Дочь Луны - Рут Валентайн

Господи, что же это?!

— Пойдемте же, — ворчливо проговорил хозяин дома и выпрямился. — Вы совсем продрогли. Нужно срочно выпить чего-нибудь горячего, иначе простудитесь.

3

После того как Фэйт, отправилась спать, Мик долго не мог сомкнуть глаз. Два следующих дня были выходными, и хотя утром все равно приходилось рано вставать, чтобы накормить скотину, остальной день был в его распоряжении.

За окном по-прежнему выла вьюга, и порывы ветра то и дело сотрясали стекла. К утру все занесет, подумал Мик, наливая себе еще чашечку горячего какао. А снегоочистители, как обычно, дойдут до моего участка дороги не раньше полудня.

Тем лучше! — мелькнуло у него в голове. Если бы не гостья, то он был бы рал побыть какое-то время в снежном плену. Благодаря метели он будет избавлен от необходимости заниматься изувеченным и убитым скотом, принадлежащим Джеффу Кумберленду…

Странные происшествия творились в их округе вот уже несколько лет, но теперь народ мало-помалу смирился с ними и уже никто не говорил о причастности к убийству скота НЛО или сектантов-изуверов. Большинство владельцев ранчо по-прежнему скептически относились к версии, что во всем виноваты бешеные койоты, но и другие версии ничем не подтверждались. Хозяева стад просто смирились, как смиряются с мыслью о том, что время от времени случаются ураганы, грозы, град и прочие стихийные бедствия.

Мик, впервые столкнувшийся с таким случаем на второй день службы в полиции, не мог отделаться от ощущения смутной тревоги. В криминалистической лаборатории хирургическую безукоризненность ран объяснили рефлекторным сжатием плоти вокруг пореза. Но Мик никогда прежде не видел чего-либо подобного, а потому не верил в это. Кроме того, ему казалось невероятным, чтобы койот, да и любой хищник, убив корову, ограничился тем, что выел у жертвы язык и вымя.

А позавчера в участок позвонил Джефф Кумберленд и сообщил, что на его дальнем пастбище лежит не одна, а сразу три зарезанные коровы. Мик Пэриш заслуженно пользовался репутацией лучшего в округе специалиста по распознаванию следов, потому шериф Натан Тэйт попросил поехать и взглянуть, что там стряслось у Джеффа. Мик потратил на это дело два дня и ни черта не нашел…

Примостив на коленях чашку с какао, Мик с трудом прислушивался к мелодиям в стиле кантри, которые лились из динамика стереосистемы, а перед глазами его стояли картины этого бестолкового и безуспешного расследования.

Погода до сегодняшнего снегопада целый месяц стояла сухая и холодная, земля на месте происшествия была твердой как камень. О том, чтобы найти отпечатки лап хищника, не приходилось и мечтать, но Мик рассчитывал на следы иного рода, по которым косвенно все же можно определить, что здесь случилось, и кто — зверь или человек — виновен в гибели скота. Мик целый день таскался по пастбищу, но так и не нашел ничего существенного. То есть вообще ничего.

Единственное, в чем он был теперь уверен, так это то, что животные были убиты в каком-то другом месте, а затем их притащили назад и разбросали на приличном расстоянии друг от друга. Когда Мик слышал об этой версии раньше, он думал, что, видимо, следователи попались неопытные и упустили какие-то очевидные улики. Но сейчас он сам готов был подписаться под таким предположением, поскольку у него не было оснований сомневаться в своем умении находить и читать следы. Он-то не мог ничего упустить…

И тем не менее никакой складной картины преступления не получалось.

Теперь обо всем позаботится снегопад. Если и оставались какие-то улики, сейчас их не отыщет никто. Криминалисты же, если отвезти им туши бедных животных, наверняка представят то же самое заключение, что и в предыдущих случаях. Джефф, правда, поинтересовался, стоит ли ему тратить деньги и время на перевозку в город изувеченных коров, но Мик уклонился от прямого ответа. Дело было явно нечисто, и воспоминание о незавершенном расследовании не давало покоя Мику.

Он вспомнил, что в бардачке его автомобиля лежат несколько фотографий места происшествия, которые он не стал передавать криминалистам. У него мелькнула мысль, не сходить ли за ними, но в следующую минуту ветер завыл за окном с такой силой, что Мик поежился. Его любопытство потерпит до утра. Слишком много лет он жил, полагаясь на милость стихии, и уж сегодня вечером заслужил право беспрепятственно наслаждаться теплом и покоем собственного дома.

К девяти тридцати следующего утра при помощи тяжелого совка, прикрепленного к бамперу «блейзера», Мик очистил подъездной путь вплоть до самой дороги. Каждый год в середине октября такие снегоочистители монтировались на бамперы машин, принадлежащих шерифу и его помощникам. Спокойствие и безопасность жителей во многом зависят от способности полиции добираться до места происшествия, невзирая ни на какие погодные условия. В прошлом году, правда, Натан, или, как его все называли, Нэйт, исхитрился и купил для своего отделения вертолет, но способность проложить себе путь сквозь снежные заносы по-прежнему оставалась одной из главных проблем оперативной работы полиции.

Метель продолжала бесноваться, когда Мик наконец достиг дороги и обнаружил, что та завалена снегом. На появление снегоочистителей в ближайшее время едва ли стоит надеяться. С легкой досадой он направил «блейзер» обратно в сторону дома: он-то рассчитывал, что сможет пораньше отвезти Фэйт Уильямс в город и устроить в каком-нибудь мотеле.

Не то чтобы Фэйт причиняла ему много хлопот — скорее наоборот. Этим утром он ее так и не увидел, хотя по шорохам в ее комнате можно было догадаться, что Фэйт уже проснулась. Проблема заключалась в нем самом: присутствие этой женщины заставило его остро ощутить пустоту собственной жизни.

Пробормотав любимое крепкое словечко, Мик развернул машину у дома и принялся расчищать от сугробов двор между крыльцом кухни и конюшней.

Это все похоть, сказал он самому себе. Ты просто давно не спал с женщиной. Два года… Да, два года минуло с тех пор, как он ездил в отпуск к Биллу Грифу в Чикаго. Билли, старый армейский кореш, свел его со школьной учительницей, питавшей особую слабость к индейцам. Боже, как он ненавидел таких женщин, хотя и не брезговал возможностью попользоваться преимуществами своего положения.

С тех пор, однако, он не выезжал из округа, а поскольку еще раньше поклялся не осквернять свой дом присутствием женщины, то и жизнь его в эти годы вполне можно было назвать аскетической. В конце концов, для мужчины время от времени воздержание полезно, напоминал он себе.

И все же этот голод настиг его, чтобы он там ни говорил. Этот жар соблазна кипит в его крови и чреслах, делая его таким чувствительным к вещам, на которые он обычно не обращал внимания; например, что джинсы очень уж тесно сидят на нем или что от Фэйт исходит чудесный аромат — тонкий, нежный и поистине женственный. Запах чистоты, смешанный с соблазном.

А раз она вызывает в нем такие реакции, она должна отсюда уехать, и чем скорее, тем лучше!

Все еще чертыхаясь про себя, Мик Пэриш остановил «блейзер» возле двери и выбрался наружу. Ему хотелось кофе, а кроме того, уже не оставалось никакого повода для того, чтобы не заходить в дом: животные накормлены, снег расчищен.

Едва он вошел внутрь, как почувствовал аромат свежезаваренного кофе. Бегло окинув кухню взглядом, Мик обнаружил, что гостья позаботилась не об одном только кофе: кухня и коридор сверкали небывалой для холостяцкого дома чистотой. А из гостиной доносилось ровное гудение пылесоса. Позабыв о своем желании первым делом выпить чашечку кофе, Мик двинулся в сторону гостиной, на чем свет кроя беспечность женщины, не думающей о здоровье будущего ребенка.

Этим утром на Фэйт Уильямс были черные брючки и розовая блуза-трапеция, вид которой заставил Мика застыть в дверях. Казалось, что-то неуловимо женственное проскользнуло вместе с этой розовой блузой в его суровый холостяцкий мир. Фэйт, обернувшись, робко улыбнулась ему, и Мик понял, что оказался лицом к лицу с реальностью, от которой бежал всю жизнь, и эта реальность предстала перед ним неотразимо женственной и нежно благоухающей, с голубыми глазами и белокурыми волосами.

Много раз ему доводилось видеть женщин, подобных Фэйт, но всякий раз он смотрел на них как бы сквозь бинокль. Они были не про него, эти нежные, хрупкие создания, олицетворявшие в себе то, от чего он стремился отгородиться всю жизнь. В такой отстраненности заключалось определенное преимущество: не придется разочаровываться, когда грязная изнанка вылезет наружу. Тяготы одиночества лучше грязи.

Но в глубине души он продолжал лелеять некий образ женщины, которая не была бы дешевой эгоисткой и расчетливой хищницей, которая умеет любить и бескорыстно отдается этой любви, женщины, своей мягкостью и чуткостью помогающей сгладить жестокость окружающего мира.