Блуждающие токи - Вильям Александров

С тех пор он видел ее раза два-три, не больше, но каждый раз она узнавала его и приветливо кивала ему головой.

Вот и сейчас, увидев Федора, она оживилась, усталое лицо ее чуть просветлело, и некое подобие улыбки возникло в углах рта.

— Здравствуйте, — сказала она негромко, своим низким грудным голосом, — давно вы у нас не были.

— Давно, — подтвердил Федор. — После выпуска ни разу.

— Что ж так? — Она откинула тяжелую седую прядь, и снова чуть улыбнулась. — Ну, не буду вам мешать… Только уж очень поздно не сидите, ладно, Кимушка?

Она ласково притронулась к его руке, и Федор подумал, что за эти годы мало что изменилось между ними.

Ким и Федор долго не могли уснуть, лежали, курили, За большим, тройным окном горели продолговатые, изогнутые, похожие па маленькие перевернутые лодочки газовые фонари. Вся комната от них была залита неживым сиреневым светом, Иногда проходил запоздалый троллейбус, и под окном еще вспыхивали синие искры.

— Женю провожал? — вдруг ни с того ни с сего спросил Федор.

— Провожал, — не сразу ответил Ким. Он затянулся, и на лицо его упал малиновый отблеск, осветив на мгновение удивленно мерцающие в полутьме глаза.

— Ну, дай тебе бог, — сказал Федор, — нелегко с ней, наверно.

— Она хорошая, — убежденно сказал Ким. — Иногда странная кажется, колючая… Но это — кажется. Понимаешь…

— Ну, дай бог тебе, — повторил Федор.

Потом они долго молчали. Ким уже засыпать стал, когда услышал, словно в отдалении, голос Федора:

— Послушай, столько интересного в этой тетради твоей… Жалеть потом не будешь?

— Спи давай, — сонно выговорил Ким и повернулся к стене.

7

Между кабинетом Лаврецкого и залом, где сидели все сотрудники лаборатории, было нечто вроде небольшого холла. Там стоял видавший виды биллиардный стол старинного дерева с темно-лиловым отливом. На медных скобах, к которым крепились сетки, были еще различимы надписи с ятем и твердым знаком. Можно было только поражаться, каким чудом уцелел этот обломок прошлого века, да еще в таком приличном состоянии — яркое зеленое сукно было хорошо натянуто, упругие борта, казалось, только и ждали прикосновения костяного шара, чтобы отбросить его в другой конец поля. Здесь чувствовалась заботливая рука, и при взгляде на этот стол появлялось желание взять кий в руки, разбить пирамиду.

Играли обычно в перерыве и в конце дня, но иногда, после научных докладов и обсуждений, Лаврецкий выходил из продымленного зала, приподнимал вверх руки, глубоко втягивал в себя свежий воздух и мягким, размеренным шагом шел к столу. Проведя ладонью по гладкому борту, говорил:

— Ну, что, Георгий Максимович, продолжим спор на зеленом поле, как выражаются футбольные комментаторы?

Жора Кудлай азартно хватал кий. Он играл резко, темпераментно, с треском клал шары. Но выиграть у Лаврецкого ему, как правило, не удавалось. Своим мягким, кошачьим шагом Лаврецкий ходил вокруг стола, выбирал невзрачный, незаметный шар, очень плавным, почти балетным движением посылал его в непонятном направлении, и тот, едва коснувшись другого шара, каким-то чудом вкатывался в лузу. Жора нервничал, бил с оттяжкой, шары летели через борт. Он выставлял, потом нагонял, но догнать Лаврецкого уже не мог — с тихим, словно извиняющимся стуком у Лаврецкого падал последний шар, и он вежливо осведомлялся:

— Еще одну?

Это было у них что-то вроде застарелой болезни. Жору снедала жажда хоть раз выиграть, Лаврецкого же — чисто спортивное желание не проиграть. Когда между ни" ми разгоралась баталия, собирались почти все, даже Женя приходила болеть.

С появлением Хатаева положение изменилось. Впервые он взял кий у расстроенного Жоры вскоре после своего появления в лаборатории. Лаврецкий только что произнес свою соболезнующе-учтивую фразу: "Еще одну?", как Хатаев, дотоле молчаливо выглядывавший из-за спин болельщиков, вдруг шагнул к Кудлаю и сказал: "Разрешите попробовать?"

Он сделал два или три удара, и стало ясно, что перед Лаврецким, достойный противник. Играл он тоже азартно, резко, но гораздо расчетливей, чем Жора. Он далеко не всегда забивал, но очень внимательно следил за тем, что останется после его удара, старался разрушить малейшую возможность забить шар после него. Сразу почувствовалось, что играть Лаврецкому стало труднее, но интереснее, он даже оживился, но играл все так же плавно и тонко, проявляя порой чудеса биллиардного искусства. Когда на столе осталось два шара, и оба стояли по одному борту, он красиво послал один из них винтом, и тот, совершив немыслимый пируэт, закатился в противоположную угловую лузу. Все вокруг невольно ахнули, а Хатаев развел руками, положил кий на стол и сказал;

— Ну, такого, по-моему, даже в кино не бывает! Магниты вы там наставили, что ли! Может, еще одну?

— Что ж, — согласился Лаврецкий и посмотрел на часы, — двадцать минут еще в моем распоряжении. А больше нельзя. Разбивайте.

Федор разбил, и Лаврецкий сразу же положил два шара.

— Ну, знаете! — усмехнулся Федор. — Впервые получаю удовольствие от игры с начальством.

— То есть? — Лаврецкий поднял брови.

— Да, понимаете, все не везло мне. Попадались такие начальники, что на полном серьезе я играть не мог, приходилось хитрить.

— Поддавались? Ай-я-яй, какая примитивная лесть!

— В том то и дело, что все оборачивалось против меня.

— Как это?

— А вот так. Вы никогда не замечали — когда расслабляешься, стараешься играть абы как, шары, как назло, сами падают…

Лаврецкий даже поднял голову от удивления. Он потрогал свою аккуратную острую бородку, причмокнул губами.

— Эт-то, знаете, новое. Но, в общем, можно понять… Да-да, с точки зрения психологии тут, знаете, что-то есть… Итак, вы старались поддаваться, а шары, как назло, забивались, и ваш начальник все время оставался в проигрыше?

— Вот именно.

— Теперь понятно, Игорь Владимирович, почему он скачет с места на место, — вмешался Гурьев. — Помните, вы даже обратили внимание на его трудовую книжку: уж больно часто переходит…

— Верно! С таким подчиненным, который все время обыгрывает, я бы тоже не ужился. Это ж невыносимо!

— Но я старался проигрывать, — воскликнул Федор, — честное слово!

Это получилось у него так искренно, что все вокруг расхохотались, и Лаврецкий тоже.

С тех пор у них пошло: как только выдавалась свободная минута, они брали кий, и тут же вокруг стола собирались почти все — было интересно.

В один из таких дней, когда встреча закончилась два — один в пользу Федора, Лаврецкий поднял брови, чуть усмехаясь, глянул на своего партнера, потом окинул быстрым взглядом стоящих рядом Кима, Гурьева, Жору.

— Зайдемте ко мне, — сказал он многозначительно и сделал жест рукой, означающий, что приглашение относится ко всем.

Они пошли за Лаврецким в его кабинет, а Федор поглядел на Кима и сказал: "Ну вот, я же говорил!". Ким рассмеялся и похлопал его по плечу.

Они расселись вдоль стен, но Лаврецкий пригласил их поближе, к своему столу, и, когда они все придвинулись, сказал, обращаясь к Федору:

— Ну, ваши успехи на поприще биллиарда столь очевидны для всех, что комментарии, как говорится, излишни… Теперь меня интересует, так ли блестяще обстоят ваши дела на поприще науки.

Федор встал, но Лаврецкий махнул рукой.

— Сидите, это ж не официальный доклад. Просто мне хотелось узнать, что вы успели за прошедшее время… Я вас не тревожил, не торопил — вы знаете, мне хотелось, чтобы вы освоились, осмотрелись, вникли в существо проблемы. Хватило вам на это времени?

— По-моему, да, — сказал Федор. — Спасибо.

— А вы как считаете? — спросил Лаврецкий у Гурьева.

— Мне кажется, Федор Михайлович делает успехи. Явные… Я имею в виду те соображения, которые излагал мне Федор Михайлович недавно по поводу своей темы.

— Интересно, — Лаврецкий обернулся к Федору, и тот смущенно пожал плечами.

— Дело в том, что эти мысли, эти соображения… Они не все мои собственные… — Федор посмотрел в сторону Кима и увидел, что тот укоризненно качает головой.

— Не ваши собственные? А чьи же? — Лаврецкий снял очки и стал протирать стекла, близоруко щурясь, он обвел всех недоуменным взглядом, и тогда Ким сказал:

— Федор Михайлович слишком мнителен, по-моему, Если он советуется с друзьями, то это вовсе не значит…

Не дал ему договорить Лаврецкий. Он надел очки и теперь выглядел как обычно — чуть насмешливо и доброжелательно.

— Вы правы, — сказал он, — никакого значения сейчас, на первых порах, это не имеет, все в порядке вещей. Итак, что же вы придумали?

Федор стал излагать то, о чем они говорили с Кимом в тот вечер у него дома, стал набрасывать возможные варианты новой схемы…