Рассказы Вельзевула своему внуку - Георгий Гюрджиев

Почему это произвело тогда на меня такое сильное впечатление и почему я почти автоматически стал себя так странно проявлять, я так-таки до сих пор этого себе и не уяснил, хотя за последние годы, особенно в дни так называемой у нас «масленицы», много раз задумывался главным образом над этим, стараясь доискаться причины его.

Я пока вынес лишь только такое логическое предположение, что, может быть потому, что комната, в которой происходило такое долженствовавшее иметь колоссальное значение для всей моей дальнейшей жизни священнодействие, была до крайних пределов пропитана запахом специального ладана, привезенного из очень популярного среди всех оттенков последователей христианской религии монастыря «Старого Афона».

Как бы там ни было, но свершившийся тогда факт и поныне остается голым фактом.

В последующие за этим событием дни в моем общем состоянии ничего особенного не произошло, если не поставить в связь с этим то, что я стал с этого времени чаще обычного ходить вверх ногами, т. е. на руках.

Первый мой поступок, явно не согласовавшийся с проявлениями других, хотя, правда, еще без участия не только моего сознания, но даже и подсознания, случился как раз на сороковой день кончины моей дорогой бабушки, когда вся наша семья, родственники и все почитавшие мою милую, располагавшую всех к себе бабушку собрались, как это было в обычае, на кладбище произвести над покоящимися в могиле ее бренными останками церемонию, называемую «панихида». Я вдруг, ни с того ни с сего, вместо принятого одинаково у людей всех слоев как осязаемой, так и неосязаемой нравственности и материального положения обыкновения – стоять спокойно, как бы удрученными, с печальным выражением лица и даже, если возможно, со слезами на глазах, начал вокруг могилы подпрыгивать, как бы танцуя, и припевать:

Со святыми да упокой,

Человек она была не простой… и т. д., и т. д.

Вот с этого, кажется, и началось, что в моем общем наличии возникло «нечто» такое, которое в смысле всякого, так сказать, «обезьянничанья», т. е. подражания обычным автоматическим проявляемостям окружающих, стало всегда и во всем порождать, как я это теперь назвал бы, – «потребное-стремление» делать не так, как это самое делают другие.

В том моем возрасте я совершал поступки, например, вроде следующих:

Если брат, сестры и приходящие к нам соседские дети, для того, чтобы наловчиться ловить одной рукой мячик – конечно, правой рукой, как это обычно было для всех, – раньше бросали его вверх, то я для такой же цели, прежде, хотя тоже правой рукой, очень сильно ударял мяч об пол и, когда он подскакивал в воздух, успевая делать сальто-мортале, ловил его только большим и средним пальцами, но уже непременно левой руки, или если все прочие дети с горки на саночках катились лицом вперед, я это делал, как тогда дети называли, – «задним-ходом», или еще, если нам детям давали разной формы так называемые «абаранские пряники», то обыкновенно все остальные дети, прежде чем положить в рот, предварительно облизывали их, очевидно с тем, чтобы выяснить себе вкус и продлить получаемое удовольствие, я же раньше каждый такой пряник со всех сторон нюхал, иногда даже прикладывал к уху и внимательно прислушивался и потом только, произнося про себя, хотя почти бессознательно, но очень серьезно: «таки-таки-таки-надо, не-кушай-чего-не-надо» – и издавая в рифму соответствующие звуки, один раз только придавливая их зубами и не смакуя, сразу проглатывал его и т. д., и т. д…

Первое событие, во время которого возникло во мне одно из двух упомянутых данных, сделавшихся «животворными-источниками» для питания и усовершенствования завета моей покойной бабушки, произошло как раз в том моем возрасте, когда я, превратившись из карапуза в так называемого «мальчишку-сорванца», начинал уже представлять из себя, как иногда говорят, «кандидата-на-молодого-человека-приятной-наружности-и-с-неопределенным-внутренним-содержанием».

Произошло это событие при следующей случайной, а может быть, даже самой судьбой специально скомбинированной, обстановке.

Как-то на крыше соседнего дома в числе других, таких же, как и я, «мальчишек-сорванцов» я ставил «силок» для ловли голубей.

Один из стоявших над моей головой и внимательно наблюдавших мальчиков сказал:

– По-моему, петлю из волос хвоста лошади следует располагать с таким расчетом, чтобы в нее не попал средний самый длинный палец голубя, потому что, как недавно объяснил нам наш учитель зоологии, у голубя во время движения в этом самом его пальце концентрируется вся имеющаяся в нем резервная сила, и потому, если этот палец попадет в петлю, голубь конечно может легко разорвать ее.

Другой мальчик, стоявший нагнувшись как раз против меня, у которого, между прочим, всегда изо рта во время говора без экономии брызгали во все стороны слюни, на такое замечание первого огрызнулся, выпаливая вместе с обильным количеством слюны следующие слова:

– Останови твою говорильную машину, безнадежный выродок отпрысков готтентотов. Ты такой же недоносок, как и твой учитель. Если даже это и так, что у голубя самая большая физическая сила концентрируется в этом среднем пальце, то тем более надо принять все меры, чтобы в петлю попался как раз этот самый его палец! Тогда-то именно и будет иметь значение для нашей цели, т. е. для ловли этих несчастных тварей-голубей, та мозговая особенность, которая присуща всем носителям этого мягкого и склизкого «нечто» и заключается в том, что когда благодаря другим воздействиям, от которых зависит и его незначительная проявляемость, возникает закономерная, периодически требуемая так называемая «перетасовка-наличия», то это маленькое, так сказать, «закономерное-замешательство», долженствующее происходить для воодушевления других проявлений общей функционизации, моментально способствует центротяжестности всей функционизации, в которой это склизкое «нечто» принимает очень маленькое участие, временно перейти из обычного места в иное место, из-за чего часто и получается во всей этой общей функционизации до абсурда бессмысленные неожиданные результаты.

Последнее слово он «выпалил» с таким извержением слюны, что все мое лицо как бы подверглось действию «пульверизатора», придуманного и выделанного германцами для окрашивания материй анилиновыми красками.

Этого я уже не стерпел и, не изменяя моей согнутой позы, ринулся на него и со всей силы попал головой в подложечную область, от чего он тут же растянулся, потеряв то, что называется «сознанием».

Я не знаю и не желаю знать, какого рода результаты будут слагать в вашем мышлении сведения о тех житейских обстоятельствах, которые я сейчас сообщу вам, но для моего мышления это самое является не только характерным совпадением, но служит большим козырем для уверования в возможность такого факта, что все эти описываемые мною события, имевшие место в моей юности, происходили не просто случайно, а создавались какими-то посторонними силами намеренно.

Дело в том, что такой ловкости в упомянутом приеме я был обучен только за несколько дней до этого события одним, попавшим в наш город и нанятым моими родителями для меня в качестве учителя новогреческого языка, греческим священником из Турции, который, гонимый за свои политические убеждения, вынужден был бежать оттуда.

Я не знаю на чем базировались его политические убеждения и идеи, но мне очень хорошо помнится, что во всех разговорах этого греческого священника, даже во время объяснения мне разницы между древне и новогреческими восклицательными словами, действительно всегда у него очень явно просвечивались его мечты о том, чтобы поскорее попасть на остров Крит и там проявить себя, как подобает истинному патриоту.

Увидя тогда впервые такой результат моей ловкости, признаться я сам очень испугался, потому что, еще не зная про такую реакцию от удара в это место, подумал, что я его убил.

В то время, пока я переживал сказанный испуг, другой мальчик, двоюродный брат того, который сделался первой жертвой такой моей, так сказать – «самооборонной-ловкости», увидя это, не раздумывая, поддавшись очевидно чувству так называемой «единокровности», сразу подскочил ко мне и со всего размаху ударил меня кулаком по лицу.

От этого удара у меня, как говорится – «из-глаз-посыпались-искры» и вслед за этим мой рот заполнился чем-то, как будто в него напихали кашицы для искусственного откармливания тысячи цыплят.

Когда по прошествии некоторого времени во мне стали успокаиваться оба странные ощущения, я уже реально обнаружил, что во рту у меня есть что-то постороннее, и когда я вынул его пальцами, то оказалось, что это не что иное, как больших размеров и странной формы зуб.

Мальчишки, заметив меня рассматривающего этот необыкновенный зуб, все окружили меня и тоже стали с большим любопытством и странным безмолвием разглядывать его.