В долине слез. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий

И в Карлаге Чижевский постоянно нарушал режим, за что неоднократно лишался баланды и куска хлеба, а также выдворялся в одиночные камеры. Его судьба была непредсказуемой, он сам говорил позже И.Н.Кулаковой, что ему могли бы прибавить за неблагонадежность еще лет пятнадцать… Но где-то к 50-м годам начали падать тяжкие оковы мрачного времени. То тут, то там вспыхивали волнения среди политзаключенных. Многие стали понимать: хочешь жить, умей бороться! И вот уже пошли волны забастовок. Начавшись в экибастузском лагере, они охватили 3-е отделение Степлага (поселок Кенгир, станция Джезказган), 2-е отделение Степлага (Рудник), а затем Песчанлаг, Озерлаг, наконец, Карлаг…

В 1946 году Чижевский пишет в комиссию по помилованию при Президиуме Верховного Совета СССР ходатайство о пересмотре его дела. Однако ему в этом отказывают. Тогда он обращается к начальству Карлага с заявлением, в котором просит довести свои просьбы до личного рассмотрения И.В.Сталина. Навряд ли его просьбы были доведены до «вождя народов», тем не менее Чижевскому впервые дали послабления. Заместитель начальника управления Карлага НКВД, подполковник Слюсаренко накладывает на заявлении Чижевского резолюции: «1. Вызовите его и окажите помощь в пересылке материалов его работ (через Гулаг). 2. Возвратите ему его книги (список при этом прилагается). 3. Улучшить ему бытовые условия и создать условия для работы».

Надо сказать, это был первый «успех» зэка Чижевского, добытый немалой кровью и, надо отметить, имевший серьезные последствия для возрождения активной научной деятельности. В очередном сообщении тому же Слюсаренко Александру Леонидовичу писал: «Я теперь живу при художественных мастерских Долинского комендантского отделения. В моей маленькой комнатке (бывшая кладовая) вмещаются только топчан, тумбочка и печка. Но для творческой работы мысли этого вполне достаточно».

И.Н.Кулакова говорила мне, что этой комнатке Александр Леонидович радовался, как ребенок. Видимо, это была своеобразная разрядка, вызванная неожиданным послаблением того жесткого режима, в котором он находился. В голове у Чижевского была одна мысль – использовать свои маленькие бытовые возможности для науки. Теперь требовалось одно: работать, нельзя раскисать, ни в коем случае, надо крепко держать себя в узде. А работать Чижевский не только мог, но и любил. И других, как известно, умел привлекать к творческой работе, действовать сообща с ним.

Вскоре, а более точно – 12 декабря 1947 года – начальник ОУРЗ Карлага, майор Матросов высылает в Москву научные материалы по изобретению Чижевского: «Электрический метод получения бетона максимальной прочности». Затем Александр Леонидович создает научный труд: «Профилактическая роль отрицательных ионов воздуха в рентгеновских кабинетах», потом – «Аэроионификация общественных и жилых зданий», наконец, «Теория работы электромаски для борьбы с неорганическими и бактериальными запылениями легких». К сожалению, все эти труды Александра Леонидовича не изданы и по сей день.

Но это не все, что создал в Карлаге Чижевский. В том же 1947 году он пишет уже известному нам Слюсаренко о завершении крупнейшей работы (около 500 страниц текста, свыше 75 таблиц и 50 чертежей) под заглавием «Строение функций системы крови (выполнена с помощью инженера Н.Г.Ченцова – 19 Долинское комендантское отделение)».

И тут же сообщает, что охотно берется за создание уникального труда по теории крови человека в условиях космической невесомости! Надо сказать, вначале эта мысль показалась начальству Карлага абсурдной. После войны с фашизмом было, как говорится, не до жиру, быть бы живу! И вдруг Чижевский выдвигает какой-то бред насчет работы о крови человека в космосе! Целым институтам, казалось, это было не под силу.

Но волнение, видать, охватило Слюсаренко. А что если попробовать дать побольше воли дерзкому профессору? Чем черт не шутит. На Спасском заводе (отделение Карлага) отбывал свой срок такой же чудак – профессор, специалист-теплотехник В.Л.Пржецлавский. Так вот его освободили по настоянию некоего С.П.Королева (будущего создателя космических кораблей – Прим. В.М.). Правда, об этом знали в Карлаге только единицы служащих НКВД, и тех обязали держать это в секрете. Может, и Чижевский «птица высокого полета», с их поля «крупная ягода»? Интуиция подсказала служаке помогать этому Чижевскому, дабы затем не попасть впросак, не слыть душителем ученых умов. Тем более, что Чижевский просил о малом – выделить ему в помощники узника Карлага, математика П.Г.Тихонова.

Следует сказать, что это «разрешение» придало сил Чижевскому. Вместе с Тихоновым он отработал огромный материал, который лег в основу книги Александра Леонидовича «Динамика крови». Этот труд Чижевского сыграл позже неоценимую роль в овладении человеком космоса. Летчик-космонавт В.И.Севастьянов позже в своей книге напишет: «Особенно велики заслуги Александра Леонидовича перед космической биологией в самых разнообразных ее аспектах. Люди, занимающиеся проблемами космоса, – ученые, конструкторы и мы, космонавты, часто в своей работе непосредственно сталкиваемся с проблемами, которые разработал и успешно решил Чижевский. Мы отдаем ему за это дань уважения и признательности».

Не перестаю удивляться той огромной, напряженной работе, которую в очень короткий срок в тяжелых условиях Карлага проделал А.Л. Чижевский. Он сам таял буквально на глазах, но его упорство позволило ему делать все новые и новые открытия. Однако на пути профессора не было цветов признания. Горечью и душевной болью пронизаны многие его рапорты и заявления, подшитые в личных делах заключенного, а позже ссыльного в Караганде. Время не позволяет мне их все воспроизвести, да этого, видимо, и не следует делать, но, пожалуй, одно заявление надо бы привести полностью, чтобы понять, в какой атмосфере тех лет работал Чижевский. Адресовано оно тому же Слюсаренко, датировано 21 марта 1947 года.

«С чувством глубокой благодарности, – пишет А.Л.Чижевский, – отношусь к данному мне вами разрешению заниматься любимым творческим делом, возможным в лагере, – живописью, а в свободное вечернее время, когда наше помещение свободно от шума, работать теоретиком в области науки. Даже в этих условиях можно создавать истинно общечеловеческие ценности».

И далее: «Здесь, в Долинке, кто-то постарался создать мнение о том, что мои труды ровно ничего не значат. Это для меня не ново, так как и в Москве против моих новаторских работ были «многократные походы» со стороны «академически мыслящих» ученых, то есть людей, которые руководствуются учебниками и ненавидят новые идеи, новые смелые дерзания, особенно, если эти дерзания опережают современное состояние науки на десятилетия. Но, смею вас заверить, что не все так никчемно в моих трудах…

Прошу вас отдать распоряжение о приобретении для моих художественных работ масляных, акварельных и гуашных красок и цветных карандашей, на сумму примерно 250–300 рублей. Чижевский».

И тут надо сказать, что в Карлаге Александр Леонидович рисовал постоянно, в самых примитивных обстоятельствах, самыми примитивными и некачественными материалами. Живопись была для него так же, как поэзия, не развлечением, а потребностью. В лагере писал он больше по воображению, по памяти, вспоминая Россию, Калугу, зеленые луга и голубые прозрачные, как лебедь, реки, желтые стога сена и клин курлычущих журавлей… Его картины были полны света, солнца, чего так не хватало в мрачных бараках и комнатах Карлага. В историко-краеведческом музее в Караганде мне показывали его небольшие картины, в них было очень много от Левитана, которого я любил с детства. И все же это был Чижевский, самобытный Чижевский, живопись которого, честно говоря, мы забыли, схоронив его маленькие полотна в музейной пыли…

Правда, всего один-единственный раз уже после смерти Чижевского где-то в 1981 году в выставочном зале Караганды состоялась персональная выставка книг и рисунков, сделанных Чижевским в заключении. Их было много – они заняли четыре стены.

Картины художника сохранила и привезла в Караганду его жена Нина Вадимовна Чижевская, урожденная Энгельгард. Она тоже была репрессирована, и они, едва знакомые в юности, встретились в лагере и полюбили друг друга.

Первое, о чем Нина Вадимовна спросила, прилетев в Караганду, было: как тут наша Карменсита? Так они с мужем называли Ирину Николаевну Кулакову, внешне очень похожую на героиню Мериме и Бизе, великолепно исполнявшую романсы под звуки фортепиано, за которым сидел Чижевский.

На выставке Нине Вадимовне стало плохо. К тому же, стоял сильный мороз, и она совсем разболелась, попав в больницу. Обычно в подобной ситуации в чужом городе человека ждет одиночество. Но разве Ирина Николаевна могла такое допустить? Она часами сидела у кровати, утешала больную, приносила ей все необходимое. А когда Чижевской стало лучше, И.Н.Кулакова с друзьями сопроводила ее в аэропорт и отправила домой, в Москву.