Прозрение - Урсула Ле Гуин

Если успехи Хоуби и Тиба ограничились «Баснями» Немека, то Торм и Рис изо всех сил вместе с нами пробивались сквозь хитросплетение премудростей Трудека. Впрочем, Эверра, поистине превосходный учитель, сумел заставить нас, то есть Явена, Сотур, Сэлло и меня, одним махом преодолеть эти трудности и перепрыгнуть прямиком к изучению исторических хроник, летописей и эпоса, чему все мы были несказанно рады, хотя больше всех подобными вещами увлекались Явен и я. Когда мы наконец завершили обсуждение того, как «важно уметь держать себя в руках при любых обстоятельствах», на основе тех примеров, что были приведены в 41-й главе «Этики», я громко захлопнул книгу Трудека и потянулся за экземпляром «Осады Ошира», которая у нас с Сэл была одна на двоих. Мы только в прошлом месяце начали ее читать, но я уже знал наизусть каждую прочитанную строчку.

Наш учитель заметил, что я взял другую книгу, и его кустистые, черные с сединой брови удивленно поползли вверх.

— Гэвир, — сказал он, — ты закончил? Тогда, пожалуйста, послушай, как Тиб и Хоуби читают наизусть заданный урок; пусть Астано-йо пока отдохнет от них и присоединится к нашим занятиям.

Я понимал, почему Эверра это сделал. Не из вредности; это тоже был очередной урок этики. Он приучал меня к тому, что не всегда удается делать то, что хочется, и приходится делать то, чего совсем не хочется, и этот урок я обязан был усвоить. В общем, об этом как раз и шла речь в 41-й главе «Этики».

Я сунул книгу по истории Сэлло и пересел на боковую скамью. Астано с нежной улыбкой тут же передала мне книжку о подвигах нашего города. Астано было пятнадцать, и она была такая высокая, худая и светлокожая, что братья, желая ее подразнить, говорили, что она «из альдов» — так называется народ, проживающий в восточных пустынях; говорят, что у альдов кожа белая, а волосы курчавые, как овечья шерсть. Впрочем, у нас слово «альд» означает еще и просто «дурак». Только Астано вовсе не была дурочкой; просто она была чересчур застенчивой и, по-моему, слишком хорошо выучила ту самую 41-ю главу. Молчаливая, какая-то очень правильная, очень скромная и очень выдержанная, она была истинной дочерью своего отца, сенатора Арки; нужно было очень хорошо знать Астано, чтобы понять, какая она на самом деле добрая, участливая, какие неожиданные мысли порой приходят ей в голову.

Одиннадцатилетнему мальчику очень трудно изображать учителя перед старшими ребятами, которые к тому же привыкли относиться к нему свысока, грубо с ним обращаются и обзывают то Креветкой, то Болотной Крысой, то Клюворылом. Хоуби, например, просто не выносил, когда я на уроке чего-то от него требовал. Хоуби родился в один день с Тормом. Только Торм был настоящим сыном Семьи, а Хоуби нет. Все это знали, но вслух об этом никто не говорил. Получалось, что Хоуби — сводный брат Явена и Торма, только его мать — рабыня, а значит, и он тоже раб. Впрочем, никакого особого отношения к нему в Доме не было, однако его бесило, если хозяева выделяли кого-то из рабов. Например, он всегда со злобной завистью относился к моему особому положению в классе. И теперь тоже хмуро поглядывал на меня, зная, что сейчас я к ним с Тибом «пристану».

Астано уже успела закрыть книжку, так что я спросил:

— Вы до какого места дошли?

— А мы никуда и не уходили, Клюворыл, все время тут сидели, — заявил Хоуби, и Тиб одобрительно захихикал.

Особенно противно было то, что Тиб вообще-то считался моим дружком, но стоило ему оказаться в компании Хоуби, и он сразу же перебегал на его сторону, а меня бросал.

— Продолжай с того места, где вы остановились, — сказал я Хоуби, очень стараясь, чтобы голос мой звучал холодно и сурово.

— А я не помню, где это.

— Тогда начинай, откуда было задано на сегодня.

— А я и этого не помню.

Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо и зашумела в ушах, и, конечно, тут же совершил ошибку, спросив:

— Что же ты помнишь?

— А я не помню, что именно я помню.

— Раз так, давай с самой первой страницы.

— А я и первой страницы не помню. — Хоуби был явно воодушевлен собственным успехом, однако на этот раз его хитрая уловка не сработала.

— Значит, ты вообще ничего из этой книги не помнишь? — спросил я, нарочно повысив голос, и Эверра тут же глянул в нашу сторону. — Ну, хорошо, — продолжал я довольно громко. — Тогда ты, Тиб, расскажешь специально для Хоуби то, что написано на первой странице.

Эверра все посматривал на нас, и Тиб, заметив это, не решился мне перечить и принялся невнятно бормотать, пересказывая главу «Начало великих подвигов», которую они обязаны были давным-давно знать наизусть. Когда он с горем пополам добрался до конца первой страницы, я остановил его и велел Хоуби повторить, отчего тот разозлился уже по-настоящему. Я чувствовал, что победа за мной, но понимал, что потом придется за это расплачиваться. И все же я заставил Хоуби отвечать урок, хоть он и бубнил его сквозь зубы. После чего я сказал:

— Ладно. А теперь продолжай с того места, где вы остановились с Астано-йо.

И он, как ни странно, подчинился, монотонно излагая содержание главы, посвященной набору в армию.

— А ты, Тиб, — посмотрел я на своего приятеля, — перефразируй. — Эверра всегда заставлял нас пересказывать текст своими словами, чтобы убедиться, что мы действительно его поняли, а не просто вызубрили наизусть.

— А ты, Тиб, — противным скрипучим голосом пробурчал тихонько Хоуби, передразнивая меня, — ферефвазивуй.

Тиб, естественно, снова захихикал.

— Ну, что же ты, Тиб, — подбодрил я его.

— Да-да, Тиб, давай, ферефвазивуй, — снова передразнил меня Хоуби, и Тиб заржал.

Эверра в это время увлеченно, с сияющими глазами, пояснял остальным какой-то отрывок эпического сказания, и все слушали его открыв рот; один лишь Явен, сидевший во втором ряду, быстро глянул в нашу сторону и сердито нахмурился. Под его мрачным взглядом Хоуби тут же съежился, опустил плечи, потупился и незаметно пнул Тиба ногой. Тот сразу перестал хихикать и после некоторой борьбы с собой затянул:

— Ну, там, в общем, говорится… э-э-э… В общем, если городу угрожает враг, ну, то есть нападением угрожает, то Сенат делает, ну, я не знаю… как это называется?

— Созывает совет, — подсказал я.

— Да, совет и осуждает…

— Обсуждает, наверное?

— Да, обсуждает вопрос о призыве в армию людей свободных и дееспособных. А что, «обсуждать» и «осуждать» — это очень похоже, только как бы наоборот, да?

Вот за это я и любил Тиба: все-таки он способен был уловить разницу, все время задавал вопросы да и соображал довольно быстро, хотя мысли у него, по правде сказать, бывали довольно странные, неожиданные; вот только никто, кроме меня, почему-то этого не ценил, ну и сам он тоже о себе был весьма невысокого мнения.