Бестиальная, религиозная и рациональная личность - Николай Курек

Таким образом, бестиальный тип по Платону – безрассудный, несправедливый, бесстыдный, похотливый, жестокий, неразборчивый в пище и любви. Он является продуктом вырождения аристократического государственного устройства в демократическое и тираническое. Кант критиковал мнение о влиянии государственного строя на душевный склад: «Утверждение о том, будто характер народов зависит от формы правления, – это ни на чем не основанное и ничего не объясняющее утверждение; в самом деле, откуда же сам этот образ правления получил специфический характер?» [75, с. 328].

Аристотель в «Никомаховой этике» предложил натуралистический подход к звероподобному типу. Согласно нему, бестиальность является, во-первых, извращением человеческой природы, находящимся по ту сторону добродетели и порока; во-вторых, представляет душевный склад (характер, тип); в-третьих, используется в качестве клейма в политике. Звероподобный склад души характеризуют склонность к противоестественному удовольствию от жестокости, каннибализму[11] и потреблению сырого мяса; а также к ярости [9]. К людям с этим складом души философ отнес: «… например существо женского пола, о котором рассказывают, что оно, взрезав беременных, пожирает детей; или тех, кто наслаждаются сырым или человеческим мясом; или тех, кто одалживают друг другу детей для праздничной трапезы; или то, что рассказывают о Фалариде[12]. Эти склады звероподобные, другие возникают вследствие болезней (причем у некоторых от помешательства, как например, у человека, принесшего в жертву и съевшего свою мать, или у раба, съевшего печень товарища по рабству)…» [9, с. 303]. Звероподобные люди безрассудны. У них чувства доминируют над интеллектуальными расчетами: «Что до безрассудных, то одни из них, будучи от природы неспособны рассчитывать и живя только чувством звероподобны (как, например, некоторые племена далеких варваров), а другие из-за болезней, (например, эпилепсии и помешательства) имеют болезненный склад души» [там же, с. 303]. Бестиальный тип встречается редко, преимущественно у варваров и тиранов: «Но как человек редко бывает «божественным», так редко встречается среди людей и звероподобный, причем, главным образом среди варваров, да ещё рождаются такими из-за болезней и уродств; и мы клеймим этим словом тех между людьми, кто от порочности преступает всякую меру» [там же, с. 301].

Аристотель проанализировал взаимосвязь несдержанности и звероподобности. Невоздержанность – распущенность в наслаждениях. Одним из ее механизмов является конфликт истинного мнения и влечения, в котором верх одержало влечение: «Итак, когда в нас присутствует общая посылка, запрещающая отведывать сладкое, и общая посылка, что «все сладкое доставляет удовольствие», и если перед нами нечто сладкое (а это последнее и оказывается действенным), то окажись у нас влечение к удовольствиям, тогда одно говорит, что этого надо избегать, но влечение ведет за собою, ибо каждая из частей души способна привести нас в движение» [там же, с. 302]. При этом Аристотель допускал мысль, что хотя невоздержанность главный признак человеческой распущенности, но в определенной степени она присуща и звероподобному человеку: «… очевидно, что одна невоздержанность может быть зверской, другая болезненной, но невоздержанность в безусловном, или общем, смысле соответствует именно человеческой распущенности» [там же, с. 303–304]. Аристотель различал склонность к звериному поведению и одержимость им. Человек, только склонный к бестиальности, может сдерживать её. Аристотель говорил: «Я имею в виду возможность, что некий Фаларид сдержится, испытывая влечение пожрать ребенка или насладиться нелепой любовью. А можно быть и одержимым, а не только иметь склонность» [там же, с. 303].

Аристотель чаще всего в качестве примера звероподобного типа приводил тиранов. В «Никомаховой этике» он выделил три вида государственного устройства: царскую власть, аристократию и тимократию (основанную на разрядах). Лучшее из них царская власть, худшее – тимократия. Они могут извратиться: царская власть превратиться в тиранию, аристократия – в олигархию, тимократия – в демократию. Демократия – наименее плохое из извращений государственного строя, а тирания – самое плохое. Возможно, поэтому Аристотель, связывал звероподобность только с тиранией: именно тиранов он обвинял в зверстве. К ним Аристотель относил, прежде всего, восточных деспотов, а также, прославившихся жестокостью греческих узурпаторов власти. По его мнению, они принесли больше зла, чем львы.

Итак, согласно Аристотелю, бестиальный тип склонен к каннибализму и употреблению сырого мяса, наслаждению от своей жестокости, несдержанности и безрассудности. Таким он является изначально, но в определенной степени может себя сдерживать.

Аристотель также предложил естественнонаучный физиогномический подход к бестиальности, согласно которому телесное сходство со зверем отражается на душевных качествах человека, его типе[13]. Философ в «Физиогномике» утверждал, что мужественный тип человека походит на льва пропорциональностью (соразмерностью) членов, сильным мускулистым телом с мощными плечами и грудью, большой шеей. Льва и мужественного человека отличают благородство, щедрость, великодушие, честолюбие, прямота, привязанность к близким сородичам. Женственный тип человека напоминает барса, который на греческом языке женского рода. У него тело с плохо выделенными, маленькими и несоразмерными членами. Его душа характеризуется слабодушием, вороватостью и лукавством [см.: 105].

Физиогномика Аристотеля была возрождена в XVI веке Д. Б. делла Портой, автором труда «Человеческая физиогномика». Кант рассказывал: «… давно уже забыты карикатурные рисунки человеческих голов Баптисты Порты, которые изображают головы животных по аналогии с теми или иными характерными человеческими лицами и отсюда дают возможность заключать о сходстве естественных задатков в тех и других…» [75, с. 322]. Теологи в средние века рассматривали сходность вербальной, невербальной и паравербальной экспрессии человека и зверя как признак рабства у греха. С. Кьеркегор говорит: «…они охотно углубляются во всевозможные наблюдения о том или ином неестественном грехе, причем они находят для этого соответствующие примеры, где животное начало получает такую власть над человеком, что оно выдает себя почти что нечленораздельным звероподобным рыком, зверским выражением лица или же звериным взглядом, порой звериная сущность в человеке может достигнуть выраженной формы (физионимическое выражение этому – Лаватер)…» [92, с. 210].

Представитель теории вырождения Н. А. Сикорский особое внимание обращал на реверсивные телесные знаки дегенерации – возвратные признаки, свойственные животным [165]. К ним он отнес увеличение числа молочных желез и грудных сосков (вместо одной пары – несколько пар); срощения кожи пальцев между собою, вроде плавательной перепонки ноги амфибий; присутствие зачаточного третьего века; заострение или выступание верхней части наружного уха – Сатиров бугорок; отросток Альбрехта, волосатость; волчья пасть; заячья губа.

И. А. Бунин провел физиогномический анализ убийцы-дегенерата в рассказе «Петлистые уши». Его главный герой, бывший моряк Адам Соколович, раскрывает душу случайным собутыльникам морякам в дешевом ресторане. Те бахвалятся своей жестокостью и силой: «… один будто бы дал однажды «в харю» придирчивому помощнику капитана, другой вышвырнул за борт боцмана…» [24, с. 123]. Соколович презрительно молчит. Обиженный матрос Левченко замечает: «От тоже тип! Мы ж вас угощаем, что ж вы не разделите компании, а только смокчете свою копченную люльку» [там же, с. 123]. Соколович вступает в разговор и называет себя выродком, узнать которого можно по звериным ушам, похожим на петлю, которой давят убийц. Бунин подчеркивает также и другие его телесные звероподобные черты: большую физическую силу, сильно развитую нижнюю челюсть, татуировку – изогнутого японского дракона. Соколович говорит о себе подобных людях: «А есть такие, что испытывают совершенно непобедимую жажду убийства, – по причинам весьма разнообразным, например, в силу атавизма или тайно накопившейся ненависти к человеку, – убивают, ничуть не горячась, а убив, не только не мучаются, как принято это говорить, а, напротив, приходят в норму, чувствуют облегчение, – пусть даже их гнев, ненависть, тайная жажда крови вылилась в форму мерзкую и жалкую» [там же, с. 124]. Один из собутыльников рассказывает о дяде, который зарезал жену из ревности. Соколович послушав, замечает: «Людей вообще тянет к убийству женщины, гораздо больше, чем к убийству мужчины. Наши чувственные восприятия никогда не бывают так внимательны к телу мужчины, как к телу женщины, низкому существу того пола, который родит всех нас, отдаваясь с истинным наслаждением только грубым и сильным самцам…» [там же, с. 125–126]. Затем Соколович знакомится на Невском проспекте с проституткой Корольковой. Она также звероподобна: «Широкоскулое личико ее с черными глазами, глубоко запавшими имело в себе нечто, напоминающее летучую мышь» [там же, с. 128]. Соколович немотивированно задушил ее двумя подушками в номере гостиницы.