Прозрение - Урсула Ле Гуин

К началу послеобеденных занятий мы, естественно, опоздали. Когда мы, бегом промчавшись через весь дом и задыхаясь, влетели в класс, Эверра с отвращением посмотрел на нас и велел:

— Идите умойтесь. — А мы-то на себя и внимания не обратили; только теперь я заметил, как перепачкана наша одежда, какие грязные у нас руки, а физиономия Тиба к тому же вся в потеках сажи, слез и соплей; да и сам я, наверное, выглядел не намного лучше. — Сходи с ними, Сэлло, — попросил учитель мою сестру, — и проследи, чтобы они привели себя в порядок. — По-моему, добрый Эверра послал Сэл с нами, понимая, до какой степени мы оба расстроены.

Я успел заметить, что Торм сидит в классе на своем обычном месте, а вот Хоуби там нет.

— Что случилось? — спросила Сэлло, помогая нам отмыться, но я вместо ответа спросил:

— А что вам Торм сказал?

— Он сказал, что Отец Алтан приказал вам сжечь кое-какие игрушки, так что вы, возможно, опоздаете к началу занятий.

Значит, Торм прикрыл нас, придумал для нас оправдание! С одной стороны, я испытал огромное облегчение, но с другой — это оказалось настолько незаслуженным после моего предательства, что я чуть не расплакался от благодарности и стыда.

— Интересно, какие такие игрушки он велел вам сжечь? Чем вы там занимались?

Я молча покачал головой, решив ничего ей не говорить. Но Тиб не выдержал:

— Мы играли в воинов и маршировали, а Торм-ди нами командовал.

— Заткнись, Тиб! — сказал я, но было уже поздно.

— С какой это стати мне затыкаться?

— Мало тебе неприятностей?

— Мы же не виноваты! Так и Отец сказал. Он же сказал, что во всем виноват Торм-ди.

— Ничего подобного! Ты бы лучше об этом помалкивал, раз не понимаешь! Ты же предаешь его!

— Ну, так ведь он же соврал, — сказал Тиб. — Он сказал, что мы лазили по деревьям.

— Он просто пытался уберечь нас от лишних неприятностей!

— А может, себя самого? — возразил Тиб.

У фонтана во дворе Сэл как-то ухитрилась погрузить наши головы в воду и почти дочиста оттереть наши перепачканные физиономии. Возилась она довольно долго. Сперва мои многочисленные ожоги сильно щипало, потом я почувствовал приятную прохладу; особенно приятно было опустить в воду свое уже очень сильно распухшее запястье. Отскребая с нас грязь, Сэлло постепенно вытянула-таки из нас всю историю с оружием, но отреагировала весьма немногословно, сказав Тибу:

— Гэв прав. Не надо об этом болтать.

На обратном пути я спросил у нее:

— А что, теперь Хоуби на один глаз ослепнет?

— Торм-ди сказал только, что он слегка повредил себе глаз, — пожала плечами Сэлло.

— Хоуби ужасно на меня зол, — вздохнул я.

— Ну и что? — вдруг возмутилась Сэлло. — Ты же не нарочно его поранил! А вот он как раз хотел ударить тебя мечом. Пусть только еще раз попробует, вот тогда действительно в беду попадет! — Она говорила чистую правду Мягкая и добродушная, моя сестра моментально воспламенялась, стоило кому-нибудь меня обидеть, и готова была защищать своего младшего брата столь же свирепо, как кошка защищает своих котят. Об этом все знали. А Хоуби, кстати сказать, она никогда не любила.

Прежде чем войти в класс, Сэлло обняла меня за плечи и на минутку прижала к себе; я тоже быстро обнял ее, я снова все стало хорошо… почти хорошо.

Глава 2

Глаз у Хоуби поврежден не был. Безобразный шрам пересекал его бровь ровно посредине, но, как выразился Торм, «не так уж Хоуби и красив, чтобы эту красоту можно было испортить». На следующий день Хоуби вернулся в школу, вовсю шутил и вообще вел себя вполне мужественно, хотя голова у него и была перебинтована. Он со всеми был весел и дружелюбен — за исключением меня. Какова бы ни была истинная причина его странного соперничества со мной, действительно ли он считал, что я пытался его унизить, бросив камнем ему в лицо, он так или иначе явно видел во мне врага и с тех пор уже не скрывал своего неприязненного ко мне отношения.

В таком огромном хозяйстве, как Аркамант, у любого из домашних рабов сколько угодно возможностей навлечь беду на своего недруга. К счастью, ночевал Хоуби в так называемой мужской Хижине, а я — по-прежнему в доме… Однако даже сейчас, когда я пишу эту историю для тебя, моя дорогая жена, и для тех, кому, возможно, захочется ее прочесть, я думаю так же, как думал и тогда, двадцать лет назад, когда был еще мальчиком-рабом. Моя память дает мне возможность настолько ясно видеть прошлое, словно все это снова происходит здесь и сейчас, у меня на глазах, и я забываю, что кое-что уже стоило бы пояснить и тебе, и читателям, и, пожалуй, даже самому себе. Описывая нашу жизнь в Аркаманте, в городе-государстве Этра, я снова погружаюсь в мир моего детства, я воспринимаю эту жизнь именно так, как воспринимал и тогда — как бы изнутри и стоя на самой нижней ступеньке существовавших в нашем Доме отношений. Я не имел возможности ни с чем эту жизнь сравнить и считал подобное положение вещей единственно возможным. Детям вообще свойственно именно так воспринимать окружающий их мир. Как и рабам. Свобода ведь в значительной степени связана с пониманием того, что существующему порядку вещей есть некие альтернативы.

А я, кроме Этры, в те времена не знал ничего. Этра и соседние города-государства почти перманентно пребывали в состоянии войны, и воины в обществе занимали весьма важное положение. Воинами обычно становились только представители двух высших классов: знати, из числа которой выбирались и члены Сената, и так называемых свободных людей — земледельцев-фермеров, купцов, подрядчиков, архитекторов и т. п. Мужчины, входившие в последнюю группу, имели право голосовать по некоторым законодательным вопросам, но не имели права занимать государственные должности. К тому же среди «свободных» имелось и небольшое количество «освобожденных», т. е. бывших рабов. Ниже их стояли только рабы.

Женщины, представительницы всех классов, занимаются физическим трудом только дома, а мужчины-рабы трудятся как в доме, так и вне его. Численность рабов увеличивается за счет пленных, захваченных во время войны или бандитских вооруженных налетов на другой город или Деревню, или же за счет детей, рожденных домашними рабами; рабов можно покупать или дарить, что и делают те, кто принадлежит к двум высшим классам. Раб не имеет никаких законных прав, не может вступить в брак и чаще всего живет в вечной разлуке и со своими родителями, и со своими детьми.

Жители городов-государств поклоняются Предкам тех, кто здравствует ныне. Люди, не имеющие Предков, то есть «освобожденные» и рабы, могут поклоняться только праотцам того семейства, которое ими владеет или владело, или же праотцам самого города, великим духам давно минувших времен. Но рабы поклоняются и некоторым другим божествам, известным повсюду на Западном побережье: богине Энну, богу Раниу и богу Удачи, которого называют также Глухим богом.