Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя - Константин Феоктистов

Досталась нам в наследство и ракетная промышленность, созданная в военных целях. Технология этой отрасли позволила приступить к космическим работам.

Почему мы на какое-то время оказались впереди, несмотря на громадное превосходство США в техническом потенциале и в инженерных делах? Дело в том, что тогда ракеты-носители, космические аппараты и корабли изготавливались в малом количестве и ракетной технике не требовалось развитой технологической базы современного массового производства, в которой и состояло, в первую очередь, техническое превосходство Америки. Производство ракет тогда и у нас было практически штучным, в каком-то смысле кустарным. Так что стартовые условия оказались примерно одинаковые. И, естественно, у нас не было недооценки американских инженеров. A y них тогда была, а у многих, по-моему, есть и сейчас. Недооценка конкурента — опасный промах.

Серьезные работы над ракетами (речь идет не о поисковых работах) начались в нашей стране только после окончания войны, когда к нам попала документация производственного и технологического оборудования немецкой ракеты Фау-2. Тогда, после победы, из Германии везли все что можно.

Лихие отряды гражданских и военных инженеров и чиновников поехали в Германию устанавливать социалистический порядок, искать и вывозить добычу. Вывозили все, что попадалось под руку. Заводы, станки, техническую документацию. Что-то было впоследствии использовано, а многое просто заржавело и сгнило под открытым небом. Вывезли документацию и оборудование для изготовления ракет Фау-2, несколько полусобранных Фау-2. Вывезли даже часть немецких инженеров-ракетчиков. Специалисты по Фау-2 не пригодились, они в тоске и изоляции прожили несколько лет в нашей стране (в основном в Осташкове, островке на озере Селигер), писали отчеты, как делать ракеты, а потом — кажется, только в пятидесятые годы — их отпустили в ГДР, откуда, естественно, большинство из них при первой же возможности перебежало в Западную Германию.

Привезенные материалы по Фау-2 были использованы для того, чтобы научиться делать ракеты: выпустить собственную документацию (нашу «новую» ракету назвали Р1), наладить производство и испытания на нашем заводе, на испытательных стендах и на испытательном полигоне Капустин Яр на левом пустынном берегу в нижнем течении Волги. Чуть ли не половина ракет при пусках летела «за бугор». Авария при запуске — обычное дело.

Испытатели со смехом вспоминали, как пузатые зенитные ракеты «Вассерфаль» после запуска, вместо того чтобы лететь вверх, почему-то падали и ползли по земле (причем довольно быстро), оставляя за собой огненный хвост, нередко направлялись в сторону окопчика, где пряталось начальство — и военное, и гражданское. Вот когда ставились рекорды по бегу на средние дистанции! Такой навык сохранялся и позже, и мне тоже приходилось наблюдать такие сцены при запусках ракеты Р7.

Но время тогда было суровое. Конец сороковых. Еще был жив Сталин. Он лично интересовался, почему большие ракеты летят не в цель, а «за бугор» (на нашем жаргоне это означало, что ракета падала недалеко и часто буквально за ближайшим бугром). И интерес хозяина отнюдь не был связан с увеличением шансов на помощь сверху. Скорее это означало, что по каждому «забугорному» полету нужно проводить расследование и докладывать, кто виноват. И тут все главные конструкторы объединились: «виновата бездарная немецкая техника (какая черная неблагодарность!), что с нее взять?» Но кто-то же просмотрел очередную неисправность? Приходилось искать какого-нибудь Чубайса. Главным героем поисков «рыжего» часто оказывался заместитель Королева Мишин. Как только ракета улетала «за бугор», он выскакивал из окопчика, бежал к газику и мчался, опережая всех, к останкам ракеты, находил обломок графитовых газовых рулей (а как же им было не разбиться, когда ракета так «приземлялась»?) и с победным видом возвращался к Госкомиссии: опять неисправен двигатель, следовательно, виноват этот индюк Глушко, который не просто не умеет делать двигатели, он в них вообще ничего не понимает! Интеллигентный «индюк» Глушко просто задыхался от ярости от такого наглого и бессмысленного обвинения, готов был убить Мишина, но вокруг находилось слишком много наблюдающих и контролирующих. Хотя эти наблюдающие и контролирующие (в основном военные заказчики и испытатели) и понимали вздорность обвинений, но ведь и они должны были найти виноватого, тем более что шансов отыскать реальную неисправность в остатках ракеты после взрыва, произошедшего при ее падении, очень мало. А тут еще бывший заместитель Глушко по испытаниям в казанской шарашке ракетных двигателей Королеве отеческим видом (он же теперь «главнее» Глушко!) начинал его мирить с Мишиным. Классическое разделение ролей: Мишин, как петух, наскакивал на Глушко, а Королев выступал в роли арбитра. Глушко, да и все остальные, конечно, эту нередко разыгрываемую комедию хорошо понимали.

Но дело все-таки пошло. Разработали новую, уже действительно свою, ракету — Р2, с дальностью полета примерно в два раза большей, чем у Фау-2.

Увеличение дальности было достигнуто за счет форсирования двигателя ракеты Фау-2 (в КБ жидкостных ракетных двигателей Глушко) и увеличения размеров. Наряду с этим развивались новые идеи решения самой конструкции ракеты: бак горючего сделали несущим. Кстати, и в Фау-2, и в наших первых ракетах в качестве горючего использовался спирт. Может быть, потому ракетные работы и были так популярны, что многие старые ракетчики могли бесплатно страдать известным нашим национальным недугом?

Конструкция корпуса ракеты Фау-2 была похожа на самолетную: внутри несущего корпуса подвешены бак горючего (а в нем — представляете? — тонны спирта!) и бак окислителя (кислорода). На самом деле отдельный от баков корпус не нужен. Нашими ракетчиками был сделан, так сказать, революционный шаг: бак горючего ракеты Р2 держал сам себя. С тех пор все ракеты — и наши, и американские, и все другие — делались с несущими баками.

Тогда меня удивляло: а почему был сделан несущим только бак горючего? Естественно было бы делать несущими оба бака: ведь корпус для подвешивания баков был просто паразитной конструкцией и снижал выходные характеристики ракеты. Кто задержал естественное движение вперед? Явно не немецкие инженеры из Осташкова: из их отчетов следовало, что они были за несущие баки. И не министерское начальство (Д. Ф. Устинов), поскольку не в характере Королева было спрашивать разрешения у начальства на технические решения. Сейчас, перебирая в памяти фамилии инженеров, которые могли быть причастны к такому странному решению, прихожу к выводу, что это кто-то из четверки: Бушуев, Охапкин, Мишин и Королев. Мишина, пожалуй, сразу можно исключить: не в его характере уклонение от риска, а решение сделать несущим в Р2 только бак горючего, мог принять (или добиться принятия) только очень осторожный человек. Маловероятно, что это был Охапкин — специалист по прочности, ему должно было быть абсолютно ясно: логично делать несущими оба бака. Остаются Королев и Бушуев. Вообще-то Бушуев как человек был очень осторожен. Но он был начальником проектной бригады КБ, и должность его, так сказать, исключала боязнь риска: кому нужен проектант, не толкающий начальство вперед? Остается Королев. Он мог занять такую позицию и из за того, что осташковские немцы выступали в своих отчетах за оба несущих бака. Он мог демонстрировать, что эти немцы ему не были нужны ни раньше, ни сейчас, что он не идет у них на поводу, не хочет их видеть и слышать.