Излом - Валерий Кормилицын

На что резонно получил совет пить её самому. Не дослушав, есть ли такая водка или нет, вслед за быстро смывшимся Пашкой отправились на участок и мы с Чебышевым.

— Уже неделю мухоморит, кошёлка, – бурчал Чебышев, – выпили после работы с ним – всё мало, вот и нашёл приключение. Уж Михалыч вон пилит его, – утробно хохотнул Лёша.

Через стеклянную стенку звук не доходил, но было хорошо видно быстро шевелящего губами мастера. В моём представлении так дьячки читали Псалтырь.

Наш участок на время превратился в своеобразную Мекку, место паломничества цеха. Любопытные повалили даже с четвёртого этажа, что совсем доконало мастера. Устав ругаться, он исчез с участка в неизвестном направлении, а Паша уже на всё махнул рукой, и разбитые губы его растянулись от одного синего уха до другого.

— Не знаю, как люди через день пьют, – уже бодро разглагольствовал он, – я – каждый день – и то никак не привыкну!

Но всё проходит – и плохое и хорошее. Постепенно ажиотаж стал спадать, и всё пошло своим чередом.

Я читал технологию и выслушивал наставления Чебышева. Чувствовалось, что настал конец месяца: курить ходили редко, работы было полно.

Призывающий делать производственную гимнастику диктор не сумел уговорить даже женщин, не говоря о мужиках, итак считавших себя здоровяками. Трудовой героизм сумел приостановить лишь перерыв на обед – святое время.

— Для нас домино то же, что для капиталиста пинг–понг, – приговаривал Большой, тщательно размешивая огромными ручищами костяшки.

Собратом у него был Степан Степанович, уже хвативший пятьдесят граммов спирта и забывший о похмельном синдроме. Опасными противниками, конечно, Чебышев и разноцветный Паша.

Я решил посмотреть, чем кончится поединок титанов.

«В нашей области в этом году открылось несколько новых магазинов», – неожиданно прорвался дикторский голос из висящего в гардеробе репродуктора.

— Отключите дурака! – потребовала собравшаяся толпа.

Репродуктор вместе с зарвавшимся диктором оказался мгновенно вырублен.

— Ну вот, – расстроился Степан Степанович, – как узнаем, чего он хотел сказать?

— Теперь работники торговли, их родственники и знакомые ещё лучше будут обеспечены товарами, – имитируя репродуктор, продолжил за диктора я.

Здоровый смех рабочего класса был мне наградой.

Отключившись от окружающего мира, Большой самозабвенно грохнул о стол ладонью с домино.

— Один–один, – хмуро глянул на Пашку.

В ту же минуту с не меньшим грохотом тот припечатал к столу вторую плитку домино.

— Один–четыре, – на миг задумавшись, сказал веское слово и Степан Степанович.

Игра пошла. Лица игроков стали вдохновенными. Я решил комментировать матч.

— Внимание, внимание, – подражая Льву Озерову, начал репортаж. – Наши телекамеры установлены на территории гардероба цеха номер двенадцать. Вы смотрите финальный поединок мастеров сборной первого и второго участков. Сейчас ко–ротко познакомлю с участниками соревнования, – разорялся я. – У стены под полотенцами сидит знаменитый игрок, гордость второго участка – Большой. Он и начал матч оригинальным ходом – один–один.

Пропустив мимо ушей сердечное пожелание Большого кое–куда пойти, продолжил:

— По левую руку от него, у окна, вы видите мужественное лицо настоящего бойца, носом встречающего опасность, мастера спорта международного класса…

— Не спорта, а спирта! – поправил меня заинтересовавшийся Степан Степанович.

— Не перебивай! – зашикали на него доволные слушатели.

– … вы видите Павла Заева, – вдохновенно продолжил я. – Вот он поднял мощную руку… «Что в ней, что?..» – задаются вопросом зрители и игроки. Сильнейшим ударом Заев раскрывает карту, какой ход, – зачастил я, – какой неожиданный ход, не оставивший противнику надежды. Какая игра! Какой накал страстей! У аппарата с газводой, мужественно сжав в руке домино и грозно вращая глазами, сидит чемпион чемпионов, бывший офицер советской армии – Степан Степанович. Спорт есть спорт! Он может высоко вознести и ещё ниже опустить. Так и случилось с несчастным представителем вооружённых сил. Фортуна изменила славному игроку, и он не нашёл ничего другого, как проехать. Ну что ж, на нет, как говорится, и суда нет. Степан Степанович не верит и ещё раз с надеждой смотрит невооружённым взглядом в ладонь с домино, но нужной карты не находит и пропускает ход под не вполне спортивные высказывания друга и напарника – Большого.

Недовольный ходом игры Большой сделал ещё одну попытку отправить меня на обед, но благодарные слушатели не допустили этого произвола, и я продолжил:

— Внимание, внимание! Наконец ход игры докатился и до второго члена сборной первого участка, мудрого наставника молодёжи, отца русской гироскопии, заслуженного мастера спорта – Чебышева Алексея Григорьевича. Вот он, гордость первого участка, сидит на своём любимом месте у раковины для мытья рук. Свободно, играючи, одной левой переводит игру в сторону Большого. Так–так, интересно, чем ответит второй участок?..

Прокомментировать встречу до конца мне не удалось. Невезучий сегодня, Степан Степанович разорался, что я, вон чё, вон чё, плохо влияю на его игру, отвлекаю. Большой его поддержал, хотя Пашка с Чебышевым и болельщики были другого мнения. Но у меня уже пропал интерес к игре, к тому же надо было пообедать.

Столовский леший за выходные, казалось, совсем отощал. «Куда профком лесного массива смотрит? – поглощая кислые щи, рассуждал я. – Набрали бы ягод, щавеля и направили какую‑нибудь симпатичную ведьмочку проведать несчастного… а может, у него запой? Насмотрелся на нашего брата и перенял дурную черту. Ну и второе сегодня, – через силу глотал я котлету, – наверное, на машинном масле готовили, да и селёдкой прёт».

Через два стола от меня неунывающие двойняшки с такой скоростью поглощали щи, что ложки мелькали, как спицы быстро едущего велосипеда.

«Как рука не устанет, – удивлялся им. – Что значит – молодость!»

Хоть плохонький – но обед. Поэтому из столовой шёл не спеша, в приятном расположении духа.

Уже началась подготовка к октябрьским праздникам. В стороне от главной дороги, около низкого заводского корпуса, две женщины в кургузых, заляпанных красной краской комбинезонах раскрашивали длинную гирлянду лампочек. Около них отдыхал на своей тележке разнорабочий нашего цеха. В ту же минуту, не поверил глазам, из заводского скверика, смеясь чему‑то, появилась роскошная Мальвина, поддерживая под руку невысокого парня, опиравшегося на бадик.

Я даже остановился от неожиданности.

«Где же она его раскопала? Мало того – худосочный, так ещё и хромой! – поднялась во мне волна ревности. – Ишь, вцепилась как! Мальвины все такие… Та Буратино с носом остави–ла, а эта – меня!»

Визгливый хохот малярш привёл меня в чувство.

«Видно, наш цеховой матерщинник кое‑что выдал из своего обширного репертуара…»

Между тем парень нежно обнял Мальвину за плечи и, близко наклонившись к её лицу, что‑то говорил.

«Разливается как, козёл! – закипала во мне злость. – Додумались, прям на работе любовь крутят, – чуть помедлив, поплёлся за ними. – Да какое мне дело? – стал успокаивать себя. – Кто она мне? Невеста, что ли?»

Ускорив шаг, быстро догнал хромого. На миг появилась мысль как следует задеть его плечом, но я гордо прошёл мимо.

— Серёжа! – услышал Мальвину.

— А, это ты? – обернулся на ходу. – Извини, спешу, работы полно.

Придя в цех, всё не мог успокоиться.

«Спасибо, что я цивилизованный человек, а то бы…»

— Чего хмурый? – опять дыхнул на меня странным запахом Чебышев.

— Чем от тебя всё время несёт? Носки, что ли, жуёшь? – зло посмотрел на учителя.

— Шулюмом! – не обиделся тот. – Хочешь попробовать?

— Уволь! – застучал я молотком.

С удивлением вытаращившись поверх очков, Чебышев принюхался.

— Опять эта кошёлка здесь корпус смолит. Пашка, иди на механический, тебе шесть дней к отпуску за вредность дают, а я нюхай…

Смотри, Серёжка, – нравоучительно произнёс сэнсэй, – Михалыч станет приставать, чтобы корпуса смолил, не берись, на потенцию влияет.

— Главный, а я думал, тебе уже ничего не страшно! – заржал Пашка. – А ты, оказывается, два раза ещё можешь.

— Ага! На октябрьские и майские, – задохнулся от смеха Пашкин сосед. – Ведь скоро октябрьские, – еле выговорил он, тряся головой и осыпая воротник перхотью.

— Этот‑то чего? – возмутился Чебышев, его бородавка погрозила Плотареву кулаком. – Сейчас ты, Заев, смелый, – перешёл в наступление гироскопный гуру, – посмотрим, как запоёшь, когда рога полезут, длинные и ветвистые.

— Во–во, зато лишних шесть дней телевизор будет смотреть! – опять зашёлся смехом Плотарев.

— Кто о чём, а лысый о гребешке! – огрызнулся, уходя на механический, Пашка.

— Евдокимовна! – вдруг заорал Чебышев, представив весь ужас катастрофы. – Почему разрешаешь на участке корпуса смолить?