Бартош-Гловацкий - Ванда Василевская

Бартош. Самим присмотреть надо. Понятно, если мужик своего не требует да еще управляющему в пояс кланяется, то…

Ян. Еще ниже кланяться станут.

Бартош. Это почему же?

Ян. Поговаривают, что дело с паном Костюшкой к концу идет.

Бартош. Неправда!

Владек. Выдумают тоже!

Ян. Уж не знаю. В городе сказывали.

Бартош. Сказки! После Рацлавиц говорили, будто пан Костюшко убит и все проиграно. Мало ли слухов в народ пускали.

Владек. Все затем, чтобы мужик слушался управляющих да сидел смирно.

Бартош. Костюшке конец… Да ведь всюду народ зашевелился…

Ян. Чем больше шевелился, тем панам страшней было.

Бартош. Паны-то паны, а ведь и им не сладко, что к нам чужие пришли.

Ян. Знаете что, Войцех? Я вот все думаю — кто тут кому чужой, а кто нет? Что одна плеть, что другая — обе одинаковы. А разговор? Поговорите-ка с паном старостой, поймет он вас или вы его? Так говорится, что, мол, свои, а пан с мужиком никогда еще заодно не были.

Бартош. Но тут-то дело общее!

Ян. А я вот в эти общие дела не верю. Общие, пока пану надобно, а как не надобно — ступай, мужик, назад к вилам и навозу.

Входит хромой Шимон.

Шимон. Темно, а я думаю — может, еще не спят. Вот и зашел. А тут, гляжу, куча народу.

Бартош. Так сидим, разговариваем.

Шимон. Правильно, правильно, и я послушаю.

Ян. Ничего интересного. А вы ничего не слышали?

Шимон. О чем это?

Владек. Да вот про пана Костюшку сказывали, что его побили.

Шимон. Э? Не слышал я.

Ян. А мне, как погляжу на управляющего, думается, что правда. Очень он чего-то пыжится.

Бартош. Так ли, нет, а бояться нечего. Я-то не верю, что побили. Ну, а хоть бы и так… Те, кого убили, не встанут, и крови, что мужик пролил, обратно ему не отдадут. Значит, и то, что сулили, должно остаться.

Шимон. А конечно! Конечно.

Ян. Хорошо вам тут болтать, Шимон! Вот кабы вы так смело с управляющим поговорили… Да куда там! «Окажите божескую милость, ясновельможный пан…»

Входит Бартошиха, цедит на лавке молоко.

Шимон. А что же я? Я-то что? Вот кабы Бартош…

Бартошиха. Ого, опять Бартош! Бартош и Бартош, и на пушки он, и к управляющему он, а…

Шимон. Теперь вот хвалитесь этими пушками, а мало вы раньше и людям и мужику своему голову за это грызли?

Бартошиха. Что говорила, то говорила. А что теперь говорю, то теперь говорю.

Шимон. То-то вот… А конечно, Войцеху сподручней, потому шляхтич и… Все-таки управляющий должен уважение иметь…

Бартош. Все по углам говорят, а оно ни к чему. Надо бы пойти в усадьбу, всем вместе, скопом.

Шимон. Вот-вот-вот! Скопом!

Бартошиха. Видишь его, как обрадовался! Только бы моего вперед выпихнуть! Что это мой должен за всех отдуваться? Что у него, бабы, детишек нет? Его, что ли, отрабатывать заставляют? Его до ночи на барщине держат? Видали, какие!

Бартош. Молчи, Марыся, нельзя так…

Шимон. Конечно, нельзя!

Бартошиха. Гляди-ка на этого хромого! Да как ты можешь мне, в моей же избе?.. Кто тебя сюда звал, а? Будет мне мужика бунтовать, когда ему и так…

Входит управляющий Травинский.

Травинский. Что это здесь? Из ночи день делаете, а утром приказчик не добудится.

Бартош. Соседи сошлись.

Травинский. Что-то часто к вам соседи сходятся, — слышал, слышал!

Бартош. С каких это пор нельзя сойтись, поговорить?

Травинский. А, и почтеннейший кузнец здесь… Ну да…

Шимон. Прошу прощения, ваша милость, мы это после работы сошлись…

Травинский. Коня сегодня запарил, болван, я еще с тобой посчитаюсь!.. Банах, как с отработкой?

Бартош. Вот как раз насчет отработок…

Травинский. Что?

Бартош. А то, что вы, по-моему, не совсем так поступаете, как бы полагалось.

Травинский. Что? Да я вас!

Бартош. И нечего в моей избе на людей орать. Да и в других местах тоже! Эти времена прошли, пан управляющий!

Травинский. Вот как? Ну, смотрите, пан Гловацкий, смотрите! У всех у вас совсем в башках перевернулось. Ну, да я вас выучу.

Владек и Шимон тихонько выскальзывают из избы.

Бартошиха. О, господи, ваша милость, пан управляющий, говорю, говорю своему…

Ян. Помолчите, кума, одурели, что ли? Пану управляющему видится, что он в поле на людей покрикивает, а тут ведь Войцехова изба.

Травинский. Войцехова изба… Что ж, пусть так… Войцехова изба… (Выходит.)

Бартошиха. Ну, видишь, что ты наделал? Господи Исусе, ведь как тебя просила! Разозлили его теперь, только и всего.

Бартош. Ничего он мне, Марыся, не сделает. Не плачь.

Бартошиха. Ты вот знаешь, что ничего не сделает! Все-таки управляющий! Слышали, Ян, как он кричал?

Ян. Слышал, не глухой.

Бартошиха. И как вам сдается?

Бартош. Да что сдаваться-то? Забила ты себе что-то в голову, только и всего. Пойду вот завтра в усадьбу. Говорят, староста приехал. Он его живо окоротит.

Бартошиха. Ох, нехорошо это выйдет, нехорошо! А ты бы лучше тихо сидел. Есть у тебя изба, корова, кабанчик, свинья, чего тебе еще надо? Что ты слушаешь всякого, кто к тебе лезет!

Ян. Помолчали бы вы, Бартошиха. На то он и мужик, чтобы за мужицкие дела душой болеть!

Бартошиха. И вы туда же!

Бартош. Не ори, детей побудишь.

Бартошиха. Ну да, побудишь! Спят как убитые! Розу и утром-то с постели не стащишь.

Ян. Надо и мне собираться. И как же вы, Войцех, думаете? И вправду хотите идти?

Бартош. Надо. Все молчат, так управляющий совсем взбесился. Теперь уже и к Владеку с этой отработкой.

Бартошиха. А вот Владек-то с Шимоном и кинулись — только пятки засверкали, как он на них поглядел!

Бартош. Дивиться нечему. Застращали деревенский люд. С утра до ночи гнет спину на работе, вот потом и трудно поднять голову.

Ян. А подымешь, так опять пригнут.

Бартош. Кабы я так мудрил, как вы, мне бы и жить не хотелось. Надо поговорить, напомнить старосте, что, мол, манифесты…

Ян. Говорить можно… Известно, деревенские…

Бартошиха. А сами-то вы не деревенский?

Бартош. Глупо вы говорите, Ян.

Ян. А я вам, Войцех, скажу, когда в городе Варшаве восстание было, там не разговаривали… Городской народ, он умней. Там…

Бартошиха. И что же эти городские?

Ян. Обыкновенно. Вешали панов. На улицах вешали.

Бартошиха. Господи, твоя воля! Да вы у меня в избе и говорить про это не смейте! И без того беды не оберешься. Боже милостивый!

Ян. Так, так… Боязливый у нас народ. Ему только чтобы что-нибудь напечатали да поговорили, — только бы дать себя обмануть… Ну, будьте здоровы. Должно, и до утра недалеко, а встать надо рано, плуг наладить.

Бартош. Будьте здоровы.

Бартошиха. Войтусь, знаешь, что я тебе скажу? Не ходи ты никуда!

Бартош. Да ты что?

Бартошиха. Так, мне чего-то боязно… Злыми глазами на тебя управляющий смотрел, ох, злыми…

Бартош. Гляди, какая приметливая! Да что мне в его смотренье?

Бартошиха. Уж что-то он худое задумал. Ох, Войтусь, доля моя горькая! Сидел бы ты тихо, смотрел за хозяйством… А так хорошо говорил, как мы хлев построим…

Бартош. Это не я, а ты говорила.

Бартошиха. А о Валеке — это уж ты! Что пошлем его учиться… и Роза… и…

Бартош. Ишь ты как растужилась… Ну, тише, тише, милая ты моя! И что это на тебя напало?

Бартошиха. Не знаю. Такой меня чего-то страх взял. Ой, Войтусь, Войтусь, как бы ты себе чего не наделал.

Бартош. Ну-ну, не хнычь, все будет хорошо. Зайду в усадьбу, поговорю со старостой… об отработке, о том, что Травинский дерется. Как же так, ведь он солдат бьет, что под Рацлавицами на пушки шли… Пан староста сам обещал — стало быть, сделают… А то что же? За избу и корову уйти от своих, не защищать их от обид, не напоминать об их правах?

Бартошиха. А потом ты уж ни во что вмешиваться не станешь?