Олешек - Эсфирь Цюрупа

— Получай, сынок, неси в свою зимовьюшку! И товарищу лётчику привет передай.

— А сухой заварки у вас небось нету? — спросила мама и положила рядом с вязанкой маленькую, только что начатую пачку чая.

Папа озабоченно покачал головой.

— Отсыреет чай в зимовьюшке, — сказал он. — Отдала бы ты им, Варя, железную банку с крышкой.

И мама вынула из буфета большую красивую банку.

— И колбасу надо, — сказал Олешек.

— Всё тебе отдай. — Мама закрыла створку буфета.

— А хорошо придумали люди, — сказал папа. — Стоит в тайге избушка. Привелось тебе в ней заночевать что нужно, всё для тебя припасено заботливыми руками. А будешь уходить, сам позаботишься о людях, что придут после тебя.

— Ладно, положу кусок колбасы, — сказала мама.

Утром, сияя от счастья, с разгоревшимися щеками Олешек мчался по знакомой тропинке к снежному домику.

В сердечке у него как будто пели самые звонкие птицы.

Олешек прижимал к груди большую железную банку со всякими припасами.

Он спешил поскорей рассказать лётчику, что теперь и мама и папа вместе с ними устраивают зимовьюшку. Хорошие, просто замечательные у Олешка папа и мама, с ними так весело живётся на свете…

Но лётчик в этот день к зимовьюшке не пришёл. Олешек ждал долго. Он смёл еловой веткой с порожка старые листья, принесённые ветром, выкопал в ближнем сугробе удобный погреб, запрятал в него железную банку с припасами и сверху заложил ветками и присыпал снегом.

Лётчик всё не приходил.

Тогда Олешек сам отправился к дому отдыха. Он искал лётчика среди людей, гулявших по дорожкам, и среди людей, отдыхавших в тёплых мешках на плетёных лежанках. Лётчика нигде не было.

Вечером Олешек долго вертелся, никакие мог уснуть.

— Не горюй, завтра наверняка придёт! — сказал папа.

Но и назавтра лётчик не пришёл.

— Погоди, вернётся с работы Люся, мы у неё спросим, — пообещала мама.

Люся, Олешкина соседка, работает в доме отдыха медицинской сестрой. Она всех отдыхающих знает.

И Олешек стал ждать вечера. Но вечером…

Глава 6. Левое крыло

Вечером к маме забежала знакомая сторожиха и попросила:

— Варюша, милая, выручи! Мне нынче телеграмма пришла от сестры, заболела она. Нужно к ней ехать в город. Отдежурь за меня ночь, посторожи. Устроишься на мягком диване со всеми удобствами, ружьё возле тебя поставим.

— Да ведь я его сама боюсь, ружья-то, — сказала мама.

— Не бойся, оно незаряженное, — успокоила сторожиха. — Так положено для порядка. Всё-таки работы не закончены, помещение без надзора.

И мама ушла на всю ночь сторожить. А Олешку велела, когда папа вернётся, накормить его ужином. Папа с утра уехал в город на склад получать новые подушки и одеяла для левого крыла. Скоро кончится ремонт, и туда тоже приедут отдыхающие.

И вот Олешек сидит дома, ждёт папу и рисует. Он разложил на столе бумагу, придавил её по бокам утюгом и молотком, чтобы она не сворачивалась. Бумага большая, почти во весь стол, на ней можно рисовать что угодно, хоть самый длинный электровоз. Или даже морской крейсер. Только уж что-нибудь одно — или электровоз или крейсер.

Нет, крейсер нельзя. Валерка три дня назад взял красно-синий карандаш и забыл отдать. Чем же раскрашивать синие волны и красный флаг на корме?

Ну, тогда — электровоз. Он будет скоростной, очень длинный. А чтобы получился подлиннее, можно молоток сдвинуть на кран стола. Самое трудное — нарисовать колёса, чтобы они вышли круглыми. На кривых колёсах далеко не уедешь!

— Сейчас что-нибудь придумаем! — громко сказал Олешек, потому что от тишины хотелось спать.

Он слез со стула и стал заглядывать во все углы. И нашёл в плетёной маминой кошёлке луковицу. Она была совсем круглая, с золотистыми бочками и острой макушечкой. Олешек приложил луковицу к бумаге, обвёл, и получилось отличное колесо, не большое, не маленькое, а такое, как надо.

Олешку понравилось рисовать колёса. Он нарисовал их даже больше, чем нужно. Ну и что ж, много колёс — быстрее будет ездить!

Давно стемнело за окнами, ни одного фонаря не видно. Дома без мамы и папы скучно. Кот Савелий не хочет разговаривать, спит на коврике возле двери. На будильнике стрелки сошлись у одиннадцати часов, повернули к двенадцатому часу. Во всём доме тихо. Внизу, в квартире, где живёт завхоз Николаи Иванович и Валерка, все легли спать.

А соседка Люся, медицинская сестра, так и не пришла, осталась дежурить в доме отдыха.

Никогда ещё Олешек не засиживался так поздно. Глаза слипаются. Он уже два раза ткнулся носом в стол, прямо в нарисованные колёса.

Вдруг кто-то быстро поднялся по лестнице, постучал в комнату и просунул под дверь сложенную вдвое бумажку.

— Варя, — позвал чей-то голос, — получи записку от мужа!

И кто-то сбежал вниз по ступенькам и хлопнул выходной дверью.

Олешек протёр сонные глаза и поднял записку. А мамы нет. Что делать?

— Савелий, пойдём к маме! — сказал Олешек, натянул ушанку, сунул руки в рукава пальтишка и влез ногами в валенки.

Но Савелий в ответ только сердито дёрнул кончиком хвоста.

— Ну и не ходи, — сказал Олешек. — Подумаешь, какой.

Он надел рукавицы, крепко зажал в ладони папину записку, перешагнул через Савелия и спустился с лестницы.

Снег звонко заскрипел под валенками, и мороз, колючий, как хвойные иголки, потёрся об Олешкины щёки.

Голубая морозная ночь обступила его. Над чёрными ёлками висела луна, плоская и светлая, как алюминиевая сковородка, которая у них с папой выскочила из машины. А чёрное небо всё насквозь было протыкано звёздами.

И ни одного человека не было вокруг.

Олешек зашагал напрямик по снежной тропке. По ней ходила на работу мама, когда папа не возил её на машине.

Олешек ступал широко, стараясь попадать валенками в чьи-то взрослые следы.

— Наверное, это мамины следы! — сказал он громко, потому что ему очень хотелось услышать среди большой голубой ночи хоть чей-нибудь голос.

Тропка шла вдоль низких густых сосенок, потом, завернув, стала круто взбираться в гору. Вот и кривая ёлка. Тут мама всегда останавливалась, чтобы махнуть рукой Олешку. А он стоял на подоконнике, прижавшись лбом к окошку, и удивлялся, какая мама издали маленькая.

Сейчас Олешек тоже остановился у кривой ёлки и оглянулся на свой дом. Длинный двухэтажный дом стоял совсем тёмный. Светилось одно Олешкино окно. Жёлтый квадрат света выпал из него наружу и лежал на белом снегу.

И вдруг Олешек увидел, что вслед за ним по тропке мчится длинный чёрный зверь. Вот он исчез в густой тени сосенок, вынырнул на лунный свет и опять исчез в тени.

— Вперёд, вперёд по маминым следам! — решительно скомандовал себе Олешек.

А голос его был совсем тоненький от страха. Он помчался вверх, в гору. Но чёрный длинный зверь мчался ещё быстрей. Он делал огромные прыжки. Он догнал Олешка. Перегнал. И… остановился как вкопанный. Подняв хвост трубой, он стал оглушительно мурлыкать в тишине и важно расхаживать перед Олешком поперёк тропки, прижимаясь боками к сугробам.

Вблизи он оказался не длинный и не чёрный, а просто серый кот Савелий.

— Когда я тебя звал, не шёл, да? А теперь вылез в фортку? — сердито сказал ему Олешек, и они пошли вместе.

Дом отдыха спал. Чуть видно, по-ночному, светилось в правом крыле одно-единственное окно: там, наверное, дежурила медицинская сестра Люся. А левое крыло, которое сторожила мама, было совсем тёмным.

Олешек поднялся по ступенькам террасы, подёргал дверь. Она даже не скрипнула в ответ. Заперта. И стучать нельзя, и кричать нельзя. Николай Иванович сколько раз предупреждал: «Тише, тут люди отдыхают!»

— Пойдём, Савелий, поглядим, может, дверь в кухню не заперта?

Обошли дом кругом. Савелий — хвост трубой — впереди. Олешек позади. Потолкались в кухонную дверь — заперта.

— Что делать, Савелий? — Олешек посмотрел туда, где только что, обернув вокруг себя пушистый хвост, сидел на порожке Савелий.

Но Савелий исчез. Как сквозь землю провалился. Тут Олешек увидал в подвале чуть приоткрытое окно. Правильно! Как же он забыл! В этой комнате долго стояли всякие банки и бутылки с красками для ремонта. А вчера плотники сколотили полки до самого потолка, сделали в окне деревянные ставни и комнату назвали «Бельевой». В ней будут храниться одеяла, и подушки, и простыни, которые привезёт папа. А Николай Иванович вчера пришёл в эту комнату, понюхал воздух и распорядился:

— Чтобы духу здесь ремонтного не было! Проветривать бельевую три дня и три ночи!

И стали проветривать.

Окно изнутри скреплено проволокой, открыть ставни во всю ширь никак нельзя. А воздух пролезает. И Савелий пролез. И Олешек пролез. Только сперва стянул пальтишко, просунул его в щель, а потом и сам влез. А пальто положил на новую полку: пусть полежит, на обратном пути он его наденет.