В субботу рабби остался голодным - Гарри Кемельман

— А кто сказал, что я болен? Доктор сказал, что я болен, так это уже делает меня больным?

— И вот так все время, — сказал Бен восхищенно. — Ум, как железный капкан. Послушай, папа, — обратился он к отцу, — я спрашивал доктора Блума, кого он посоветует, и он сказал, что лучше доктора Хэмилтона Джонса здесь не найти. Вот мы и обратились к Хэмилтону Джонсу. Он не просто врач — он профессор, из Гарвардского университета.

— Мистер Горальский, — сказал рабби серьезно, — человек был создан по Божьему образу и подобию. Так что пренебрегать здоровьем тела, которое было доверено нашим заботам, — здоровьем образа Божьего, мистер Горальский, — тяжкий грех. Это хилуль-ха-Шем — оскорбление Всемогущего.

— Послушайте, рабби, я старый человек. По меньшей мере семьдесят пять лет — за семьдесят пять я вам ручаюсь — я соблюдал пост в Йом-Кипур. Так вы думаете, что в этот Йом-Кипур я собираюсь есть?

— Но лекарства — не еда, мистер Горальский.

— Если я что-то беру в рот и глотаю, для меня это таки еда.

— Вы его не переубедите, — шепнул Бен на ухо рабби.

— Вы понимаете, мистер Горальский, — сказал тот серьезно, — что если вы, Боже упаси, умрете из-за того, что отказываетесь от лечения, то это может быть сочтено самоубийством?

Старик ухмыльнулся. Было ясно, что он наслаждается, получает своеобразное удовольствие от спора с молодым раввином. Дэвиду тоже хотелось улыбнуться, но он сделал последнюю попытку, постаравшись придать своему голосу мрачный, зловещий оттенок.

— Подумайте, мистер Горальский. Если я буду вынужден засвидетельствовать, что вы совершили самоубийство, то вас не смогут похоронить по всей форме. Над вашей могилой не произнесут надгробного слова, не объявят траура, не будут читать «Кадиш»[17] в память о вас. В соответствии со строгим толкованием Закона вас похоронят в дальнем углу кладбища, а не рядом с вашей дорогой женой, и вашим детям и внукам будет стыдно…

Худая, с синими венами рука старика перестала перебирать одеяло.

— Слушайте, рабби, или я кому-то в жизни хоть раз причинил вред? Или я когда-то мошенничал, или я лжесвидетельствовал? Я уже пятьдесят лет имею свой бизнес, и покажите мне хотя бы одного человека, у которого я отнял хоть грош. Так чтоб вы не сомневались: Господь обо мне позаботится и не даст умереть сегодня ночью.

Рабби не смог удержаться от гамбита.

— Если вы в таких хороших отношениях с Господом, мистер Горальский, то почему он позволил вам заболеть?

Старик удовлетворенно улыбнулся, как если бы оппонент попался в расставленную им ловушку.

— Что за вопрос? Если бы он не дал мне заболеть, то как бы он дал мне выздороветь?

— Он может так парировать до скончания века, — заметил Бен.

— Не переживайте, рабби, — сказал старик, — я не собираюсь умирать этой ночью. Бенджамин, пришли сюда эту женщину. А вы лучше идите, а то опоздаете на «Коль-нидрей». — И он закрыл глаза в знак того, что разговор окончен.

Когда они спускались по лестнице, рабби сказал:

— Боюсь, я не очень-то помог. — Он вопросительно посмотрел на Бена. — Но мне кажется, что вас бы он послушал…

— Когда это родители слушали детей, рабби? — с горечью сказал Горальский. — Для него я всего лишь мальчишка. Когда другие говорят обо мне что-то хорошее, он гордится мною. В прошлом году меня расхвалили в «Тайме», так он носил в бумажнике вырезку и вытаскивал ее всякий раз, как кто-нибудь упоминал мое имя. А если меня никто не упоминал, он показывал ее сам: «Вы читали про моего сына, Бенджамина?» Но когда речь о том, чтобы принять мой совет, — тут уж совсем другое дело. По части бизнеса он еще может меня выслушать, но что касается его собственного здоровья — как об стенку горох.

— Он всегда был здоров?

— Он никогда не болеет. Годами не ходит к врачам. В том-то и проблема: он считает себя вечным, и когда случается вот такое, то не находит нужным что-либо предпринимать.

— Ему ведь уже, наверное, порядочно лет.

— Восемьдесят четыре, — сказал Горальский с гордостью.

— Тогда, может быть, он и прав, — предположил рабби. — Во всяком случае, спорить с ним бесполезно. Если в этом возрасте он здоров и не имеет дела с врачами, то, возможно, он просто инстинктивно умеет о себе заботиться.

— Может быть, рабби, может быть… Ну, во всяком случае, спасибо за попытку. Я отвезу вас и миссис Смолл в храм.

— А вы не собираетесь на службу?

— Нет. Думаю, сегодня мне лучше побыть здесь — так будет вернее.

Глава V

Небольшой фургон с эмблемой «Торговый центр Джексона. Алкогольные напитки» подъехал к дому Левензонов, который находился через дорогу от Хиршей. Из него вышел водитель с небольшим пакетом подмышкой, остановился перед входной дверью и, нажав кнопку звонка, подождал. Потом позвонил еще, нервно барабаня пальцами по алюминиевой крышке книжки с квитанциями. Увидев Айзека Хирша, вышедшего из своего дома и направившегося к машине, он окликнул его и перешел через улицу.

— Вы живете в этом доме, мистер?

— Совершенно верно.

— Вы знаете… — Он вгляделся в имя, написанное на пакете. — Чарльза Левензона?

— Конечно. Вон его дом.

— Да я знаю. — В голосе водителя вдруг зазвучало отчаяние. — Послушайте, это моя последняя доставка сегодня, и я уже и так задержался. А завтра у меня вся развозка на другом конце города. У них дома никого нет, а я терпеть не могу оставлять товар там, где его всякий может взять… Ну, вы понимаете. Вы бы не могли взять это и передать мистеру Левензону завтра, когда увидите его?

— Почему бы и нет?

— О’кей. Распишитесь здесь.

Усевшись в машину, Хирш ущипнул за живот игрушечного гнома, висевшего перед ветровым стеклом, отчего тот закачался на своей резинке.

— Мы как будто слышали какое-то бульканье, герр Эйнштейн?

Маленькая фигурка с косматой головой кивнула, словно в знак согласия.

— Надо бы посмотреть, что там такое. — И, подкрепляя слова действиями, он осторожно развернул упаковку и извлек из нее бутылку. — Ого, сколько водки, притом неплохой! — Хирш поднес приложенную к бутылке карточку к лампочке на приборной панели и прочел: «Чарли Левензону по случаю дня рождения». — Очень трогательно, правда, Эйнштейн, дружище? Меня прямо так и подмывает выпить за здоровье нашего приятеля и соседа Чарли Левензона. Но сначала давай подумаем. Уже прошло шесть месяцев, как мы пили последний раз. Что ты там говоришь? Почти восемь месяцев? Да, пожалуй, ты прав. Так или иначе, не пили уже давненько. С одной стороны, жалко портить рекорд, но с другой стороны, только неотесанный деревенщина откажется выпить за здоровье старого доброго Чарли. Ты, кажется, что-то сказал? Говоришь, если начну, то не смогу остановиться? В чем-то ты прав, старина, но как это узнать, если не проверять себя при каждом удобном случае? В конце концов, мы ничего такого не просили и сами не искали. Мы просто занимались своим делом, собирались ехать в лабораторию, а тут оно само появляется — падает с неба, можно сказать. Так что я назвал бы это знаком свыше, тем более в такой вечер. А что, если мы немножко злоупотребим этим, а? Что тут страшного? Завтра суббота, и можно спать, сколько влезет. Ты говоришь, Левензон хватится своей бутылки? В том-то и штука, старина: Чарли сейчас в храме и вернется поздно. А поскольку сейчас Йом-Кипур, его вряд ли потянет выпить. Точнее, ему не следует этого делать. Так что все, что от нас требуется, — это завтра, до того как он вернется из храма, купить другую бутылку, и он даже не догадается. Слушай, давай проголосуем. Кто за? Кто против? Принято!

Хирш открутил крышечку и сделал пробный глоток.

— Я был прав, Эйнштейн, дружище, — это настоящая водка. — Он отхлебнул еще и закрыл бутылку. — Да, сэр, прямо-таки прочищает мозги. А на сегодняшний вечер, как и всегда, нам нужна ясная голова. — И он завел мотор.

По дороге Хирш несколько раз тормозил, чтобы выпить за здоровье Чарли, пока не услышал сзади громкий сигнал автомобиля. Он резко повернул машину вправо. Колесо заскрежетало о бордюр, и он резко повернул влево. Снова раздался сигнал, мчащаяся за ним машина на секунду притормозила впритирку к его борту, и ее водитель обругал Хирша.

— Знаешь что, Эйнштейн? Движение тут, на 128-м, немножко не для нас. Старые-то мозги ясны, как стеклышко, но вот рефлексы слегка замедлились… Что, если мы на минутку остановимся — вон там, впереди, есть перекресток, — а уж потом прибудем в лабораторию, как ни в чем не бывало?

Хирш протащился несколько сотен ярдов и остановил машину. Повертел в руках оберточную бумагу от бутылки. Потом с раздражением разорвал бумагу и картонную коробку и царственным жестом выбросил их в окно.

— Главное — вовремя остановиться. Если вовремя остановишься, то никаких проблем. — Он выключил мотор и фары. — Лучше подождать с полчасика, а может, и чуть-чуть вздремнуть, а тогда уж в лабораторию. Вот увидишь, дружище Эйнштейн: если прежний опыт что-то значит, то когда я проснусь, старые мозги будут работать, что твой компьютер.