бороде едва заметную усмешку.

— Помню и я эту тяжбу, брат, — сказал он. — Борис Лыков подал извет на князя Пожарского, обвиняя того в кознях против него в правление Бориса Годунова. Будто бы Борис Годунов подверг князя Лыкова опале из-за гнусных доносов Дмитрия Пожарского, который действовал вкупе с боярами Татевыми и Голицыными. Вся эта тяжба была полнейшей чушью! Слава богу, мне было ведомо, что происходило при дворе Бориса Годунова, кто кому тогда вредил и кто на кого доносил. Князь Пожарский по своему нраву не способен на подлые делишки. К тому же он в ту пору был еще слишком молод, чтобы затевать интриги против князя Лыкова вкупе с Татевыми и Голицыными.

Борис Лыков сам пройдоха, каких поискать! Вызывая князя Пожарского на царский суд, Борис Лыков мстил ему за свое давнее унижение. В царствование Годунова Мария Пожарская предъявила обвинение княгине Лыковой, которая за глаза возводила напраслину на Ксению Годунову. Поскольку женщинам не дозволено судиться между собой, поэтому на суде сошлись Дмитрий, сын Марии Пожарской, и Борис Лыков, вынужденный вступиться за свою злоязыкую жену. Борис Годунов благоволил к Марии Пожарской, к тому же он сильно любил свою дочь и не терпел, когда о ней отзывались плохо. Потому-то Борис Годунов присудил победу в той тяжбе Дмитрию Пожарскому, а князь Лыков был выслан им из Москвы в пограничный Белгород. Для князя Лыкова это стало тяжелейшим позором, ибо его род намного славнее и древнее рода князей Пожарских и Стародубских.

— Так вот почему князь Лыков до сих пор зеленеет от злости и скрипит зубами, ежели при нем упоминают про князя Пожарского или про его родню, — рассмеялся Дмитрий Шуйский.

По счастливой случайности князь Пожарский в эти последние дни июня гостил у своей матери в Москве. Лука Завьялов встретился с ним и пригласил князя во дворец, сославшись на волю Василия Шуйского.

Обсуждение государственных дел братья Шуйские продолжили в трапезной, куда они пришли из канцелярии. Столовые и постельные палаты царского дворца, возведенного итальянскими зодчими еще при Василии Третьем, выходили окнами на крепостную стену Кремля, идущую вдоль берега Москвы-реки.

Сняв с себя длинные кафтаны и шапки, братья Шуйские расположились за длинным столом, укрытым белой скатертью. Во главе стола восседал Василий Шуйский в длинной пурпурной рубахе, украшенной золотым шитьем на груди и плечах. Справа от него сидел Иван Шуйский в легкой шелковой однорядке темно-синего цвета, слева находился Дмитрий Шуйский в белой горничной рубахе, расшитой красными петухами.

Кушанья в пиршественный зал вносили слуги-стольники, все, как один, молодые, все сыновья бояр и князей. За сменой блюд следил кравчий Иван Суслов, преданный семье Шуйских человек. Яства выставлялись на стол в больших серебряных ендовах и в роскошных фарфоровых вазах. Каждый из братьев Шуйских вилкой или ложкой сам накладывал в свою тарелку то, что хотел. Лишь вино и квас им в чаши наливал виночерпий.

Узнав от дворецкого, что князь Пожарский и дьяк Завьялов ожидают выхода государя в гостевом покое, Василий Шуйский нетерпеливо замахал руками.

— Веди их сюда! — воскликнул он, чуть не подавившись куском рыбного пирога. — Веди живее!

Тучный дворецкий неловко поклонился и, пятясь задом, исчез за высокими дверями, украшенными узорами с позолотой.

Вступив в просторную царскую трапезную, дьяк Завьялов и князь Пожарский отвесили низкий поклон Василию Шуйскому.

К удивлению дьяка Завьялова и кравчего Суслова, Василий Шуйский вышел из-за стола и с распростертыми объятиями приблизился к Дмитрию Пожарскому.

— Здравствуй, князь! — улыбаясь, промолвил Василий Шуйский и слегка встряхнул Пожарского за плечи. — Готов ли ты послужить мне и государству Московскому верой и правдой?

— Я твой преданный слуга, государь, — сказал Дмитрий Пожарский, чуть склонив голову. — Готов голову сложить за тебя и за Святую Русь!

— Хочу поручить тебе, князь, дело наиважнейшее! — Василий Шуйский многозначительно поднял кверху указательный палец, украшенный золотым перстнем с рубином.

Заметив, что дьяк Завьялов взирает на него, открыв рот от изумления, Василий Шуйский снял перстень с указательного пальца и протянул ему со словами:

— Это тебе за радение, друже. Ступай покуда!

Зажав перстень в кулаке, Лука Завьялов рассыпался в благодарностях и с поклоном удалился.

Пригласив Дмитрия Пожарского к столу, Василий Шуйский вернулся на свое место и, подняв кубок, провозгласил здравицу за всех честных людей и преданных слуг, дабы Господь уберег их от любых бед.

— А заодно пусть Господь убережет и тех, кому эти честные и верные люди служат, — добавил Василий Шуйский. При этом он глядел на Дмитрия Пожарского с благосклонной отеческой улыбкой. Так отец смотрит на любимого сына.

Привычный к возлияниям Дмитрий Шуйский быстрее всех осушил свою чашу. Закусывая выпитое вино ложкой красной икры, Дмитрий Шуйский с любопытством стал разглядывать князя Пожарского, сидящего за столом напротив него.

На вид Дмитрию Пожарскому было около тридцати лет. Он был статен и довольно высок ростом. Желтый польский кафтан с восемью шелковыми завязками и с длинными кистями на груди смотрелся на нем ладно и красиво. У князя был высокий покатый лоб, низкие густые брови, прямой нос, светло-карие проницательные глаза. Его густые черные волосы слегка вились, свисая почти до самых плеч. Короткая густая борода Пожарского также была вся в завитках, и цвет ее был заметно светлее, чем его волосы.

Держался Дмитрий Пожарский уверенно и без раболепства, взирая прямым открытым взором на своих знатных сотрапезников. Отвечая на вопросы Василия Шуйского, который желал знать его мнение относительно последних событий, князь Пожарский говорил неторопливо, как бы взвешивая каждое свое слово на невидимых весах. Голос у князя Пожарского был сильный и громкий. Хотя князь Пожарский и старался в обществе царя и его братьев разговаривать потише, тем не менее чувствовалось, что властность его натуры вполне соответствует тембру его голоса.

Чем дольше вели беседу с князем Пожарским Василий Шуйский и его братья, тем им становилось очевиднее, что этот воевода со смелым взглядом и властным голосом как никто другой подходит для сопровождения царских даров, предназначенных крымскому хану.

Глава четвертая

Кантемир-мурза

Всю трудность поручения, возложенного на него Василием Шуйским, князь Пожарский в полной мере осознал, когда увидел войско, с которым ему предстояло сопровождать до Оки царское золото. Под началом у Пожарского оказались остатки Лубянского стрелецкого полка в количестве ста шестидесяти человек во главе с полковником Степаном Горбатовым. К стрельцам были присоединены тридцать бывших разбойников вместе с их главарем Тимохой Сальковым, который в прошлом году добровольно сдался на милость Василия Шуйского. В разрядных списках бывшие злодеи Салькова были записаны «царевыми служилыми людьми». Обычно дьяки из военного разрядного приказа отмечали таким образом в своих бумагах казаков и гарнизонных ополченцев.

Дмитрий Пожарский был поражен тем, что люди Салькова и он сам так и не были привлечены к царскому суду за грабежи и убийства. К тому же почти все они являлись беглыми холопами, и только за это по «Судебнику» им грозило суровое наказание. Вместо этого Василий Шуйский даровал прощение Тимохе Салькову и его злодеям, зачислив их в свое войско.

В помощники князю Пожарскому был назначен боярин Борис Лыков, его давний недоброжелатель. Боярин Лыков всячески старался втереться в доверие к Василию Шуйскому, донося ему о зреющих среди московских бояр заговорах, выполняя его различные неприглядные поручения, когда требовалось кого-нибудь запугать или подкупить. Вот и на этот раз, желая угодить Василию Шуйскому, Борис Лыков на свои деньги собрал и вооружил отряд стрельцов в четыреста человек.

Дмитрий Пожарский чувствовал, что без услуг боярина Лыкова, падкого на подлости, Василий Шуйский обойтись никак не может.

Не доверяя Лыкову, Василий Шуйский поручил охрану золота Дмитрию Пожарскому. Однако, после того как царские дары будут вручены Кантемир-мурзе, князю Пожарскому надлежало отправиться к своему гарнизону в Зарайск, а боярин Лыков должен был вместе с татарами выступить против Лжедмитрия, засевшего в Серпухове.

Борис Лыков был старше Дмитрия Пожарского почти на пятнадцать лет, поэтому он держался с ним как умудренный жизненным опытом военачальник. Это слегка коробило Пожарского, который покуда не проиграл в своей жизни ни одного сражения, в отличие от Лыкова, коему уже доводилось не раз спасаться бегством от врагов.

В разговорах с Пожарским боярин Лыков недвусмысленно намекал ему на то, что, мол, он находится у него в подчинении лишь до передачи золота Кантемир-мурзе. Затем Лыкову предстояло разделаться с Лжедмитрием руками крымцев и не допустить к Москве гетмана Жолкевского.