Излом - Валерий Кормилицын

Когда поднимались по лестнице, меня снова обдало жаром от вида её стройной, чуть полноватой ноги, которая, словно дразня, то показывалась из глубокого разреза, то снова пряталась.

К вечеру я собрал восемь редукторов, обскакав даже учителя.

4

В конце рабочего дня табельщица, которую каждые полчаса бегал высматривать Пашка, принесла аванс. Производственные работы были моментально свёрнуты. Женщинам срочно понадобилось в магазин. Большинству мужчин – тоже. Мастер растерял свою важность и орал до посинения, оставляя участок работать сверхурочно:

— Конец месяца, конец, конец, конец… – бормотал он, как полоумный.

— Конец твоей премии! – позлорадствовал Пашка за спиной мастера.

Уяснив, что сегодня в пролёте, Михалыч, злорадно дёргая раздвоенным носом, разнёс талоны на завтра. Первый торжественно вручил Пашке.

— Ничего!.. Субботу с воскресеньем повкалываете, – буркнул он.

В раздевалке шум и толкотня стояли невообразимые, хотя играть в домино никто не собирался. У зеркала, в стороне ото всех, сосредоточенно колдуя над причёской, устроился мечтательный Плотарев. Длинные, жидкие волосёнки его служили окантовкой абсолютно лысого черепа. И он, как профессиональный рационализатор, придумал перебрасывать остатки шевелюры на макушку, невероятно закручивая жиденькую прядь и тем маскируя плешь. С довольным видом повертев головой слева направо, повернулся спиной к зеркалу и, встав на цыпочки и изгибаясь, попытался рассмотреть укладку на затылке. Позыркав по сторонам, надел шляпу и замурлыкал какой‑то мотивчик.

— Чего мучается человек? – пустив воду, стал намыливать руки Пашка. – Клал бы мочалку под шляпу – и порядок…

Оглянувшись на него, Плотарев моментально исчез.

— Серый! – обратился ко мне Пашка. – Как насчёт боевого крещения?

— То бишь доблестно сразиться с зелёным змием? У меня только пять рублей, – вздохнул я.

— Было бы желание! Не хватит – добавим. Свои люди – сочтёмся.

— Заманчиво, конечно, – соображая, ответил я.

Прикинув «за» и «против», согласился:

— Замочу змеюгу… А куда пойдём?

— Будь спок! Место есть, – поднял вверх большой палец.

— Не компрометируйте меня, – чуть повернув голову в нашу сторону, сквозь зубы шептал Чебышев, – сзади идите, опять скажут: с молодёжью связался.

— Вот чудак, – добродушно бурчал Пашка. – Если домой без задних мыслей идём – можно рядом, если на дело – иди сзади. Все уже давно всё поняли, кроме него, конечно.

Специфический отдел магазина напоминал улей. Только, в отличие от пчёл, – прилетали пустые, а улетали затаренные.

— Фьюи! – свистнул Пашка. – Товар народного потребления в чести, хоть какие законы выпускай. Чего дают?! – неожиданно схватил перепугавшегося маленького мужичка в фуфайке, забормотавшего о неимении двадцати копеек. – Да не нужен мне твой двадцульник. Завезли чего, спрашиваю?

— Всё!!! – лицо у мужичка стало одухотворённое, кадык алчно дёрнулся. Всё есть, – ещё раз пропищал он, – и водка, и бормотуха всякая…

— Слушай сюда! – собрал Чебышев производственное совещание. – Мы с тобой, – ткнул пальцем Пашку, – полезем. А ты на свою пятёрку закусон возьми, – распорядился он и нырнул в недовольно загудевшую толпу, взывая для вида: – Иду, Афанасий, иду!..

— Смекалистый! – ухмыльнулся я.

Вслед, осенившись для смеха крестным знамением, ввинтился в очередь Пашка.

В гастрономе сегодня особенно хорошо шли плавленые сырки. Даже образовалась очередь. Кто побогаче, брали кабачковую икру. Я быстро покидал в сумку банку консервов «Скумбрия натуральная в собственном соку», банку кабачковой икры – фирменное блюдо зажиточных алкашей, немного подумав, решительно взял три плавленых сырка – как же без них, буханку ржаного хлеба и в молочном отделе – две бутылки ряженки. Люблю многопрофильные гастрономы, где можно купить всё, начиная от ночного горшка и кончая конфетами.

На улице Пашки с Лёшей ещё не было. Потоптался по тротуару, поглядел на двух прижавшихся к стене магазина дворняжек. Из гастронома маленький сухощавый грузчик, которого недавно напугал Пашка, тяжело отдуваясь, вывез на тележке два мешка.

— Вот тут, у стены поставь и весы принеси, – басовито распорядилась хриплым, прокуренным голосом грудастая продавщица с костылём под мышкой. – Кыш отседа! – шуганула гревшихся на осеннем солнышке собак.

— Сама бы принесла, – вытирая рукавом лоб, пропищал мужичонка.

— Поговори ещё! – приставила костыль к мешкам и, подоткнув бока огромными кулачищами, мощно загудела: – Горох! Кто забыл купить горох?..

— Ты, Матвеевна, того, так покупателя только отпужнёшь, – сунулся с советом грузчик, с трудом удерживая весы. – Клиент… он ведь, того…

— А ты, пискун худосочный, ставь весы… да того… вали отседова, – не дала закончить ему торговка. – Тёщу свою учить будешь… – и, набрав в лёгкие воздух с двух соседних кварталов, мощно заревела, сунув для прочности под мышку костыль:  – Граждане–е-е! Ко–о-му–у горо–о-х?!

— Вон! – не сдавался грузчик, мстя за попранное мужское достоинство, – в соседних домах жильцы окна ватой закладывают, – и на всякий случай отошёл подальше.

— Пасть свою ватой заложи, чтоб водкой не воняло, как от козла, – не осталась в долгу Матвеевна и выпучила глаза, увидев, что одна из собачек, понюхав мешок, нагло подняла лапу.

— Тьфу! Мать твою растудыт, тварь поганая! – запустила в неё костылём, – и так торговля не идёт, – захромала в магазин за разменной монетой.

— Матвеевна, костыль‑то забыла, – переломившись пополам, захлёбывался смехом грузчик, всем сердцем зауважав ловко отпрыгнувшую шавку.

Наконец потные, измятые, но счастливые, из толпы вынырнули друзья, крепко сжимая бутылки с водкой.

— Ну и Манька! – недовольно тряс головой Чебышев. – На ходу подмётки рвёт…

— Накололи?! – констатировал факт.

— А–а, ерунда! – махнул рукой Пашка. – Дело известное, повышает свой жизненный уровень сама, не ждёт, когда это сделает государство.

— Я не помню, сколько вы мне денег давали… – зачастил тоненьким голоском Чебышев. – Сдачи не даёт да ещё причитает, что обижают бедную девушку, – облегчал он душу.

— Единственно, что в ней осталось девичьего, так это память! – выдал Паша вторую мысль.

— Куда идём? – поинтересовался я.

— В «кресты»! – поразил меня Лёша.

— Главный, сегодня не праздник и не выходные, – убеждённо начал Паша, – поэтому не к Чернышевскому пойдём, а к купчихе.

— Можно и к купчихе, – легко согласился «главный», заглядывая в сумку с закуской.

— Какие кресты, какая купчиха, вы что контрразведчики?

— Сейчас узнаешь. Место тихое, спокойное, – объяснил, поглаживая бородавку, Чебышев.

— А–а, дошло! – увидел кладбищенскую изгородь. – Действительно, тихое пристанище.

Лёша уверенно нашёл пролом и повёл нас по тропинке.

Моё настроение стало благочестивым. Портрет и две даты под ним – начала и конца – всегда гнетуще влияют на психику.

— Соточку пропустишь, свыкнешься, – понял моё состояние Чебышев.

— Относись к жизни философски, – поддержал его Паша, – все там будем, только в разное время…

«Да–а! Нигде нет таких ресторанов, кроме матушки–России».

— А вот и купчиха! – отвлёк меня от раздумий Паша, показывая на покрытый мхом камень. – Лёшка лупу и скальпель брал с работы, как криминалист, в буквах разбирался, фамилию хотел прочесть. А там – наш сейф, – показал рукой.

Обернувшись, увидел только тощий зад согнувшегося Лёши. Распрямившись, он покачал газетным свёртком.

— Думал, спёрли. Эти черти со второго участка кругом лазают. Говоришь им: «Наша купчиха» – нет, лезут сюда, – разворачивая пакет, недовольно бурчал он. – Вон, рядом с усатым дядькой, тоже скамейка есть – бухайте на здоровье, – горячился Чебышев, – куда там… не нравится им. «Рожа, как у алкаша», – говорят. Чем мужик не угодил, не знаю… Соседнюю бабёнку, – подвёл меня к другому памятнику, – тоже раскритиковали, – достал из целлофана гранёный стакан, – эта, наоборот, слишком интеллигентная: «Видать, мужа каждый день пилила!..»

Чистый, как в аптеке, – прервав критику, охарактеризовал тару.

Пашка, сидя на скамейке, протыкал ключами пробку:

— Ещё Брежневу ветераны жаловались, что не на всех пробках язычок имеется, так тот, отвинчивая с бутылки по резьбе, размышлял, совсем, мол, наши ветераны избаловались… и зачем им нужен язычок?..

— Кончай базар! А ты чего стоишь? – нетерпеливо начал притопывать Лёша. – Раскладывай продукт. Пьём по старшинству, – дёрнув кадыком, быстро сообщил нам. – Хватит! – остановил наливавшего Пашку. – По половинке для начала… Ну… Вздрогнем! – торжественно поднял стакан. – Давай на массу, – хлопнул им по бутылке и медленно, словно кот, сощурив глаза от удовольствия, стал вытягивать жидкость.

Заев внимательно следил, глотая слюну. Резко выдохнув воздух, Чебышев сморщился, замер на секунду, махая перед носом рукой, затем схватил бутылку с ряженкой, запил и блаженно улыбнулся.